Jean Deroie – ИНТЕРВЬЮ ЖАНА ДЕРУАЙЕ (ФРАНЦИЯ) СПЕЦИАЛЬНОМУ РАДИО

ЖАН ДЕРУАЙЕ
— французский дирижер. Будучи студентом Высшей Парижской Национальной Консерватории был удостоен пяти международных премий в области симфонического дирижирования. В дальнейшем стажировался у таких известных мастеров, как Дзвид Робертсон, Паскаль Рофе, Петер Гюлк, Йорма Панула и Марк Фостер. Лауреат международного конкурса, организованного Куртом Мазуром и Национального Оркестом Франции. В течение многих лет Деруайе являлся ассистентом Пьера Булеза и Джонатана Нотта.
С 2004 года работает дирижером Ансамбля Intercontemporain. Параллельно он выступает и как оперный дирижёр, регулярно участвуя в постановках в Театре Шатле и Театре Кан. Премьеры ряда ведущих европейских композиторов им были осуществлены с Тель-Авивским Симфоническим Оркестром, Национальным Оркестром Иль-де-Франс, Филармоническим Оркестром Радио-Франс и другими известными коллективами.

Участники интервью:
СР – Специальное радио
Ж – Жан Деруайе

СР: Здравствуйте, позвольте представить Специальное радио. Это Интернет-радио, крупнейшее музыкальное интернет-радио в России. Сегодня у нас 20 музыкальных каналов, среди которых есть отдельное вещание музыки, которую делает ансамбль Каспарова. Для нас тема современной музыки очень интересна. У нас опубликованы материалы, посвященные Эдисону Денисову и материалы, посвященные, в частности, деятельности ансамбля Каспарова. И, поскольку Каспаров один из немногих, кто активно сотрудничает именно с французскими композиторами, с французскими дирижерами, мы, узнав, что Вы будете выступать, попросили его организовать это интервью.
Ж: С удовольствием.

СР: Это еще и потому нам это интервью было бы интересно у Вас взять, что мы считаем, что на сегодняшний день Франция – главный центр классической музыки.
Ж: Правда?

СР: Да. Ну, мы еще об этом поговорим. Вначале, если это возможно, мы хотели бы задать несколько вопросов о сегодняшнем выступлении Вашем. Как возникла идея сегодняшнего выступления.
Ж: Да, конечно, конечно. Самой идее культурного обмена между Россией и Францией я обязан атташе по культуре посольства Франции, который предложил, собственно, эту идею и предложил мне занять руководящую должность, так скажем, в этом обмене.

СР: Мы говорим о Бастенере?
Ж: Да, о господине Жоэле Бастенере.

СР: О, Специальное радио в хороших отношениях с ним.
Ж: Замечательно. Он мне как раз передал контактные данные господина Каспарова, и я хочу сказать, что в прошлом году я уже приезжал в Россию, примерно в это же время, но была несколько другая программа, другие композиторы. И, разумеется, я хочу особо обратить внимание на то, что цель моего выступления заключается, в частности, в том, чтобы познакомить ансамбль с произведениями, которые он не знает, и которые он не исполнял. Также есть произведения Ксенакиса, которые им хорошо знакомы, и которые входят в репертуар ансамбля, также пьеса Манури «Отличительная особенность», которую они создали. Т.е. это вовсе не открытие совершенно неизвестной культуры, но, на самом деле, очень интересно, что француз это сделал.

СР: Расскажите, пожалуйста, как проходили репетиции, были ли сложности какие-то, как Вам вообще работалось с ансамблем Каспарова?
Ж: Я хотел бы, прежде всего, сказать о своем небольшом удивлении, сюрпризе, с которым я столкнулся по приезду в Москву, отдельно я также упомяну, что это был мой второй визит, потому что в прошлом году я уже был в Москве. В ансамбле участники не совсем хорошо говорили по-английски. Я, к сожалению, не говорил совсем по-русски и конечно, меня это несколько удивило, потому что в своем международном общении я привык обходиться, по крайней мере, небольшим, но знанием английского и, соответственно, это стало для меня сюрпризом.

На самом деле, общий контакт, тем не менее, был найден благодаря музыке, так как музыканты ансамбля знали некоторые произведения, которые исполнялись, и которые входят в их репертуар. Они, конечно, не исполняли до этого все произведения, но были и такие, которые уже исполнялись, и здесь работа была уже более квалифицированной. Кроме того, еще один любопытный момент, еще один сюрприз заключается в том, что мы исполнили произведение Песона, которое содержало, так скажем, внемузыкальные части, в частности, нужно было хлопать в ладоши, стучать, и для музыкантов это было несколько странно, т.е. для них это было неожиданно. Во Франции мы с этим хорошо знакомы, и это было тоже несколько неожиданно для меня.

Но репетиции, в качестве заключительного момента по вопросу репетиций, проходили очень хорошо, в дружественной обстановке.

СР: Хотелось бы отдельно спросить по поводу названия сегодняшнего вечера «Вокруг Ксенакиса». Ппроизведение, которое будет сегодня звучать (Phlegra – 1975 – прим.ред.), оно было написано уже после того, как Ксенакис издал свою книгу «Формализованная музыка» (1972 – прим.ред.). Как Вы сами относитесь к музыкальным теориям Ксенакиса?
Ж: Сложный вопрос. Собственно, я сам не являюсь композитором и мне сложно выделить какую-то действительно любимую составляющую в этих теориях. Но что касается произведения «Флегра», мне оно особенно близко и мне особенно нравится, потому что здесь я вижу параллели, которые можно провести с Варезом, это важность, которая придается несколько взрывному характеру прослушиваемого звука. И отдельно я хотел бы сказать о том, что Ксенакис очень личностный композитор, так скажем, персонализированный, т.е. его теория, она очень личная и собственно он сам может в ней разобраться.

СР: А Вы были сами знакомы с ним? Еще, если позволите, один вопрос по поводу Ксенакиса, и я бы задал несколько вопросов по поводу Вашей деятельности. Точнее даже вопрос не о Ксенакисе, а вообще об авангарде в современной музыке. В свое время очень много было споров вокруг Ксенакиса и его музыки, вокруг авангардной музыки в Европе вообще. И Ксенакис участвовал в спорах с Штокгаузеном и, насколько мне известно, они иной раз и спорили с Булезом. Как вот Вы считаете, сегодня закончен спор между авангардистскими школами в европейской современной музыке?
Ж: Вы имеете в виду спор внутри авангардистских школ либо спор между авангардом и другими течениями? Мне это неизвестно, я не знаю. Это скорее нужно спросить у них. Каждый пошел собственным путем.

СР: Какие еще из сегодняшних произведений, которые будут звучать, Вам наиболее интересны?
Ж: Четыре произведения. Мне четыре произведения интересны, так как мы их выбирали вместе с господином Каспаровым, а выбирали мы только те, которые могут быть интересны и нам в том числе. И я хотел бы сказать о том, что четыре выбранных произведения, они разноплановы и значительно отличаются друг от друга. Они были выбраны с той целью, чтобы публика полюбила хотя бы одно из исполняемых произведений, потому что все четыре публике не понравиться просто не могут, т.е. какое-то произведение понравится обязательно.

СР: Если позволите, несколько вопросов по поводу Вашей дирижерской деятельности. Вы, так, по крайней мере, написано, участвуете в постановках театра Шатле и театра Кан, расскажите подробно о Вашей работе с этими театрами.
Ж: На самом деле, это несколько устаревшая информация, возможно, Вы ее получили из моей биографии.

СР: Мы не имеем Вашей свежей биографии на русском языке.
Ж: Да, да, я понимаю. Может быть, Вам будет интересней, если я расскажу Вам о том, чем я занимаюсь на данный момент.

СР: Да, с удовольствием.
Ж: Я работаю с многочисленными ансамблями и оркестрами. Я был помощником директора ансамбля «Интерконтампорэн», сейчас соответственно я уже не являюсь помощником, а меня периодически приглашают дирижировать им. Я сотрудничаю с филармоническим оркестром Радио Франс, с Парижским оркестром. Перечислять, на самом деле, я могу достаточно долго, также я сотрудничал с израильским оркестром «Israel Summer Orchestra». Я сотрудничал с оркестром в США, в Австралии, а что касается работы с театром в Кан, я был там ассистентом дирижера почти десять лет назад. Я предпочитаю порядка пятидесяти процентов своего рабочего времени проводить в сотрудничестве с оркестрами современной музыки. А остальные 50 процентов я посвящаю симфонической репертуарной музыке.

СР: Вы упомянули, что Вы работаете с американскими оркестрами. Говорят, что американцы не очень любят свою работу, т.е. имеется в виду, что настало там 7 вечера, закончилась смена у оркестрантов, они встают и уходят. Этот вопрос достаточно спорный, даже вызывает бурную полемику. В Америке очень много русских музыкантов. По крайней мере, Ростропович так говорил.
Ж: На самом деле, я хотел бы сказать, что здесь следует различать отношение к работе и отношение к музыке. Потому что, что касается отношения к работе во временном выражении, то это свойственно, в том числе, и французам, т.е. рабочий день длится строго в определенных рамках и, соответственно, по завершении репетиции все участники оркестра музыканты встают и уходят. Я даже расскажу Вам интересную историю, практически анекдотичную. Я всегда работаю, в том числе и на репетициях, с таймером, с будильником. И один раз я его неправильно отрегулировал, т.е. он отставал на три минуты от оговоренного времени. И cложилась ситуация, что репетиция должна была закончиться, скажем в пять, а на самом деле, я закончил в пять часов и три минуты, так как будильник был установлен неправильно, а кто-то из музыкантов ровно в пять часов встал, не спросив у меня разрешения, и ушёл из зала репетиций. Вот такая анекдотичная ситуация.

СР: Вы стажировались у выдающихся дирижеров современности. У разных дирижеров, в т.ч. и у выдающихся. Кто из них произвел на Вас наибольшее впечатление, и с кем наиболее интересно работалось?
Ж: На самом деле наибольшее впечатление на меня произвел Пьер Булез, и я хотел бы сказать, что я не стажировался у него, уроков не брал. Тем не менее, мы сотрудничаем, работаем вместе, в частности в турне в Штатах, Японии, например, первую часть концерта проводит господин Булез, я провожу вторую часть. В следующем турне ситуация повторяется, но наоборот.

СР: У Вас в ближайшее время запланированы какие-нибудь совместные мероприятия с Булезом?
Ж: Да, разумеется. Они многочисленны.

СР: Вы не могли бы о них рассказать?
Ж: Конечно. В сентябре этого года у нас запланированы мероприятия, так скажем, группа дирижеров, я буду руководить группой дирижеров, под моим руководством будет три оркестра.

СР: А дирижеры какие?
Ж: Это Boulez, Peter Reveuge. И также я участвую вместе с господином Булезом в концертах, которые будут проходить в Люцерне, в Германии, и как я уже говорил, мы обменяемся частями концерта, т.е. первую часть концерта дирижирует он, вторую часть – соответственно я, и наоборот. Господин Булез мне лично персонально не преподавал дирижерское мастерство, но я очень ценю, что имел возможность сотрудничества с ним.

СР: Булез – в России имя культовое.
Ж: Правда? Во Франции тоже.

СР: Что он за человек в общении, в двух словах, если можно.
Ж: О нем сложно говорить вот просто так сходу, но я постараюсь найти слова. Он достаточно прост в общении, это индивидуальная личность, странноватая. И вначале, когда предстояло первый раз дирижировать под руководством, в сотрудничестве с господином Булезом, меня обуял страх. Было просто страшно, но на самом деле господин Булез просто такая личность, которая располагает к себе, и в его обществе чувствуешь себя раскованно и свободно, и в большей мере я обязан таким состоянием не себе самому, а Булезу, который именно располагает к себе, и делает общение легким и непринужденным.

СР: По поводу того, что Франция – центр современной музыки, как здесь уже говорилось. Я не знаю, согласны ли Вы с этим мнением, что Франция – это центр современной музыки. Но я бы хотел высказать, на чем основана моя точка зрения. Это не только моя точка зрения, так просто думают в России.
Ж: На самом деле я думаю, что Вам судить проще и гораздо удобнее, так как я может быть недостаточно хорошо расположен географически, так как мне из Франции, скажем, плохо видно какое влияние оказывает Франция на весь мир, а у вас географическое расположение позволяет оценить все то воздействие, которое оказывает Франция. Разумеется, мы находимся в несколько привилегированном положении во Франции, так как у нас существует много музыкальных институтов, в частности, «Интеркотампорэн» или «Искам», это институт исследования звука, музыки, что позволяет нам занимать определенное место в современном музыкальном мире.

СР: Какой еще на Ваш взгляд мощный центр современной музыки существует в мире? Вот на Ваш взгляд.
Ж: Я не знаю. Для меня Москва, Россия, стала настоящим фундаментом, который был заложен в прошлом, и позволит выступить и сегодня и в будущем. Я хотел бы сказать, что российские ансамбли современной музыки обладают высоким профессионализмом, я хотел бы особо это отметить, и в беседах с господином Каспаровым мы не раз обсуждали тот момент, что подобрать достойный ансамбль для исполнения музыки в России проще, чем во Франции. У меня просто сложилось мнение, что в России было бы сложно подобрать музыкантов, способных исполнять современную музыку, подобрать ансамбль для исполнения современной музыки, так как из беседы с господином Каспаровым выяснилось, что есть всего две музыкальные группы, два музыкальных ансамбля. Это, собственно, ансамбль современной музыки и студия современной музыки господина Чернопольского. Во Франция ситуация несколько другая, потому что там только в Париже существует порядка 15 ансамблей.

СР: Есть мнение, что западные или русские музыканты по-разному слышат, по-разному играют одну и ту же музыку.
Ж: На самом деле у меня не так много опыта в этой области и у меня мало, с чем есть сравнивать. Мне сложно говорить об этом явлении, единственное, что я заметил, возможно, разница в интерпретации музыкального произведения, разница в стиле. Стилевая окраска произведения, она, разумеется, может отличаться. Мне, может, не с чем сравнивать, я приезжал сюда два раза, и каждый раз дирижировал одним и тем же ансамблем. Но я надеюсь, что мне удастся глубже изучить это явление, когда у меня будет возможность принять участие в концертах симфонической музыки здесь, в России, чем я пока еще не занимался.

СР: Вы планируете концерты современной музыки в России?
Ж: Планируется, по крайней мере, одно выступление, один концерт, скорее всего не в 2008, а в 2009 году с оркестром господина Каспарова. И, разумеется, с участниками того же ансамбля с теми же музыкантами я надеюсь сотрудничать еще раз.

СР: Личный вопрос. К Вам достаточно рано пришла слава, и Вы сегодня, насколько мы знаем, один из самых востребованных французских дирижеров. Насколько тяжело Вам было пробиваться вообще к достижению, к своему сегодняшнему успеху?
Ж: На самом деле, сегодняшним положением вещей я все-таки обязан воле случая, так как после того, как я закончил обучение в консерватории, где-то 5-6 лет назад, в принципе, особой работы не было, да я, надо признаться, её и не искал. Вначале меня пригласил один оркестр, потом второй, потом десятый. Т.е. у меня образовывались предложения, мне предлагали работу, и по прошествии некоторого времени я оказался в такой ситуации, когда у меня собственно не было совсем никаких предложений о сотрудничестве, а в некоторые периоды у меня было большое количество таких предложений о совместной работе.

СР: Традиционный для русских вопрос о русской классической музыке, о русских композиторах. Какие русские композиторы наиболее близки Вам?
Ж: На самом деле много русских. В частности, я хотел бы упомянуть Прокофьева, в настоящее время я исполняю его концерт для фортепиано, я исполнял не все, к сожалению его произведения, но с большей частью его произведений я знаком. Я надеюсь, что с произведениями Прокофьева я более близко познакомлюсь, продолжу знакомство в будущем году. Кроме того, я хотел бы особо упомянуть свою заинтересованность, свою любовь к симфонической музыке Шостаковича. И, разумеется, я хотел бы сказать также о том, что очень сложно объяснить свою достаточно большую привязанность к русским и российским композиторам, мне очень интересна музыка Чайковского, музыка Шостаковича. Что касается Прокофьева, я хотел бы особо отметить некоторую «агрессивность» его музыки, что способно притягивать как музыкантов, так, собственно и меня, как руководителя оркестра, дирижера. Потому что, возьмем такой пример, пианист исполняет какое-то произведение, и он чувствует в пальцах то, что он исполняет, и, соответственно, он более близко общается с композитором, а я, непосредственно как дирижер, как руководитель оркестра, у меня это общение происходит на том же уровне.

СР: Вы работали с музыкой Шнитке?
Ж: Нет, я вынужден признать, что никогда не работал.

СР: Вопрос, который возвращает нас к Ксенакису. Одно из направлений авангардной музыки, современной, ушло далеко в электронику, который использовал компьютер. А вот каково вообще Ваше отношение, и насколько Вы знакомы с электроакустической музыкой, если не с популярной музыкой. Имеется в виду электроакустическая музыка, экспериментальная.
Ж: Во Франции подобной музыкой занимается непосредственно центр «Эркам» и я знаю, собственно немного композиторов, которые не отказали бы себе в удовольствии таким образом развлечься и посмотреть, как будет звучать музыка в электронном исполнении. И, таким образом, что касается моего отношения к музыке, к данному направлению музыки во Франции, в общих словах можно сказать, что эта музыка, это направление является неотъемлемой частью, скажем, всемирного музыкального процесса. И у меня возникает встречный вопрос тогда, если Вам известно какое отношение к данному направлению музыки, экспериментальной музыке в России. Есть ли в России подобные вещи?

СР: Безусловно, у нас один из первых музыкальных компьютеров был создан Терменом еще в 20-е годы. Он создал аппарат, который создавал различные звуки в зависимости от колебаний воздуха.
Ж: Я этого даже не знал.

СР: Ок. Ваши рекомендации начинающим музыкантам, исполнителям, каких ошибок избегать нужно на своем творческом пути и на что обратить внимание?
Ж: На самом деле я настолько молод, чтобы давать советы. Мне 27 лет, мне сложно что-то советовать.

СР: Хорошо, могли бы вы дать советы начинающим дирижерам?
Ж: Здесь немножко проще, потому что это моя область. Что же я могу посоветовать будущим и начинающим дирижерам? Я хочу обратить особое внимание Ваших слушателей на тот момент, что профессия дирижера, у меня, по крайней мере, складывается ощущение, со временем, с годами изменяется. Я некоторое время, собственно, сам был пианистом и с течением времени я не заметил особых изменений. Т.е. я был пианистом, и никаких особых изменений не происходило. А что же касается профессии дирижера, то это, как мне кажется, настоящее призвание, и эта профессия изменяется во времени и вместе со временем. И может быть даже это не совет, а больше открытие, которым я с Вами поделился.

СР: Спасибо Вам!

Перевод с французского

Специальное радио
Москва, 22 марта 2007 года.

Читать другие интервью >>>