&
Из всех функционеров от рока 80х я отчётливо запомнил только Илью Смирнова. Так получилось, что он был первым представителем эгиды неофициальных деятелей искусства, с которым я столкнулся. До того момента я ни с кем из них не соприкасался, и несмотря на то что у нас в общежитии был рок-клуб, я от этого был далёк. Основной нагрузкой клуба были дискотеки по выходным. Но, мой неутомимый знакомый культуроед Володя Литовка (он был из Волгограда и на курс моложе меня) на почве то ли литературы, то ли музыки, в своих делах он познакомился со Смирновым. В июле 82 года Литовка пригласил меня на один из первых концертов Аквариума в Москве. Эта была ленинская комната какого-то НИИ на севере Москвы. Выступление Аквариума было целинной землёй: звук был ужасный, играли они как умели. Впечатление было сумбурным и смешанным: выглядело всё это очень самодеятельно, напоминая провинциальный цыганский цирк. То есть с одной стороны они не играли, а скорее валяли дурака, а с другой стороны было в этом что-то подобие свалки – каждый мог найти себе что-то интересное для себя в этой куче. Играли Романов, Гаккель, Кондрашкин, Гребенщиков и кто-то на клавишах. В то же примерно время, когда состоялся тот концерт, Литовка стал приносить плёнки – Синий альбом, Треугольник, которыми его снабжал в свою очередь Смирнов. Соответственно, Смирнов появлялся на этих мероприятиях и Литовка был втянут во всю эту историю. В том же году был первый квартирный концерт в Москве Цоя с Рыбой, на котором были мы со Смирновым. Был в то лето ещё ряд квартирников, которые так или иначе были с ним связаны – то ли он их организовывал, то ли курировал.
Следующей весной в клубе при МИФИ был большой концерт, который я устраивал, где выступали Странные игры, Курёхин, Зоопарк, Аквариум. Этих артистов приглашал я – звонил из переговорного пункта рядом с ДК Москворечье. Михаил Мончадский приехал со Странными играми, они притащили в Москву с собой его магнитофон Электроника 001, очень тяжёлый, волокли его с собой на перекладных – на метро и автобусе, и всё для того, чтобы записать их концерт. Тогда мы и познакомились с Мончадским. Я, как правило, звонил посреднику группы и договаривался с ним по телефону, предоплата переводилась вперёд через почту и была она, как правило, в размере стоимости билетов. Люди, которые хотели эти концерты, собирали деньги и отправляли эту сумму, а потом перед концертом расплачивались с артистами основной суммой.
Бедный Литовка ещё в институте заболел раком мозга, и в 90 году помер. В 80е он был одним из первых, кто попал под гбшный трактор, в конце 80х я его видел в городе Волжский, МИФИ он не закончил по причине несчастного заболевания. Он устраивал сам какие-то концерты в Моспроекте, там были инциденты по запрету этих концертов администрацией. Люди искали дополнительный заработок, и за всеми этими концертами в первую очередь стоял материальный интерес. Среди устроителей концертов большинство было тех, кто на этом зарабатывал – кто-то более успешно, кто-то менее.
Сам Смирнов с его постоянными улыбками, мне казался странноватым типом. На нём всё время был светлый свитерок, но несмотря не его белизну, сам Смирнов мне не казался сильно искренним, был заносчивым, к нам он относился свысока, считая, что мы технари, а он уже добился статуса авторитета среди неформальных кругов деятелей искусств типа Мухоморов. Как-то раз притащил Звездочётова к нам в общагу, Звездочётов сначала повесил у нас свою картину, но потом вежливо попросил её вернуть. На картине был изображён французский вельможа. Литовка тоже неоднократно устраивал у нас в общаге выставки Мухоморов. Со Смирновым я близко не общался, основное общение с ним осуществлял Литовка. Литовка приносил журналы – все эти Урлайты, мы эти журналы читали, и они быстро приходили в тряпичное состояние в силу плохой полиграфии и многочисленности читателей.
Если говорить о деятелях того русского рока, то в целом, это была фабрика по зарабатыванию денег на тогдашнем мейнстриме. Да, там по большей части были люди, которым это нравилось – та музыка, та движуха, но это не делает тех людей ни героями, ни мессиями. Вы редко встретите хирурга, который после каждой операции по ковырянию человеческого тела рассказывает, как ему это ковыряние не нравится. Так и здесь, в этом русском роке, всем, кто им занимался, это было тем или иным боком интересно, и в том, что многие на этом ещё и зарабатывали, я ничего плохого не вижу. Но для правильного понимания именно функционеров всех этих полуподпольных тогда дел, надо всю эту ширму протестности убирать, и тогда эти люди предстают в понятном нам сегодня качестве обычных спекулянтов. Принципиально они ничем не отличались от тогдашних фарцовщиков джинс или валюты, напротив, и те и эти были частью единой советской системы, и всё это работало по одним и тем же правилам. Это ни хорошо, ни плохо, просто все зарабатывали как могли и умели.
В качестве ещё одного примера похожих деятелей, можно привести Пита Колупаева – одного из организаторов Подольского фестиваля. Он был тогда подмосквич из Подольска, и многие в МИФИ поступали учиться потому, что там прямая ветка с Москворечья до Подольска – ехать двадцать минут. Будучи моложе нас, он появился в нашем кругу через общих знакомых, и, хотя жил дома, а не в общаге, часто приходил с друзьями общаться к нам, был эпатажный товарищ, ходил в галифе с нарукавными повязками, стал тоже крутится с нами, ездить на концерты. Пит увлёкся всем этим, и как человек предприимчивый, решил поучаствовать в организации Подольского фестиваля – этот фестиваль сначала отменили, потом всё-таки провели – аж два дня он шёл. Я его встретил в Шереметьево лет десять назад, оказалось, что он все эти перестроечные годы занимался съёмкой русской порнухи для экспорта в просвещённую Европу. С одной стороны, ничего особенного, с другой стороны – занятие не для всех.
&
Питерская тусовка несмотря на все различия, о которых многие сегодня говорят, мало чем отличалась от московской. Это было единое варево, в котором те, кто хотел, варились без каких-либо идейных предрасположенностей. С Африкой мы познакомилась на том, что я купил очередную партию новых иностранных пластинок, это было на ленинградском рок-фестивале 84 года. У меня была эта пачка пластинок, Сологуб её увидел, посмотрел, и сказал, что есть такой Африка, и он просит у меня пластинки переписать. Африка в то время был в Москве и проживал с Наташей Егоровой, я с ним созвонился, и приехал. Наташи в тот день не было, она жила на даче, Африка жил в её квартире, и оттуда меня повёз к Боре Семёнову. Африка – одни из немногих персонажей того периода, с кем я продолжаю иметь постоянные дружеские отношения. Человек незаурядный, что бы про него ни говорили, при всех его особенностях личности, которая, безусловно, со знаком минус, но, надо отдать ему должное, что он обладает экстраординарными способностями во многих областях.
Один раз мы ехали от Гурьянова, был 84й год, вокруг нас крутились всякие иностранцы, в том числе атташе по культуре посольства Франции. Африка в тот день уезжал в Новороссийск на съёмки, мы поехали ночью провожать Африку на машине этого француза, и залезло в эту машину в итоге человек семь или восемь. Были Сологуб, я, отбывающий Африка, Густав, Аркаша Волков, ещё кто-то. Менты, засёкши иномарку, набитую людьми, тормознули нас и, понятно, что всех повязали, отвезли в участок. При этом Африка, как только нас тормознули, несмотря на то, что у него в багажнике были вещи, вышел из машины, что-то буркнул менту и просто убежал, так что в целом задача по проводам Африки была в тот вечер выполнена. Мы же сначала притворялись, что мы иностранцы, но менты по рожам нас быстро раскололи. Потом мы как-то из той ментовки выбрались, но по итогам все рассказывали своим знакомым эту историю в своих версиях, которые от сказителя к сказителю разнились до неузнаваемости.
В 83-84 году у нас были близкие отношения с Цоем, я приезжал к нему и несколько раз останавливался у него дома. Они жили в однокомнатной квартире на первом этаже, и мы просто дружили. Тогда он был с Марьяной, но у них ещё ребёнка не было. Они были простые ребята, я таскал им пластинки, мы тогда крутились в одном кругу питерской тусовки, в которой была Ксения, которая вышла за муж за Тимура Новикова, она умерла в 16 году. У неё же была квартира на Литейном, одно время – наркоманский притон, и мы там постоянно тусовались – Кино, Странные игры, какие-то московские люди и куча наркоманов, которые там бадяжили. Я у этой Ксении всегда останавливался в тот период, он меня привечала.
У Кино были приятные и яркие мелодии на первом альбоме, который Боря потом переделывал, но было понятно, что это поселковый драмкружок. Несмотря на это, именно из этого выросла потом его знаменитая Кукушка и прочее. Позже, когда Кино стал наиболее коммерчески успешной из всех тогдашних групп, более успешной, чем Аквариум, пальцы, конечно, у Вити загнулись.
Густав был среди всей этой публики уделял мне больше всего внимания, ему было интересно с мной общаться на предмет моих музыкальных познаний и пластинок. Когда я в 80е приезжал в Питер, почти всегда останавливался у Густава. Он, надо отдать ему должное, всегда безотказно себя вёл. Родители его уезжали на всё лето на дачу, он оставался один в трёхкомнатной квартире. Все всё время там тусовались, потому как найти в том кругу квартиру, в которой не было родителей, было редкостью. Рыба среди них всех был самый образованный и трогательный. У всех остальных темперамент и отпечаток на личности был подзаборный – простые малообразованные люди из питерских домов. Тот же Густав, хотя и говорили, что он в художественной школе учился, он сам по себе был не от мира сего, мягко выражаясь. С одной стороны, затюканный, закомплексованный, с другой стороны время от времени у него какие-то истерики появлялись, потому что он всего в себе много держал, и иногда это вырывалось. У него с головой всегда было не алё, и он барабанил бы ещё лучше, если хоть иногда бы ей занимался. Я был у него на похоронах, а перед этим видел его в Москве – он диджеил на открытии магазина своего знакомого в Третьяковском проезде.
Рыбин из всего Кино, а мы общались последний раз лет 25 назад, мне всегда очень импонировал, и ко мне по-доброму относился. Как-то раз приехав в Питер, мне надо было где-то перекантоваться и в себя прийти, я пришёл к нему в коммуналку, он меня очень по-доброму принял, и мне он всегда казался человеком очень добрым. Какую он роль в Кино сыграл мне сказать сложно, но в настоящем кино он, как говорят, карьеру потом сделал неплохую.
Джоанна Стингрей здесь оказалась по понятным причинам, она учуяла, что при её обстоятельствах, Россия может оказаться интересной историей для раскрутки. Она мнила себя музыкантом, и она даже в ноты умела попадать, но она вела себя как избалованная девочка из богатой семьи. По приезду из города Беверли Хилз, она почувствовала себя тут королевой. В Америке она была среднестатистической заготовкой для будущей среднестатистической домохозяйки с домохозяйскими же проблемами, но, ступив на русскую землю, она вдруг превратилась в пуп земли, вокруг которого прыгали все, кто только мог, и, понятно, что эта сказка её затянула. Ей повезло оказаться в нужное время в нужном месте, когда её стали не винтить, а стали позволять ей приезжать, привозить инструменты, общаться, записываться и в конченом итоге выйти за муж. Сейчас она никто, я два месяца назад был в Лос-Анжелесе и решил к ней заехать. Единственным поводом того, что она потратила меня своё время, было то, что она просила сходить в Москве на фильм про русский рок, который снял Стас Намин. Фильм про то, как Намин возглавил русскую рок-революцию, и Джоанну интересовало, вырезали интервью с ней из этого фильма или нет. Я посмотрел этот фильм в кинотеатре Октябрь, где проходил московский кинофестиваль, Джоанну оттуда не вырезали – сказалась видимо дружба Намина с американцами.
&
Тогда взаимное отношение американцев и русских всегда имело определённый флёр из одновременно похожести русских и американцев в целом и их же различия в деталях. Когда у нас на экспорт ничего не было, американцы слушали Пугачёву с удивлением, говоря, что как может быть популярен на всю страну Лас-Вегас, понимая под Лас-Вегасом эстрадные шоу, где перед игроками казино выходит певица и что-то поёт, крича. Американцам для того, чтобы признать музыканта популярным, нужно чтобы в музыканте была особая современность и изюминка, яркий, отличный ото всего стиль. У Пугачёвой всё это было, но только в русском понимании, а не в американском.
Иное дело было с англичанами. Англичане, несмотря на все свои заслуги перед глобализацией и высшие проявления западности в понимании стиля и принципов жития, оставались и остаются очень провинциальными по своей сути. Их собирательное влияние на русских всегда было вектором множества течений внутри самой английской тусовки, очень разношёрстной, несмотря на кажущуюся извне её монолитность. Когда в 87 году в Россию на инспекцию приехала делегация BBC во главе с Севой Новгородцевым, которого я не видел тогда, участники британской делегации удивлённо и осуждающе говорили, что Сева по прилёту отбился от англичан под предлогом наличия у него тут фанов, с которыми ему надо встретится, и почему-то слово «фаны» на англичан произвело удручающее впечатление. В той делегации помимо Новгородцева был, уже тогда знакомый мне, Джон Пил с женой, а также редактор BBC. В тот визит мы встретились с Джоном Пилом, встреча проходила в квартире на Красных Воротах, на последнем этаже дома, и там был выход на крышу. Мы пошли Джоном на крышу, где он, как потом Джон писал в своих воспоминаниях, ощутил прилив мимолётного счастья, которого не испытывал давно. Крыша смотрела на пустырь на Красных Воротах, за которым неправильными формами чернела в серо-буром закате перестроечная Москва.
Мы с Джоном потом поддерживали переписку, позже он приезжал ещё раз в Москву. В 90м году я поехал в Лондон по его приглашению, он меня пригласил на BBC, где я поучаствовал в одной из его программ. После программы он пригласил меня к себе, мы поехали к нему из Лондона в его дом, до которого было порядка двух часов езды. Тогда он мне подарил чемодан для пластинок – подарок, которым я до сих пор очень дорожу. Второй раз в Лондоне мы с ним встретились, в 2000м году, мы с ним тогда обсуждали запись альбома Марка Алмонда. Джон работал на BBC вахтенным методом, потому что по правилам радиокомпании нельзя было записывать программы дома, надо было ездить на студию, и он жил в Лондоне с понедельника по четверг, а в четверг возвращался домой. В конце концов ему BBC разрешило записывать программы дома. Он оставлял впечатление нетипичного англичанина. Англичане, особенно добившиеся успеха очень себе на уме, у него же наоборот – он был человеком, способным помогать другим. Он рассказывал, что у него часто останавливаются его слушатели из разных стран и живут месяцами. А жил он в графстве Саффолк в деревне в маленьком домике.
Английская музыкальная культура есть производная от американской, и она более провинциальна, несмотря на все имена. Когда Джон Пил высказывался негативно по поводу какого-нибудь Тома Уейтса, в этом был определённый провинциализм английский. Сам Пил многих начинающих английских музыкантов поддерживал. Он их не открывал, а поддерживал. Как у таких людей, как он, удачно складываются жизненные обстоятельства, было совершенно не понятно.
Он не был из тех ди-джеев, которые своей жопой пробивают себе путь на радио. Он был добродушный искренний человек, отец четверых маленьких детей. Его коллекция пластинок была одна из самых больших коллекций в мире, потому что ему всё это бесплатно высылали, он это всё собирал – целая комната, забитая пластинками. Каждое утро он отслушивал то, что ему приходило по почте, и то, что его зацепило, он ставил в эфир.
С Марком Алмондом меня познакомил Африка. В один из приездов Алмонда был концерт в Питере, на котором мы познакомились. Это был 99 год, всё происходило у Африки, мы пошли погулять, и Алмонд мне и говорит, что на альбоме Open All Night, на одной из песен играют русские музыканты, и он хотел бы одну из песен сделать в русской версии. Слово за слово – я говорю, а что одну – давай сделаем целый альбом. На прощание я дал ему альбом Аллы Баяновой. В начале нашего сотрудничества с Баяновой мне все говорили, зачем ты связался с этой бабкой, она уже нафталин, но мы тогда выпустили на лейбле Пурпурный Легион её альбом Лети, Лети, Моя Песня, который был весьма успешным. С Баяновой я был эксезекьютив продюсер – я не участвовал
в выборе песен, программа была готова, я участвовал только в оплате всех этих вещей, и когда я приехал в Питер, писали у Динова на Васильевском острове на Мелодии в костёле.
В 2001 Алмонд приехал опять на концерт, и я подготовил студию в Питере, где и была сделана первая запись. До этого я ему выслал сборник из 30 песен для выбора репертуара альбома. Он послушал песни, мы совместно выбрали песни, наметили дуэты. Записи были и на Мосфильме, и в Лондоне, и даже в студии Зыкиной. Зыкина, как ни странно, к идее совместной песни отнеслась очень благосклонно. В день записи мы к ней пришли, она сидела у себя в кабинете, перебирала бухгалтерские бумажки, отвлеклась от них, записала песню, после чего сразу вернулась к разбору своих бумажек.
ДЛЯ SPECIALRADIO.RU
сентябрь 2017
Сайт Михаила Кучеренко StereoPravda
ВИДЕ ПО ТЕМЕ:
