КЕЛЕЙНЫЕ ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ ИЛИ НОЧНОЙ ПОРТЬЕ
Восьмидесятые же были для меня временем, если так можно выразиться, келейной жизни. Мы все — я имею в виду свою небольшую компанию друзей, среди которых многие были художниками (сейчас некоторые из них процветают в Лос-Анджелесе), — были эстетами и вели очень замкнутый образ жизни и практически не общались с окружающим нас советским миром. Это было такое элитарное существование, внутри нашего круга много чего варилось, вырабатывалась наша собственная эстетическая позиция. Нас тогда формировала «новая волна», и мы очень серьезно восприняли ее не только как музыку, но и как целую эстетику, которой, безусловно, она и была.
Я точно помню момент, когда нас ударила «новая волна» — это было три пластинки, прослушанные за раз: Japan «TinDrum», TheCure «Pornography» и группы, которую сейчас никто не помнит, Theater Of Hate «Westworld», отличной, кстати. Мир никогда больше не был для нас прежним. Но для нас «новая волна» было гораздо шире, чем просто постпанк, электро-поп, новые романтики и те или иные группы. Нью-вейв мы видели как продолжение традиций английского дендизма, западноевропейского романтизма, Байрона, Шелли, готической литературы. Нашими богами, и не только в музыкальном плане, были Дэвид Сильвиан, Брайан Ферри, Сьюкси Сью, Питер Мерфи, Роберт Смит. Мы занялись своим внешним видом, причем тогда невозможно было пойти, как сегодня, в магазин и накупить модных шмоток. Вокруг был серый совок, который не подозревал ни о чем, смотрел свои фильмы, слушал свои ВИА, поэтому, мы были теми немногими людьми, которые жили в своеобразной башне из слоновой кости. Много думали, много читали, много слушали самой актуальной передовой музыки. Когда в начале восьмидесятых началось личное общение с редкими иностранцами, они были совершенно шокированы тем, что мы были в курсе всего. Мы знали всех, слышали всё и видели достаточно для людей, живущих в закрытом коммунистическом режиме за железным занавесом. И, повторюсь, это была не сиюминутная модность, скопированная из глянцевых журналов, мы понимали всё гораздо шире, были погружены в культуру и смотрели правильных режиссёров и читали правильные книги, получали то образование, которое советское воспитание нам дать никак не могло. Конечно, всё строилось на людях, на личностях, и каждая ценилась на вес золота. Все остальные были для нас одной безликой серой массой.
Стараясь свести свои контакты с советской властью к минимуму, я в начале 80-х работал ночным сторожем (почти “ночным портье”, прямо по фильму Лилиан Кавани или песне “Оберманекена”) — сторожил здание «Моспроекта» на Маяковке прямо рядом с гостиницей «Пекин». Это была великолепная работа, на которую я попал по большому блату, через одного своего друга, писателя Алексея Григоренко. Когда заканчивался рабочий день, наступало моё время, моя власть, — я держал нечто вроде салона, куда захаживали испуганные иностранцы, православные писатели, добрые драгдилеры, политические диссиденты, знойные красавицы и так далее. Иногда мы устраивали бурные вечеринки, привозя и устанавливая в холле здания мощную аппаратуру. Помню, молодые архитекторы, задерживающиеся по вечерам на работе, мне дико завидовали.
Конечно, мы занимались и самиздатом. Мы знали людей, которые делали «УрЛайт», контактировали с ними, но мы были совсем другой тусовкой. Они очень плохо разбирались в западной музыке, сидели на теме русского рока, а мы были зрелые западники и фанатами русской музыки не являлись. Русскую музыку я открыл для себя значительно позже. Кроме того, «УрЛайт» был завернут на дрязгах внутренней жизни русского рока, подпольного концертного рынка, занят отчаянной борьбой с московской «Рок-Лабораторией». Всё это строилось на конкуренции и подпольных концертах, которые приносили вполне реальные деньги. Илья Смирнов, одна из важных фигур «Ур-Лайта», вносил сильную политическую струю и был ярым демократом-большевиком, из-за этого, кстати, издание и разорвало. Мы же были людьми другого плана, кончеными эстетами и издавали собственный журнал, который назывался «Собрание». Издание было под стать издателям – эстетским: литература, кино, искусство, музыка, печатался на машинке и ксерился на принтере тиражом 20, если мне не изменяет память, экземпляров. Его мотором и главным редактором был Сергей Борчуков, известный ныне кинорежиссёр.
ЧИСЛО 23 ИЛИ ЛИХИЕ ДЕВЯНОСТЫЕ
Первая же моя официальная статья вышла только в 1990 году и была посвящена Марку Болану. Это был довольно-таки поэтичный текст, и он произвел определенное впечатление, — ко мне спустя годы подходили люди и говорили: «Как вы замечательно тогда написали про «T.Rex»!». И это было довольно странно, если учесть, где этот текст был напечатан. Опус был опубликован ни много, ни мало в официальной советской газете под названием «Московский автотранспортник». В советское время неофициальная культура теплилась в самых неожиданных местах, а вовсе не в самых центровых изданиях СССР. Всё дело в том, что редактором отдела культуры, опубликовавшим материал, в то время был замечательный человек Аркадий Семенов, поэт, человек, стоявший у истоков группы «Вежливый Отказ».
Потом я взялся издавать собственную газету, печатали ее в Мытищах. Помню, как золотой осенью везли ее в город через кордоны автоматчиков, — как раз были события октября 1993-го. Это была радикальная газета «23 POST», посвященная индустриальной культуре, на первой полосе красовался Тегин, далее шли статьи о Laibach, Диаманду Галас и тому подобном. Я первый писал про PsychicTV (у меня были даже контакты с Храмом Психической Юности — они предлагали стать их представителем в России, но я решил не связываться) и прочие ключевые группы индастриала. Это сейчас Swans, PsychicTV, Laibach регулярно приезжают в Москву с аншлаговыми концертами, а тогда про них знало, наверное, не больше сотни человек. Любовь к этой музыки я сохранил до сих пор и очень скучаю по раннему индустриальному звуку. Сейчас пластинки и диски подобного толка довольно дороги, а у меня сохранилось далеко не всё из прежних сокровищ.
Делали мы эту газету с профессиональным художником-верстальщиком, моим другом, Антоном Тищенко, ножницами вырезали фотографии, клеили макеты, ползая по полу. Антон придумал дизайн, логотип, шрифты. Распространялась она с горем-пополам, хотя информационный голод был тогда полный и люди искали что-нибудь интересное. Мы развозили тираж для продажи в разные точки, например, в культовый тогда «Киноцентр» на Красной Пресне, куда ходила вся альтернативная молодежь. Финансировал меня один деловой человек, который сидел под портретом Жириновского в офисе на Садово-Кудринской и торговал, вроде как, подержанными эсминцами. Выдавал мне деньги долларовым налом, потому что он создал некую Ассоциацию журналистов «Культура России», и ему нужно было что-то издавать. Так что, эта оккультно-индустриальная херь в тот момент представляла, по всей видимости, культуру России. И вот эту маргинальную газету с индустриальной тематикой я даже презентовал в каком-то михалковском фонде в присутствии будущего министра культуры Швыдкого. Конечно, такое было возможно только в начале 90-х, это было время безграничных возможностей и полной свободы. Думаю, что Россия в этот момент была самой свободной страной в мире. Куда-то исчез и растворился страшный Комитет Госбезопасности, которого все так боялись в советское время, менты стали какие-то пришибленные, опасливые, зато прекрасно почувствовал себя криминал.
Это же всё происходило в разгар, так называемых, «бандитских 90-х». На самом деле, если ты не занимался бизнесом, а бизнесом я не занимался, то с бандитами человек, скорее всего, не сталкивался. Хотя, как социальный тип, они были тогда очень заметны. Могу вспомнить лишь пару-тройку таких ситуаций. Например: благодаря Отару Кушанашвили, который вел вечеринку и одновременно телевизионную программу в небезызвестной тогда злачной «Метелице», я был приглашен в ней выступать. После эфира ко мне подошел человек и с кавказским акцентом сказал: «Пайдем, с тобой хотят пагаварить!» и привел меня за стол к одному очень известному кавказскому авторитету. У него за столом сидела Ирина Салтыкова, Павел Буре, и первые слова, которые он мне сказал: «Ну что? Тебя сразу убивать или подождать?». Сердце моё ушло в пятки: «А что такого-то?». «А что это вы моего друга Павла Буре обижаете? Ваш этот «ОМ»!». Понял я тогда, что это такой стиль знакомства. Он так хотел перед Павлом Буре показать свою дружбу ну и заодно со мной познакомиться.
В общем, всё как в отличной, очень точной песне «Девяностые» группы «Барто», где Маша поет про то, как они несутся по встречке по Проспекту Мира, врубив Титомира и пьют паленый «Амаретто». Да уж, бухали мы этот «Амаретто», долгое время потом я не мог пить настоящий итальянский напиток с таким же названием. В этом же польском ликёре среди вкуса миндаля чётко ощущалась спиртовая струя. Спирт «Рояль» пили, конечно, как и все. Похмелья от него были чудовищные, возникала реальная паранойя, жуткий стрём и тревога. Употребление стрёмного алкоголя длилось до середины девяностых, помню армянский коньяк, весь в звёздах, от которого язык подраспухал и становился синим. Жизнь была такая: покупаешь курицу в магазине, на соли ее запекаешь, берешь у таксистов водки или этого вот армянского коньяка и вперед! С середины 90-х я начал пить исключительно хорошие напитки и больше никогда не возвращался к сомнительному алкоголю. Впрочем, теперь-то я вообще не пью. И не курю. Вот, правда, завязать с едой, никак не получается.
ПТЮЧ ИЛИ ТАРКОВСКОГО — В ТОПКУ
Первым не маргинальным изданием, в котором я начал публиковать свои статьи, стала газета «Сегодня». Это была очень влиятельная общественно-политическая газета в то время, нечто вроде «Коммерсанта» или «Ведомостей». Принадлежала она Гусинскому. А рулил ей одиозный ныне Михаил Леонтьев. «Сегодня» славилась своим отделом культуры, которым руководил блестящий литературный критик Борис Кузьминский, в то время очень известный. Я обозревал современную музыку, что по тем временам было делом ещё не привычным, а классической занималась замечательная Юлия Бедерова. Потом Гусинский решил, что отдел культуры ему не нужен и ликвидировал его, так же, как потом Кремль ликвидировал самого Гусинского вместе с газетой.
«Сегодня» была газетой читаемой, и мои статьи сразу были замечены. Со всех сторон ко мне стали обращаться и просить: «Сделайте нам так же!». Так что, писал я для разных изданий, включая «Матадор», который издавал Константин Эрнст, и, конечно, «Птюч», когда он появился. С главными людьми «Птюча» я дружил (и дружу до сих пор), а сотрудничал активно только первый год, пока не начался «ОМ», который стал забирать всё моё время и энергию. Их начало было эффектным, невероятно вдохновляющим и интересным. Очень запомнилось, как — поскольку я был их почетным подписчиком и членом клуба — ко мне в мою тогдашнюю хрущёвку на Октябрьском поле очередной номер привозил курьер в специальной шапочке с огромным клювом и мешком маленьких презентов. Журнал был огромного размера с нечитабельной авангардистской версткой, сплошное произведение искусства, артефакт. Их ещё будут на выставках выставлять и научные работы по нему писать, — впрочем, это уже и происходит.
Именно тогда, в «Коммерсанте», в таких журналах, как «Птюч» и «ОМ», ковалась новая журналистика. Наверное, с точки зрения старых «известинских» профессионалов она была смешная и неуклюжая, сводящая их с ума, ведь для них мы были полными дилетантами. Наверное, сейчас я так же непонимающе смотрю на новую сетевую журналистику. А тогда мы умели и знали то, чего не было и не могло быть у старых советских журналистов при всём их профессионализме.
Я запомнил один показательный случай. Прихожу я как-то к их главному редактору, Игорю Шулинскому с большой статьей про «Coil». В ней я в том числе рассуждаю о магии места, которая их волновала при создании альбома «Horse Rotorvator». И привожу пример из практики Андрея Тарковского, когда он снимал «Жертвоприношение» в Швеции, то искал сцену для изображения конца света. Выбрал определенное место — мост в центре Стокгольма. Этот мост очень трудно было перекрыть, но он настоял, сказав, что будет снимать только там. Ему всё-таки разрешили, он провел съемки, а спустя некоторое время на этом мосту был застрелен премьер-министр Швеции Улоф Пальме. Прочитав, Шулинский мне говорит: «Андрей, прекрасная статья, я хотел бы сделать только одно: «Тарковского убрать вообще». Я понял, что он имеет в виду: Тарковский – это старая культура советской интеллигенции, а тут создавалась новая, идеологически Тарковский оказался чужд этому. Для меня же, поскольку я был старше, Тарковский очень много значил, ещё в 1979-м году я ходил на премьеру «Сталкера» и получил колоссальное впечатление. Он для меня очень важная фигура, это один из тех режиссёров, фильмы которого вошли в моё ДНК, стали неким импринтингом, впечатанным в основу моей личности. То есть, я могу сказать, что Тарковский есть во мне, так же, как, скажем, Дэвид Боуи.
Помню потрясающее открытие «Птюча». Они сняли для этого станцию метро «Красные Ворота», — можно сегодня себе такое представить? Станция была закрыта на вход и поезда просто проезжали мимо. Ты входил в метро и уже перед эскалаторами тебя встречали девушки с шампанским, а там внизу ты уже видел, что называется, «всю Москву». Были времена, когда на ключевых событиях – светских тусовках, значительных концертах, ты и правда мог увидеть всю контркультурную Москву, потому что, как говорил художник Сергей Шерстюк: «В Москве живет двести человек, и из них половину я знаю лично». То же самое было двумя годами раньше на эпохальном концерте Марка Алмонда в театре Эстрады, идеальном месте для этого артиста. Что же касается «Птюча», да и любых других вдохновенных, артовых проектов, изданий и затей – всё это слишком прекрасно, чтобы выжить. Рано или поздно суровая и скучная коммерческая реальность берёт своё.
ЛАГУТЕНКО – LONDON – ЗЕМФИРА
«ОМ» был одной из тех сил, которые активно продвигали группу «Мумий Тролль». Заняться этим меня убедил их продюсер Леонид Бурлаков, фантастический персонаж, и история с ним произошла довольно необычная. Он нашел мой домашний телефон, дозвонился, сумел убедить меня, что у нас общие музыкальные нью-вейверские вкусы, и что у него есть записи артиста, который станет суперзвездой, и оказался в итоге прав. Я поверил Ленё Бурлакову, послушав сырые записи «МТ» на кассетах. На них было слышно, как взлетают самолеты из аэропорта Хитроу, запись демоальбома «Морская» происходила в дешевой студии недалеко от аэропорта Хитроу, и шум двигателей иногда пробивал звукоизоляцию. Я показал эти записи Игорю Григорьеву, который сказал на всякий случай: «Сыровато!», но он доверял мне совершенно в музыкальном деле, и мы подключились к этой истории. Спустя полгода или около того я поехал делать кавер-стори с Лагутенко. А кавер-стори – дело серьезное. Обложка «ОМа» в те годы была штукой важной, я имею в виду, для её героя это был как бы патент на звёздность. Журнал должен был выйти через пару месяцев — цикл печати тогда был долгим. А в это время же на телевидении появились первые клипы «Мумий Тролль».
Илья был ещё в Лондоне, я полетел туда, ночевал сначала в гостинице, потом перебрался к Илье в Брикстон, где он жил с женой и сыном в крохотной квартирке, где прихожая была размером с шкаф. Жена его кормила нас овсяночкой, мы с Ильёй тусовались по городу, он выступал моим лондонским гидом. Тогда русские только осваивали Лондон, и, надо признать, я в тот период как какой-нибудь сегодняшний хипстер всё время старался туда ездить (как же!, музыкальная Меккка) иногда, хоть на пару дней. Хотя, на самом деле, впервые я в Англии побывал ещё разгар рейва, в 1990 году. Все свои деньги я тогда, понятно, спустил на пластинки.
В этот раз у меня было много дел в городе по журналу, мы встречались с нашими партнерами из английского журнала Dazed&Confused. Ездили за всякими фото-слайдами в фотоагентства, тогда же не было ещё никакого интернета. Я вез туда через границу тысячи фунтов налом нашему представителю в Лондон и зарплату английским фотографам. Просмотрев, как я обмениваю деньги в официальных обменниках с дикими процентами, Илья, как знающий местность, отвел меня к каким-то нелегальным индусам-менялам с божеским курсом, — помню, перед нами стоял какой-то чувак с чемоданом кэша.
В процессе наших прогулок мы записывали то самое интервью, которое и стало первым большим материалом о «Мумий тролле». При этом, стоит заметить, диск «Морская» ещё даже не вышел. Я, кстати, помню момент, когда мы были в каком-то заведении с Ильей и нашим фотографом и ели цыплят по-португальски. В этот момент нам позвонили из Москвы на наш единственный мобильный телефон, такую здоровенную штуковину, который был выдан нам для связи, и сказали, что тираж компакт-дисков «Морской» готов и доставлен в Москву. И тут Илья, человек крайне экономный, сказал: «Ну что ж! Ещё по порции цыплят!».
Очень забавно мы ходили на «металлический» сборный концерт, где хедлайнером были Machine Head, там же были Napalm Death, Coal Chamber и другие. Наш фотограф, Сергей Сергеев, который снимал Лагутенко в Доклэндсе для буклета альбома был другом групп Prodigy и Napalm Death, поэтому мы отправились на этот концерт на халяву.
Конечно, всю эту историю я считаю своей большой профессиональной удачей как журналиста — мы подхватили большого артиста на самом старте и помогли (в числе прочих сил, конечно) создать этот феномен. Самое удивительное, что всё это повторилось спустя буквально пару лет со следующей протеже Бурлакова – Земфирой. Обычно такие вещи продюсеру удаются один раз в жизни. Лёня тогда снимал разные квартиры, и это была квартира в Солнцево. Там я и познакомился с никому неизвестной девушкой, которой был 21 год, мы слушали демо её песен. Потом началась работа по раскрутке. Первый, произведший фурор альбом Земфиры, вышел одновременно с журналом «ОМ» с ней на обложке и моей кавер-стори. У нас даже была объединенная презентация этого номера и альбома в клубе «16 Тонн» в апреле 1999-го.
Мы вообще многое чего делали первыми: например, выпустили журнал с прилагающимся к нему компакт-диском, ещё в 1996-м году. Потом уже я делал к музыкальным номерам какие-то сборники, компиляции с нашей прогрессивной музыкой. Это потом уже стало общим местом, сейчас вообще всё это уже не актуально. В принципе, в те годы, на рубеже веков, через меня прошла практически вся тогдашняя генерация наших групп — «Би-2», Найк Борзов, «Кирпичи», «Тараканы!», ZdobSiZdub и так далее.
Любопытно — всё это происходило 15-20 лет назад, но «Мумий Тролль» и Земфира до сих пор остаются, пожалуй, самыми крупными артистами в стране. Плюс появившийся несколько позже Сергей Шнуров, вот он уже полностью заслуга журнала «Афиша» и лично Максима Семеляка. Уж столько лет прошло, а все продолжают на них молиться и кипятком писать, странно, конечно.
МАГИЯ ЭФИРА
В последние лет десять я получил некоторую известность в качестве радиоведущего — со своими авторскими программами «Уроки русского» (на «Радио Максимум») и затем «Родная речь» (на «Нашем радио»), посвященными исключительно отечественной и шире того, русскоязычной музыке. Я как мог пытался развивать эти бренды, проводил фестивали, выпускал серии компакт-дисков, когда они ещё были актуальны и всё такое. За эти годы в гостях у меня перебывали, наверное, все главные русские рок-артисты, так же как, впрочем, и герои андеграунда.
Но на самом деле мой роман с радио начался ещё в самом начале 90-х. Это удивительно, но я делал свою часовую программу под тем же именем «23 POST» на первой копке, что была в каждом советском доме, на «Радио Россия». Это был год 1991-92, и тогда ещё не было FM–вещания и FM-станций. И вот, на этом глубоко советском радио, я вовсю крутил Psychic TV, Диаманду Галас, делал программы, посвященные эйсид-хаусу или Марку Алмонду — к его первому памятному приезду в мае 1992 года. Не было ещё никаких компьютеров, я приносил с собой пластинки, ставил на проигрыватель, это записывалось на пленку. Звукооператоры-женщины в летах, которые резали и клеили там программы просто сходили с ума, они не понимали что происходит. И поскольку это было не совсем комфортно, я стал программу записывать самостоятельно, вернее, у своего ближайшего друга Игоря Волкова (сейчас звукорежиссёр клуба «16 Тонн» и группы «Танцы Минус»), который работал в студии театра МХАТ. И вот он меня записывал в этой прекрасной обстановке, и я просто отдавал катушку на радио. По старинке на почту переводом мне приходили гонорары за эти передачи, и это были чисто советские суммы, хотя к тому времени рубль уже рухнул и обесценился: 17 рублей 50 копеек, 21 рубль 50 копеек, что-то в этом роде. Не помню уже, что можно было купить на эти деньги, может быть пару пачек сигарет. Первый свой настоящий гонорар я получил, если не путаю, за статью о Марке Алмонде для журнала «Амадей», одного из первых глянцевых изданий в стране, и это была сумма в 50 долларов. И поверьте, в 1994 году это были хорошие деньги. Сегодня смешно об этом вспоминать по причине того, что примерно такие же гонорары сегодня платят вполне уважаемые сетевые ресурсы. Такой вот откат в 1993 год — с той только разницей, что цены по сравнению с теми временами выросли в десятки раз.
С началом нынешнего кризиса программа моя на «Нашем» прикрылась, о чем я не слишком жалею, потому что мне трудно было бы продолжать встречаться и разговаривать с артистами в условиях той конфронтации, что поразила наше музыкальное сообщество в последние пару лет, —это я о той холодной гражданской войне, что бушует в умах постсоветских людей. Но у радио есть своя магия, постепенно слабеющая, конечно, но я понял, что скучаю по радиомикрофону, и, наверное, потому с удовольствием хожу гостем на разные станции, когда меня приглашают поучаствовать в эфирах.
ПОГРАНИЧНАЯ ЗОНА ИЛИ ПАН ПРОФЕССОР
Получилось так, что я редко менял место работы – всюду работал подолгу, и только в культовых местах. Восемь лет я был связан с журналом «ОМ», и в какой-то момент я ушел оттуда сам, по собственной воле, несмотря на значительные предложения, которые мне изнутри поступали, ушел, потому что решил, что эту историю пора заканчивать. Журнал «ОМ» продержался ещё некоторое время, загнивание и агония его было ужасающими, я рад, что это не было связано со мной.
Следующий этапом стала работа на музыкальный бренд мирового уровня, – в русской версии журнала «Rolling Stone» я опять же работал с самого его начала и остаюсь там по сей день. «Роллинг» сильно прозвучал в самый разгар нулевых годов, был весьма влиятелен и, несмотря на все трудности, которые переживает вся медиа-индустрия, жив по сей день — в том числе и в печатной версии. Хотя, больше внимания, конечно, сейчас уделяется активно работающему сайту.
Помимо прочего я много лет вел в журнале придуманную мной рубрику под названием «Пограничная зона», где писал про различных радикальных музыкантов за границами мейнстрима, от всё тех же отцов индастриала до интересных некоммерческих русских артистов. Эта рубрика пользовалась успехом и даже запомнилась (я давно уже ее забросил). Я не раз слышал от нынешних актуальных артистов, что именно из «Пограничной зоны» они впервые узнали о Coil или, скажем, Джоне Фоксе. Мне это, конечно, приятно, но про себя я думаю: Боже!, какое это уже поколение у меня по счету?
Теперь же я «промываю» мозги совсем новой поросли и делаю это новыми для себя методами. Три года назад Артемий Троицкий предложил мне читать лекции по музыкальной журналистике и истории популярной музыки в МГУ, чем я и занимаюсь по сей день с огромным для себя удовольствием. Во мне проснулся мой внутренний историк, который пытается доносить до молодого поколения более-менее адекватную картину того, что было прежде. Это довольно важно, учитывая тот уровень вольной и невольной фальсификации, которая царит вокруг.
Они, конечно, совсем молодые, третий курс – 20 лет плюс-минус, но если хотя бы у полутора человек из курса хоть что-то останется в голове, и то дело. Конечно, человек интересующийся сейчас может всё и сам найти, прочитать правильные источники, но я стараюсь своими лекциями даже не какую-то информацию донести, хотя это важно, сколько раздвинуть им горизонты, встряхнуть шаблоны, сломать стереотипы. Здесь очень важен момент именно вербальный способ передачи информации, потому что любая традиция, — а я именно что занят передачей традиции,— передается из уст в уста. Речевой аппарат ведь магический инструмент. Поэтому слова так много значат в магии, когда ты говоришь, ты пробуждаешь какие-то силы внутри себя, и на аудиторию ты воздействуешь не на примитивно-логическом уровне. Поэтому мне приходится постепенно «разгонять» себя, и надо сказать, что лекции требуют от меня достаточно больших энергетических затрат. Хотя лекции мои существуют и в написанном виде — когда-нибудь из них надо будет сделать книгу.
Для SpecialRadio.ru
Июнь-июль 2016
Материал подготовил Игорь Шапошников
