…У меня дома на полке уже несколько лет стоит пластиковая цилиндрическая упаковка со штырем от дисков типа CD-R. На этот штырь я регулярно нанизываю чей-нибудь опус, приплывшей ко мне из океана российского саунд-творчества самыми непредсказуемыми маршрутами: подарили, презентовали как ветерану, дали оценить, перекинули через кого-то как концертному директору ночного клуба.
95% этих записей сделано в непрофессиональных условиях – на репетиционной базе, в гараже, в собственной квартире, на даче. Но год от года отсутствие студийного оборудования все меньше сказывается на качестве этого самодельного и самостийного продукта. Главную свою задачу – что и как поем-играем – эти «сидиарки» за 10 руб. успешно выполняют уже лет 6-7. А некоторые записи на слух вообще не производят впечатления «самопала»: развитие компьютерной техники и программного обеспечения достигла таких высот, что наличие записи, сделанной своими руками вместо треков, нарезанных на крутой студии, уже не является препятствием для выпуска промышленным способом CD-тиража каких-нибудь панковских «Потных пяток Дзержинского» из города Ужопинска.
Как мне кажется, причина сложившейся ситуации кроется не только в техническом прогрессе и отсутствии денег у начинающих музыкантов. Традиция делать все самому, не надеясь на помощь государства и наличие средств, глубоко сидит в российском народе со времен Гражданской войны. Если же говорить конкретно о фиксации творческих порывов в музыке, я бы обозначил как рубеж 60-е годы прошлого века, когда в СССР началось массовое производство бытовых магнитофонов. Высоцкий, Окуджава, Клячкин, Визбор, Галич – всех их я впервые услышал именно через 3-хваттный динамик какого-нибудь «Айдаса» или «Днепра». И записывались они не на «Мелодии», а на чьей-нибудь квартире под рюмку коньяка для размягчения связок или на полулегальном концерте в зауральском «НИИтяжмашстальрельсе». Тогда же появились и первые – чаще всего, случайные – записи советских рок-групп. В 1967 году я был свидетелем того, как у нас в Дубне на портативную катушечную «комету» был записан концерт рижской бит-группы «Мечтатели», и как потом эти записи копировались чуть ли не ежедневно всеми, кому не лень: дефицит современной музыки тогда был глубок как сегодня – карман гаишника на Кутузовском. Мало того, что только что вылупившиеся в городских ДК местные бит-группы стали пополнять свой репертуар русскоязычными песнями с этой пленки. Совсем недавно мне в руки попалась запись и какой-то московской группы, исполняющий их хит с пушисто-нежным названием «Девчонка».
…Честно говоря, в конце 60-х, играя в бит-группе «Фобос», я не помню, чтобы мы всерьез подумывали о записи того, что исполняем. Было ясно, что цензура не позволит нам осуществить это в профессиональных условиях – несмотря на невинность текстов наших песен. Сам звук, извергаемый группой со сцены, априори не мог быть приемлем для тогдашних редакторов: слишком жестко, слишком быстро, слишком громко. Для себя, для репетиций, мы записывали голос под гитару и потом использовали эти треки для придумывания и отработки вторых голосов, соло, баса и ударных. Единственная сохранившаяся запись, где есть и бас, и гитара – песня «Окна» (трек №18 на альбоме «Биг-бит» по адресу www.rockalibi.ru). Пою и играю на гитаре я, а на басу лабает Иштван Ланг, наш лидер. Запись сделана весной или осенью 1969 года и, скорее всего, в умывальнике общежития Физфака МГУ, где мы репетировали по ночам. Именно поэтому на сохранившейся записи нет ударных – студенты нас просто убили бы за такую попытку. Тем более что Саша Неганов, наш драммер, лупил по барабанам от души, в духе своего кумира Чарли Уотса из Rolling Stonhes.
Большой умывальник сосков на 10-12 был хорош еще и тем, что в нем благодаря кафельным стенам и большой площади было некое естественное эхо, и запись получалась не такой сухой. Сам процесс был примитивен и краткосрочен. На пол ставился магнитофон «комета 201» с нервным зеленым глазком лампового индикатора, в него заряжалась лучшая в 1969 году ацетатная пленка «тип-6», рвавшаяся не так часто как «тип-2». Само собой, на этот случай рядом с магнитофоном всегда стоял пузырек с уксусной эссенцией («скотча» еще не было и в помине), из-за частого общения с которой у нас постоянно облезала кожа на пальцах. На спинку стула приторачивался динамический микрофон желтоватого цвета, сильно напоминавший мыльницу, именно таким комплектовались тогда все бытовые магнитофоны. Исполнитель – чаще всего им был я как наиболее плодовитый автор – вставал напротив микрофона с гитарой наперевес, на расстоянии двух-трех метров. Прочихавшись и подтянув струны, он подавал команду напарнику, зависшему над клавишей «запись», и процесс стартовал. Никаких дублей «хуже-лучше» не было за исключением тех, когда забывались слова или путались аккорды. Что получилось, то тут же и шло в дело: мы садились вокруг каждый со своим инструментом и начинали придумывать аранжировку. Если в конце нужен был длинный кросс-фэйд, исполнитель просто медленно задом отходил от микрофона пока не упирался в противоположную сцену. Регулировке уровня записи мы не доверяли т.к. она работала нелинейно.
Вот, собственно, и все приемы, которые мы применяли в те лохматые красными знаменами времена во время записи. Таких слов как «микшерский пульт», «эквалайзер» и «компрессор» мы не знали вообще и узнали не скоро. Концертная (и репетиционная) аппаратура разделялась на голосовую и гитарную: в голосовую, где было 3-4 входа, врубали микрофоны, в гитарную – гитары, причем, и бас, и соло часто в один и тот же усилок, на котором кроме громкости и одинокого регулятора тембра «высокие-низкие» чаще всего ничего больше и не было. А начинали мы вообще с одного «кинаповского» комплекта (усилитель УМ-50 + фанерная коробка с двумя среднечастотными динамиками), для которого Саша Неганов, друживший с паяльником, сделал примитивный безтембровый коммутатор на несколько входов, куда мы включили 2 гитары, бас и 2 микрофона (те же «мыльницы») сводивший все в один вход. И мы не только так репетировали, но и выступали до тех пор, пока сами не сделали себе тумбы-колонки в которых гнездилось динамиков по 10 от радиоприемников. Использовать эти дивайсы для записи было невозможно по той простой причине, что на них не был выходов как и не было микшерского пульта. А слабые попытки записать группу на сцене приводили к страшному перегрузу и «баночному» эффекту: стандартная «мыльница» могла в лучшем случае уловить спектр человеческой речи на небольшом расстоянии, а звук ударных и бас-гитары воспринимался ею как попытка группового изнасилования, ведущая к потере девственности путем разрыва мембраны.
Чтобы более живо представить читателю, насколько мы были некомпетентны, расскажу такой случай из 1968 года.
Как-то Саша Неганов принес на репетицию небольшой конденсаторный микрофон с блоком питания (Это он знал, что микрофон – конденсаторный. Нам-то тогда было пополам – ленточный, динамический, ламповый: лишь бы работал). Где он его взял, Саша не распространялся, а пробы через самодельные среднечастотные колонки показали, что у микрофона довольно чистый отчетливый звук по сравнению с нашими «мыльницами». У нас в бит-группе пели все, в том числе и Саша. Его любимой песней была Wild Thing, которую он исполнял куда экспрессивнее, чем ее авторы группа Troggs. И вот концерт в ДК «Октябрь», наши друзья из бит-группы «Бриз», репетировавшие в этом ДК, выкатывают нам на сцену свой комплект аппаратуры, в который входили помимо всего прочего две мощнейшие низкочастотные «кинаповские» колонки размером с пару холодильников «ЗИЛ». Начинается саунд-чек, мы включаем свои гитары, а Саша вешает себе на стойку этот самый «кондёр», чтобы попробовать его в настоящем деле, в зале-тысячнике. Микрофон дико заводится, но Саша ставит его на максимально допустимый уровень чувствительности. Играем первые такты, и вот он, момент вступления солиста: Саша изрыгает из глотки «…Wild…» и… На гласной «i» нам кажется, что балконы сейчас рухнут, барабанные перепонки лопнут, а диффузоры динамиков вылетят и врежутся в противоположную стенку – такой силы был этот звук…
К счастью, ничего этого не случилось, «кинап» выдержал. На сцену прибежали обеспокоенные музыканты «Бриза»: им показалось, что взорвались дорогие их сердцу усилители. Мы как-то все это замяли и заменили «кондёр» на обычный микрофон. Концерт прошел хорошо, Саша спел-таки свой хит.
Позже он признался, что микрофон ему привез дядя, работавший в сверхсекретной конторе на Байконуре, и предназначался он для записи ракетных стартов. Потом эту запись изучали для каких-то своих целей разные ученые. Естественно, что микрофон был очень чувствителен, максимально линеен и посему лучше всего пропускал самую громкую, т.е. низкую частоту, которая преобладает во время работы ракетных двигателей на старте. Любопытно, что на самом микрофоне, кроме нескольких цифр, никакой другой маркировки не было. Скорее всего, это была специальная небольшая серия ЛОМО, предназначенная для космодромов. И ничего удивительного, что дядя спёр один экземпляр уникального дивайса для племянника: так тогда жили, имея то, что охраняли.
Но со временем положение улучшалось, необходимые оборудование и информация добывались, и уже в середине 70-х я слушал не только первые «альбомы» «Машины», но и «Аракс», и Юрия Морозова, и концертные записи «Веселых ребят» которые сильно отличались от их официального плей-листа.
Если бы Политбюро в начале 60-х представляло себе, какого диссидентского джина она выпускает из бутылки, магнитофон стал бы таким же недоступным прибором как ротапринт или ксерокс: на каждом стоял бы номер и за каждым приглядывал бы специальный человек, головой отвечающий за недоступность агрегата для простых, не по чину любопытных, смертных.
Весь процесс зарождения и развития самодеятельной звукозаписи происходил на моих глазах, к тому же я был и остаюсь его активным участником. Мне кажется, было бы интересно затеять разговор об этом на страницах SpecialRadio, совместив историю вопроса, практические советы и комментарии от профессионалов, разбор конкретных работ и обмен информацией о программных новинках и практических результатов между теми, кто занимается самобытной звукозаписью.
…А теперь из темного прошлого – в просветленное опытом настоящее.
Когда задумывался альбом «Биг-бит» (вышел в октябре 2006г.), я сразу решил, что на нем должны присутствовать артефакты тех лет, когда писались и исполнялись вошедшие в альбом песни. Совершенно случайно выяснилось, что у Бориса Гетманова, одного из первых дубненских рок-музыкантов, сохранились записи моих песен в «пленочном» варианте, в т.ч. и песни «Окна», которую я планировал записать заново. Это была хорошая возможность показать, как было и как стало. Или могло быть, если бы в 1969 году нас неожиданно пустили в одну из студий «Мелодии».
Пленки-то Борис Гетманов мне дал, но запись оказалась монофонической, 4-хдорожечной и на… скорости 4,75 см/сек., редкой для любых времен. К тому же сделана она была на чешском магнитофоне «Тесла», что почти гарантировало несовпадение головок и дорожек с советскими аналогами. К счастью выяснилось, что сам магнитофон сохранился, но не у Бориса, а у его старинного друга Сергея Зинкевича. Пришлось потрясти Сергея, который и обнаружил на антресолях запыленный, уже неисправный аппарат. Но один умелец все же взялся его отремонтировать за посильную плату и совершил чудо с помощью закоулков митинского рынка и неутухшего еще под воздействием вновь вошедшего в моду портвейна «Три топора» интеллекта.
Несколько дней я бережно цифровал эти пленки, подклеивая разрывы добротным скотчем и протирая их чистым спиртом. И когда у меня в компьютере зашевелились колбаски свеженарезанных треков, радости моей не было предела: вот она, музыка 60-х, вот он я в 18 лет, мечтательный и невинный.
А потом начались будни рестовратора-любителя: анализатор спектра показал, что звук не выходит дальше 3-4 кГц, но зато его здорово пучит в районе от 40 до 300 Гц. Ко всему прочему – статический треск, щелчки на склейках, гул магнитофонных двигателей, принимавших участие в многочисленных перезаписях, динамические провалы и даже поменявшие тональность из-за вытянувшейся пленки части песен. И как апофеоз – висящее над всем этим изобилием мелкое вибрато переменного тока.
С него-то я и начал, приложившись к нему плагином Waves X-Hum. Никаких установок я не менял, а пользовался пресетом для 50Гц. Причем, одного раза оказалось недостаточно, пришлось удвоить усилия. Следующий этап – легкое выравнивание динамики записи вручную. Но целью было не сделать громкость единообразной, а подготовить трек к работе с шумоподавителем: я старался сделать так, чтобы он был на одинаковом уровне на всем протяжении трека.
И только потом в ход пошел шумоподавитель Waves X-Noise. Тут уже ручки надо было крутить. Из двух стандартных пресетов – Pink и White – я выбрал первый как более широкий в отношении захватываемой части спектра. Дальше дал запомнить плагину мой конкретный шум и начал поэтапно, по участкам, удалять шум. Чем громче была фонограмма, тем ниже опускался порог срабатывания и наоборот. В итоге я уместился в пределах от 8 до 12 Дб. Но полностью шум, конечно, удалить не удалось т.к. начинала страдать позитивная часть записи. Тут уж дело вкуса – сколько шума оставлять. Главное, на мой взгляд, добиться такого уровня, чтобы этот шум не раздражал, а воспринимался как необходимый элемент артефакта, продиктованный временем: никто же не пытается замазать трещины на картинах голландских мастеров.
Обработанный файл я поместил в многоканальный Sampletude 7, а уже там разрезал файл на отдельные участки в зависимости от их конкретного частотного спектра. Надо было добиться того, чтобы в конечном итоге песня звучала однородно: ведь края пленки на протяжении звучания песни в некоторых местах осыпались, и высокие то уходили, то вновь появлялись. Это была самая кропотливая часть работы: корректировать, слушать, кое-какие повторяющиеся моменты дублировать. Пользовался я для этого плагином Waves Q10 Paragrachic EQ.
Когда запись стала более или менее однородной в своей тембровой компоненте, я произвел некий мастеринг при помощи висящих на выходе Sampletud-а Multiband Dynamics и Advanced Dynamics, добавив к ним мультибэндовый Waves С4 и максимайзер Waves L2. Но все это крайне осторожно дабы звучание не стало чугунным и сохранило свое «пленочное» мягкое изначалье. А чтобы появился некий объем, слегка подретушировал файл ревербератором Waves TrueVerb, выбрав один из вариантов комнатного пространства. Благодаря этому, кстати, и шум стал менее заметен, слегка растворившись в отражениях. Результат долгих усилий меня более или менее удовлетворил, и песня вошла в бонус-треки альбома.
Как на самом деле должна была звучать песня «Окна», видно на том же «Биг-бите» (трек №6).
Не могу также не сказать о том, что я очень вовремя занялся пополнением своего архива: и Борис Гетманов, и Сергей Зинкевич скоропостижно скончались в этом году. Им обоим было около 60 – чуть меньше, чуть больше. И эти трагические события очень грубо и зримо подчеркивают тот факт, что эпоха уходит тогда, когда мы этого не ждем – сразу и бесповоротно. Поэтому если у кого-то что-то есть в загашнике – записи первых бит- и рок-групп, интересных исполнителей, фото или киносъемки – делитесь, хвалитесь, пишите.
…Все это было два года назад, с тех пор я узнал много нового, записал несколько полноценных альбомов – своих и чужих – пошедших в тираж.
А вообще мой звукорежиссерский стаж начинается в 1980 году, с первых альбомов «Жар-птицы». Потом была даже Катя Лель, звавшаяся тогда Катей Чупрыниной и много чего еще.
Но об этом в следующий раз.
Сергей Попов
История русской звукозаписи второй половины 20 века. Часть 2
