Есть один вопрос, на который я отвечала уж много раз за годы, что провела в Московской консерватории с весны 1958 года – года моего поступления, и заканчивая 2016-м, то есть почти 60 лет. Вопрос этот задавали те, кто проходил в наш изумительный Большой зал через его фойе. Вопрос – почему пришедших в Большой зал консерватории встречает огромный, во весь рост портрет седовласого старика с горящими глазами в чёрной сутане аббата с очень выразительными крупными руками. Это, кстати сказать, один из лучших портретов кисти Репина, и он висит на самом почетном месте в фойе при входе в артистическую.
Узнав, что это портрет Ференца Листа, все тут же уточняют: «А что, он работал в консерватории?». Конечно, он не мог работать в Московской консерватории, поскольку посещал Москву за четверть века до открытия консерватории. Но этот портрет находится на своём месте вполне заслуженно, и о причинах этого я в очередной раз с удовольствием расскажу.
Что такое авангард? Это изобретение и декларация приёма. Только – и ничего больше. Возьмите самое простое произведение, например, «Полиморфию» Пендерецкого. Используемый там приём, он декларируется таким образом. Заметьте, в этой пьесе нет никакой драматургии, а если нет драматургии, значит, соответственно, нет формы. Это просто изобретение и декларация приёма. Что нам дали авангардисты? Они не только придумали очень много интересных приемов, связанных с новым звукоизвлечением, с новыми техниками и прочее. Они развивали две сферы. Они развивали тембр, и они развивали фактуру. И этот резкий рост тембра и фактуры привел к тому, что они начали сращиваться, и в итоге срослись, и сегодня мы говорим о таком выразительном средстве как темброфактура. Они спаяны, они связаны, и это очень важно, потому что, скажем, у Бетховена, у Моцарта, у них тоже была и фактура, и тембр, но у них они не были системообразующими, не были координатами: фактура у них отдельно, тембр – отдельно.
