ВСЕЦЕЛО В ЕЁ РУКАХ
Начиная с пятидесятых годов и до победы цифровой революции в начале нового тысячелетия — то есть практически полвека — рок-музыка, или, говоря более широко, популярная музыка вообще, была чем-то невероятно важным — она мощно влияла на умы и судьбы и с удивительной точностью выражала дух каждого сменяющего друг друга десятилетия. Она и вправду была сильна, в этом легко убедиться и сегодня — стоит только послушать старые пластинки, их магия никуда не делась. Для молодых людей эта музыка была как молния – она поражала их своим электричеством, и человек становился одержимым музыкой, и даже не важно, находил ли он себя в ней, становился ли музыкантом или просто слушателем, меломаном — неважно. По тому, что человек слушал, можно было судить о том, кто он такой, музыка делила на своих и чужих, выступала средством идентификации, ну и так далее.
Этот волшебный момент иллюминации, озарения, он у меня, кстати, зафиксировался четко. Спасибо нашим советским энтузиастам, которые делали аудио-журнал «Кругозор» за маленькую голубую гибкую пластинку с парой песен The Rolling Stones. На ней в целях конспирации даже названия такого не указывалось, значилось просто: «Вокально-инструментальный ансамбль» да еще авторы: «М. Джаггер, К. Ричардс». И еще забавный момент: мачистское название одной из них, «Under My Thumb», то есть «под моей пятой, у меня под ногтем» было переведено как безобидное «Всецело в её руках» — просто в наше прекрасное будущее глядели товарищи. Когда я услышал эту песню, меня ударило этой самой молнией, произошла иллюминация, и сейчас, спустя сорок лет, я могу сказать, что вся моя жизнь прошла под знаком этой вспышки, этой песни. Тогда я понял, чего хочу и чего не хочу в этой жизни. Было мне тогда лет 12.
С тех пор моя жизнь неразрывно связана с музыкой, и странно, что даже сегодня, в наступившем прекрасном новом цифровом мире я продолжаю зарабатывать на жизнь исключительно музыкой — и это во времена-то, когда даже хорошие и относительно известные музыканты размещают в фейсбуке объявления о поиске любой другой работы. И вот еще один любопытный момент — до меня это дошло недавно: я даже работаю в журнале, который называется «Rolling Stone».
До удара рок-н-ролльной молнией я был мальчиком серьезно увлекавшимся историей. С музыкой у меня связи были скорее генетические: дед — композитор и дирижер, последним делом отца, театрального режиссера, было создание музыкального театра, а мой приемный отец, меня собственно и вырастивший, врач-реаниматолог по профессии, имел классическое музыкальное образование и в молодости играл джаз.
Любовь к истории, кстати, никуда не делась, и официальное образование я получил все-таки историческое, а теперь понял, что сейчас рок-н-ролл и история находятся для меня в естественном симбиозе. Потому что с возрастом я перестал быть человеком, который отслеживает тренды, следит за последними новинками, пропагандирует новую музыку, открывает новых артистов — а делал я это долгие годы — теперь же настала очередь других. Сейчас я сосредоточен скорее на истории популярной музыки и популярной культуры второй половины ХХ века.
Но возвращаясь в глухие советские 70-е, магнитофонные пленки отца, которые я бросился раскапывать, меня удовлетворить не могли, и мне нужна была новая музыка – рок-музыка. И, как ни странно, этой западной музыки, которая не игралась по радио, не показывалась по телевизору, оказалось вокруг неожиданно много. Ведь надо помнить, что это времена «железного занавеса», который должен был оградить советских людей от тлетворного влияния Запада, но музыка легко просачивалась сквозь него. Мы ходили друг к другу, таская большие катушечные магнитофоны (мой назывался «Астра») и переписывали по десятому разу шипящие записи Led Zeppelin, Deep Purple и всего остального. Забавно, что многие из моих ровесников на этом и остановились и до сих пор слушают эту музыку. Меня же ждало еще множество невероятных открытий, а также музыкальных и эстетических революций.
А тогда, конечно, от руки переписывалась вся исходная информация – названия песен, составы групп, обязательно год издания. Ходили по рукам жуткие контактным способом перепечатанные фотографии, переснятые с плакатов и обложек, которые вешали на стенках или, наоборот, прятали от родителей, чтобы тайно рассматривать. В том подростковом возрасте я никогда не видел настоящих западных фирменных пластинок. Какое-то первое время для нас, еще детей, была загадка, откуда они, эти записи, берутся, вообще было ощущение, что эти записи приходят из какой-то другой вселенной, спускаются прямиком с небес, а эти исполнители – кто-то вроде пришельцев из космоса, небожителей. Надо сказать, что сейчас я опять стал думать именно так, на полном серьезе, – объясню попозже (может быть). Невозможно и странно было представить себе, что они живут в одно с тобой время, и когда-нибудь с этими «небожителями» ты встретишься в реальности.
Всю главную классику рока 70-х я услышал примерно в то же время, когда она и выходила, ну минус, может, несколько лет. И получается, что я как меломан и слушатель развивался одновременно с самой популярной музыкой, подключившись к этому потоку на этапе классического рока 70-х. Все, что происходило с музыкой – происходило со мной. Это очень важный момент. Сейчас молодые люди знакомятся со всем одновременно и, более того, вперемежку, а это часто приводит к искаженному восприятию.
Я помню, как мой отец, а человек он был на редкость толерантный, не выдержав, бросил в сердцах: «Да выключи, наконец, этих подонков!», а слушал я концертник группы Slade «Alive!» 1972 года, и вправду довольно хулигански-панковский — представляю, как это было слышать уху классически образованного музыканта. Ничего подобного среди родительских записей я не находил, а это было по-настоящему мое. Вот там, в этих записях и проходил водораздел между поколениями, был этот конфликт отцов и детей, который так важен для рок-н-ролла. Ведь до пятидесятых годов и на Западе у молодежи не было своей музыки, им приходилось слушать ту же музыку, что слушают их родители: эстраду, джаз, оркестры. Даже понятия «молодежной музыки» не существовало. Только рок-н-ролл, появившийся в пятидесятые годы, дал молодежи её собственную музыку. Этим же обусловлена череда революций, происходивших в поп-музыке, когда приходило следующее поколение и продвигало новую музыку, которая отрицала старую. И в этом отталкивании была бешеная энергия, как у взлетающей ракеты, сбрасывающей отработанные ступени. И эта ракета летела где-то до рубежа тысячелетий. После 90-х годов подобных революций в музыке уже не происходит, и на Западе об этой незадаче уже книги пишут. Последние полтора десятилетия характеризует уже не набор имен новых великих артистов, а совсем другие понятия, новые технологические бренды, как то iTunes, YouTube, Google, Apple, Spotify и так далее. Это они, символы победившней цифровой революции, отражают сегодняшнюю жизнь, являются знаками эпохи, а не какие-нибудь там музыканты, количество которых превысило на рынке уже все разумные пределы. Музыка просто потеряла свое прежнее значение и с этим ничего не поделать, энергия и новаторство найдут себе выход в каких-то других областях.
ХВОСТ КОМЕТЫ
В чем особенности современной музыки и нынешних музыкантов? На самом деле они ни в чем не виноваты. Когда я только задумался об этой проблеме, я их активно критиковал — за копиизм, за отсутствие харизмы и индивидуальности. Но после долгих размышлений пришел к тому, что я не прав. Не виноваты молодые группы в том, что у них получается только копировать хорошо великие образцы, делают они это очень хорошо, намного лучше, чем это делали в восьмидесятые наши люди, такие как Борис Гребенщиков и Майк Науменко, которые тоже пытались копировать, у них не получалось, но зато получалось свое. Я пришел к выводу, что и Мик Джаггер с Кейтом Ричардсом не были никакими гениями, а были совершенно обычными пацанами.
Просто, начиная с пятидесятых годов, некая энергия, назовите её как угодно —космическим излучением, потусторонней сущностью — стала проливаться в наш мир и находить свое выражение именно в рок-н-ролле (здесь это слово я понимаю максимально широко, включаю хип-хоп, танцевальную музыку и все прочее). Эта энергия, проходя через людей, подчиняла их и, собственно, делала эту великую музыку, а музыканты служили, как это часто бывает в искусстве, проводниками. И эта же энергия делала этих обычных ребят полубогами, превращала таких людей, как Джаггер в сверхчеловеков. Самое мощное прохождение этой, скажем так, кометы пришлось на шестидесятые годы. Это был колоссальный разряд энергии, и он поразил весь мир и касался, конечно, не только рок-музыки, просто она лучше всего выражала эту энергию через себя. Молодёжь пришла в движение по всему миру, в том числе в тех его уголках, которые не очень-то были для этого пригодны. В западном мире мы знаем: движение за гражданские права, парижский май 68-го, антивоенные демонстрации, движение хиппи, психоделическая, сексуальная революции, все то, что получило название «бурных шестидесятых».
У нас в стране такого не могло быть, но у нас случилась своя оттепель со своей повесткой и своими героями. В Китае, например, где был еще более жесткий коммунистический режим, эта энергия проявилась в феномене «культурной революции», которая осуществлялась силами молодежи. Так или иначе, это коснулось всего мира. Шестидесятые – это и время наиболее сильного излучения этой «кометы». Дальнейшие поколения подхватили эстафету шестидесятых, но излучение начало постепенно слабеть и к нашим дням практически развеялось. Сейчас все дышат последними отблесками этой великой зари, этого гигантского взрыва. Все держится на великих примерах и оставшихся в живых героях того времени. И в этом контексте недавняя смерть Дэвида Боуи – очень значительное, знаковое событие, недаром она так необыкновенно сильно переживалась огромным количеством людей.
ЗВЁЗДНАЯ ПЫЛЬ
Я счастлив, что мне довелось увидеть вблизи Дэвида Боуи, человека, оказавшего на всех нас, безусловно, огромное влияние, причем, дело не только в музыке. Эта была небольшая пресс-конференция перед концертом в Москве в 1996-м году — полтора десятка журналистов в маленькой комнате. Когда Боуи вошел в нее, засверкали фотовспышки, он выглядел подлинным королем, то есть совершенно без пафоса, был прост, улыбался. И вот когда засверкали вспышки, Дэвид достал маленький фотоаппаратик и в ответ начал фотографировать нас. Это было круто.
У людей, имеющих отношение к музыкальной индустрии, бывают моменты, когда они сталкиваются со своими кумирами в реальной жизни. Такое было и со мной, я познакомился с рядом важных для меня людей, Брайаном Ферри, Малколмом Маклареном, Диамандой Галас, Марком Алмондом и другими. Безусловно, это были важные и приятные моменты, но постепенно я, становясь старше, понял, что не надо встречаться со своими кумирами. Чем больше вы будете с ними общаться, тем больше будете видеть, что это такой же человек как вы, с морем своих проблем и недостатков. Зачем испытывать разочарование? Пусть они ваши кумиры остаются в звездной дали. Я, например, всю жизнь избегал Эдуарда Вениаминовича Лимонова, хотя мы сталкивались по делам много раз. Я всегда старался слиться с пейзажем и исчезнуть из поля его зрения по одной причине: чтобы не попасть в книгу, потому что все, кто попадал в книги Лимонова, знают, что это такое. Слишком безжалостно и абсолютно точно его перо.
К тому же я не очень люблю тереться рядом со звёздами, фотографироваться и всё такое. Для этого есть специальная порода людей, которых хлебом не корми – дай постоять рядом со знаменитостью, взять автограф или пуще того – попасть в свиту. Тут надо сказать, что звезду всегда окружает свита. Это такие правила игры, так и должно быть. Звезда никогда не может быть в одиночестве, она должна быть окружена поклонниками и приближёнными. Могу дать совет молодым героям: если вы претендуете на звёздность, никогда и нигде нельзя появляться в одиночестве, должно быть хотя бы два-три человека в окружении. Это элементарные уроки для начинающих звёздочкиных.
Можно, конечно, с презрением относиться к звёздности, к той ауре, которая окружает популярного артиста, но это будет неправильно. И неправы старые друзья знаменитости, которые обижаются, когда он в какой-то момент становится для них недоступным. И это то, что сейчас сильно не хватает музыкантам, если конечно они не придерживаются принципиально строгих контркультурных взглядов и этики. Потому, что эта слава, со своими всеми сопутствующими элементами — деньгами, красивыми женщинами, излишествами, свитой —как бы накачивает харизму артиста, придает ему дополнительную силу. У него меняется масштаб ощущения себя, масштаб ощущения мира, соответственною, и в своем творчестве, в выступлениях, артист становится более масштабным, и это очень видно со стороны. Вот сейчас, из-за того, что все артисты стали бедными, и даже достаточно известные получают очень мало денег, а деньги – это, безусловно, магическая субстанция, обладающая очень мощной энергией, изменилось и поведение большинства звёзд.
Конечно, очень демократично и модно сейчас быть инди-задротом, а еще лучше асексуальным инди-задротом – это сегодня целая эстетика и тренд, берущий начало в инди 80-х и гранже. А чего стоит этот замечательный образ состарившихся пионеров из «Сказки об утраченном времени» — в шортиках, с православной бородищей и на самокатике. Понятно, что весь этот антисекс и есть секс сегодня, но нельзя не видеть, что нашим современным артистам заметно не хватает харизмы. Понятно, что эта энергия, о которой я говорю, которая как бы накачивает артиста его на пути вверх, после прохождения пика славы и творческой реализации, начинает артиста сжигать, происходит перелом, и он, опаленный, начинает пикировать вниз, становиться сбитым летчиком. Но это и есть архетипические схемы рок-н-ролла и музыкального бизнеса вообще.
Собственно, эта проблематика и являлась центральной в моей книге «Танцы со звездами». Где-то перед кризисом 2008 года небезызвестное питерское издательство «Амфора» предложило издать мои ОМ-овские интервью. «Почему нет?» — подумал я и решил снабдить их комментариями мемуарного характера. Если есть какая-то ценность в этой книге, то именно в них. Хорошо, что так совпало, и на том этапе я подвел некий итог тому периоду бурной деятельности, когда я был в самой гуще бурлящей и поднимающейся музыкальной индустрии.
ОМ
Журнал «ОМ» — это отдельная тема. У меня долгое время не было вообще ни одного экземпляра журнала — просто не сохранилось. И вот совсем недавно Вадим Ясногородский подарил мне свою коллекцию журналов «ОМ», чуть ли не полную, и я с трудом их перевез к себе. И тут со мной случилось странная штука: я долго очень хотел, чтобы кто-нибудь снабдил меня такой подборочкой, и вот, когда мне их, наконец, подарили, я стал их перелистывать и понял вдруг, что все это мне совершенно не интересно. Так часто бывает с пластинками и дисками, за которыми ты охотишься. В данный момент ты так его хочешь, гоняешься безрезультатно и, наконец, спустя какое-то довольно долгое время, находишь, ставишь на проигрыватель и понимаешь, что тебе это уже неинтересно и не надо.
Эта история с «ОМом» длилась для меня восемь лет. Я там был с самого начала, был тем человеком, без которого «ОМ» не стал бы таким, каким он был. Ни в коем случае не хочу принизить роль Игоря Григорьева, он безусловный лидер, без него ничего не случилось бы. Но в какой-то момент я понял, что с самого начала привлек в «ОМ» весь круг авторов, который я собрал вокруг себя еще во время работы над предыдущим, моим собственным проектом, «23 POST», — о нем стоит рассказать отдельно, попозже — они стали редакторами, колумнистами и авторами «ОМа»: Света Рейтер, Анзор Канкулов, Георгий Мхеидзе, Татьяна Байдакова, Таня Арефьева и другие.
С Григорьевым меня в самом начале 90-х познакомил Андрей Бартенев — мы вместе с ним и Таней Байдаковой пришли к нему в молодежную редакцию «Аргументов и фактов», где он тогда работал. А вот, только сейчас вспомнил — это я ж был тем самым человеком, который написал первую статью о только появившемся в Москве Бартеневе. То есть с Григорьевым мы сотрудничали и до «ОМа», поэтому, когда он придумал этот очередной, третий по счету журнал (до этого были первый российский глянцевый журнал «Империал», а потом «Амадей»), то пригласил и меня. Предыдущие журналы были не слишком удачны, и Игорь, как всегда, разочаровавшись, уходил отовсюду. Когда мы начали делать «ОМ», он сказал нам: «Если не получится и в этот раз, то я уйду торговать пирожками». Но звезды сошлись, и все получилось в 1995-м году. Так же потом было с Ильей Осколковым-Цинципером, у которого сначала было два провальных опыта с журналами, и только третий, «Афиша», выстрелил — да еще как.
Юношей я очень увлекался русскими символистами, читал специальную литературу. И в одном научном сборнике, посвященном творчеству Валерия Брюсова, я наткнулся на большой, подробный, с деталями материал о журнале «Весы», который он возглавлял. Это был важнейший орган русского символизма в начале прошлого века. И я думал о том, как же это было бы круто делать собственный журнал, и не какой-нибудь самиздат и подпольщину, а важный, влиятельный, но в советские времена об этом и мечтать было невозможно. И вот спустя много лет, в журнале «ОМ» я вдруг вспомнил об этом, и понял, что эта моя мечта сбылась. И, надо сказать, что вот такое осознание воплотившихся в реальность желаний случалось со мной не раз в жизни.
Александр Чепарухин, небезызвестный промоутер и всеобщий друг, напомнил как-то мне такую вещь: мы познакомились с ним в 1995-м на одном официальном завтраке в «Национале». И я ему сказал тогда, что делаю журнал, который станет «№1» в этой стране, и когда через год стало ясно, что дела обстоят именно таким образом, он признался мне, что был поражен тем, что это оказалось правдой.
В те дни я понял, что когда издание становится по-настоящему популярным, и если это издание острое, пряное, провоцирующее, то о его успехе можно судить по реакции людей психически неустойчивых. Как только началась крутая популярность у журнала «ОМ», а произошло это быстро, в течение нескольких месяцев, нас начали осаждать разного рода ненормальные, будто их всех разом резко спровоцировали. Пришел Вова Веселкин (группа «Аукцион»), которым я восхищался как артистом, и размахивая какой-то, почему-то КГБшной, ксивой, требовал, чтобы мы никогда про него писать не смели. Я даже не мог вспомнить, где же мы про него писали, и причем здесь эта чекистская корочка, похоже, он был в неадекватном состоянии, и в итоге охране пришлось его вывести. Вот Юрий Айзеншпис звонил с вполне конкретными угрозами, нам даже пришлось пойти навстречу его требованиям.
А вообще атмосфера в редакции была прекрасная. Владик Монро регулярно заходил попить чаю, мы его подкармливали, появлялся Лимонов со своей тогдашней бритоголовой девушкой и соответствующим окружением. Для нас писали Тимур Новиков, Сергей Курёхин, Наталия Медведева, Вячеслав Курицын, — они были нашими постоянными колумнистами, — и еще множество других замечательных персонажей. Конечно, «ОМ» для меня был очень важным опытом, в творческом, интеллектуальном смысле я мог делать в нем все, что хочу, и это приносило огромное удовлетворение. Повседневная работа в «ОМе» вообще была одним нескончаемым приключением.
Гремела слава ОМовских вечеринок, которые мы устраивали, причём, не тратили на это ни копейки денег — музыканты с удовольствием играли бесплатно, а всё остальное делалось исключительно по бартеру. На них собиралась вся Москва, вплоть до того, что приезжала даже Пугачева, выступали самые крутые артисты.
Вечеринки, которые устраивал журнал «ОМ», да в общем-то и любые другие пати того времени отличались очень интересным человеческим миксом. Время было революционное, и оно перемешало социальные слои, некоторых людей опускало на дно, а другим, а тем, кто был в подполье без шансов куда-нибудь пробиться, наоборот, давало возможность подняться на поверхность и проявить себя. Могу сказать также о себе: никогда бы в советское время у меня не было бы никаких шансов ни на что, и как только наступила свобода, все дороги для меня оказались открыты, все мои знания и умения – востребованными.
Сейчас опять произошло окостенение общества, сложились новые касты. Молодым людям, думаю, сейчас очень трудно пробиться. Страта сегодняшней элиты практически недоступна для посторонних. А тогда, поскольку все это только начинало мутиться, любая вечеринка была очень пряной смесью олигархов, очевидных бандитов с их узнаваемым стилем и столичной богемы. Это была именно богема в традиционном смысле этого слова, таких людей всегда было немного, не как хипстеров сейчас. Ведь что такое сегодняшний массовый хипстер — это, в общем-то, обычный, средний человек, который как бы играет в представителя творческих профессий. А богема — во все времена это трудный выбор и непростая жизнь, несмотря на всю свободу и удовольствия. И часто с нехорошим концом, как мы знаем на примере Гарика Ассы.
А модная, продвинутая, альтернативная молодежь была всегда, в каждом поколении своя — к примеру, молодых модников 90-х я называл поколением Тишинки, знаменитого с советских времен блошиного рынка на Тишинской площади, куда они стекались по выходным. Теперь на его месте какой-то мерзкий торговый центр.
Для SpecialRadio.ru
Июнь-июль 2016
Материал подготовил Игорь Шапошников
