– У меня настороженное отношение к «русскому року», я не могу отделаться от ощущения, что «русский рок» не видит себя со стороны, не знает своей сущности. А сущность его в том, что он – местный представитель усредненного интернационального стиля, такой же «русский рок» делают и в Германии, и во Франции, где угодно. Язык при этом каждый раз свой, но каждый раз это тяжеловесное и наивное занудство, посредственный маньеризм – и в текстах, и в музыке. Что же касается интонации певцов – это просто ложь (впрочем, так же лживо играют гитаристы, гудят саксофонисты и стучат барабанщики).
Это музыка профессионалов, исправно и упорно загоняющих мертвую схему. Чем плохи строители, желающие класть кирпичи добротно? А тем, что умение строителя не отменяет необходимости в архитекторе, в архитектурном замысле и видении. Так вот, «русский рок» – это музыка без архитектора.
То же самое можно сказать иначе: «русский рок» – это культура обывателей, мещан. Судя по музыке и текстам, никто сегодня себя не спрашивает: а может – о ужас! – у меня обывательское сознание?
—
Это как раз видно на примере инструментальной музыки. Инструментальная музыка – это возможность ухода от идиотизма пения стихов. А также от повторяющихся мелодически-гармонических пассажей. Импровизация, в свою очередь, – это возможность ухода от идиотизма рутины и так далее. Каждый раз это не рецепт, а, скорее, кризис, ведь выход на просторы импровизационной музыки или музыки без мелодий – это не столько освобождение, сколько взваливание на себя большого груза. Но бывают и редкие исключения, когда кажется, что получается почти само собой. Вот эти исключения и интересны.
А вот что касается «богатства инструментальной музыки», то хочется выразить искреннее сожаление, что вы с энтузиазмом реагируете на обещание богатства. Нет в инструментальной музыке самой по себе богатства. Но кое-что все-таки бывает. И в вокальной тоже.
—
Тема «искусство и психиатрия» крайне занимательна. Нет, я не верю, что галлюциногены открывают всем желающим неведомые высоты и бездны, дают возможность видеть и мыслить «иначе». Так называемую психоделическую музыку вполне можно делать и на трезвую голову. Более того, некоторые песенки простых крестьян с Суматры или из Албании звучат куда более «психоделично», чем хиппи-отъезжалово. На хиппи-бренчание пример индонезийской и индийской музыки повлиял куда сильнее, чем ЛСД.
Часто, соображая, как бы обозвать ту или иную музыку, мне приходит в голову слово «маниакальный». Его хочется употребить, когда имеешь дело с явным гипертрофированием какого-то аспекта музыки, скажем, трень-брень тянется, тянется и не кончается. Может, музыкант потерял чувство времени, может, он считает, что вот сейчас как раз и пошло оно самое, трудно сказать, но если при этом выпячивается и растягивается какая-то странность, экзотичность, то вот тут и получается «психоделика». При этом во многих отношениях мне милее слово «маниакальность»: оно куда менее симпатично, оно никаких особенных красот и замысловатостей не обещает, оно говорит о близости к психическим расстройствам – к мании, зависимости, навязчивым состояниям, которые достаточно часто проявляются сами по себе, безо всяких помогающих препаратов.
