Пианист Евгений Кисин. Как-то раз, случайно, мы пошли в Фестшпильхаус в Зальцбурге. Евгений репетировал произведения Равеля: он должен был играть на прослушивании. Он нас даже не заметил. Его звук, такой нервозный, интровертивный, беспокойный, очаровал нас. Герберт – что для него очень редко – разволновался. «Это гений»,- шепнул он мне в полумраке, и по его щеке скатилась слеза. Караян был первым, кто пригласил Кисина выступать на Западе.
Думаю, что его привлекало брукнеровское чувство структуры, монументальная архитектура, которые заставляли его чувствовать ближе к тому что «выше» жизни, человеческого существования. Помню, что как-то раз, после концерта, посвященного музыке великого композитора, мы посетили подземелья аббатства в Санкт-Флориане, неподалеку от Ансфельдена, где Брукнер учился, играл и где был похоронен, прямо под большим органом. В Санкт-Флориане есть кладбище, похожее на крипты братьев-капуцинов в Палермо или Риме: огромное количество костей, выложенных в геометрических формах. Это был момент глубокого, душераздирающего волнения.
Герберт всегда стремился очистить от банальности самые известные вещи. Тремоло струнных в вальсе На прекрасном голубом Дунае напоминает больше о Брукнере, чем о Вене времен больших балов. Еще одним проявлением его юмора было, когда он, импровизируя, приблизился к микрофону, чтобы пожелать счатья в Новом Году. По техническим проблемам микрофон не работал. «Год начинается просто отлично»,- сказал он, вызвав чувство радости у публики. С того момента все дирижеры, которые сменяли друг друга по этому торжественному случаю, искали возможность продемонстрировать собственное остроумие. Но они не обладали спонтанностью и легкостью Караяна. Все казалось обычным, задуманным заранее.
