Странные Игры никогда не бедствовали – мы всегда играли на шикарном аппарате, в отличие от очень многих команд. Одна из составляющих удачи Странных Игр была в том, что мы начали, продолжали и закончили играть на очень хорошем аппарате. Это была очень большая советская проблема – хорошие инструменты. Также, в Странных Играх всегда с первого дня был некто Серёжа Данилов, он же директор и администратор Дворца молодёжи, и он всегда был очень хорошим директором. Об этом не часто говорят, но у нас был освобождённый ото всего человек, который занимался сбором информации о том, где какие события происходят, где можно поставить Странные Игры, а где играть не стоит, потому что это пустышка какая-то. Мы играли может быть не много концертов, но эффективность – и денежная (условно), и в смысле пиара этих концертов была очень высокой, в отличие от команд, которые выступали много, и много – в холостую. Гадкие слова по отношению к Странным Играм, но эффективный менеджмент в этой группе существовал, и существовал неформально, то есть сам собой возник и естественным образом всегда присутствовал.
Серёжа Данилов сделал третью часть работы для проведения достаточно смелых идей, которые возникали в нашей среде в сложной обстановке в оркестре – один тянул в одну, другой в другую сторону, в результате этой борьбы мнений и оценок рождалось нечто, что ещё надо было донести и это доносилось. «Женщина, которая поёт» – был такой фильм, а «Странные Игры, которые странные» – не было такого фильма. И причиной этому не Давыдов, и не Сологубы и тем более не Коля Гусев. Просто все очень разные.
Коля Гусев – театрал, если говорить о пианистах, как амплуа, много в театре он сделал в прямую. Он как с театром Дерево работал, например, так они до сих пор и дружат и выступают. Ему это интересно… Много трудился и над гармонией и необычными секвенциями. «Авиа» – вот к этому он тяготеет, к внешнему эффекту, к театральности, к необычному звучанию. Братьев Сологубов прикалывали иносказательность, такие маленькие очень музыкальные поучительные истории, как бы ни о чём. Давыдов же был апологетом свободы – вот что очень важно сказать. Всё мерзкое, что было при совдепе его сильно волновало и раздражало. Он склонен был и прямо резануть правду-матку, а это не всем, конечно, нравится. Сейчас существует мнение что музыканты рок-клуба были инструментом проведения перестройки, и Ельцин сказал как-то, говорят, что вы, мол, нам ещё пригодитесь.
Я считаю, что ничего такого среди прогрессивных музыкантов не было. Что отличало тогдашнюю попсу – это точно, они в открытую требовали колбасы, водки и баб, зрелищ – о чём бы они не пели. В рок-клубе же музыканты ничего ни у кого не просили, в текстах было много гуманистических соображений, и основная мысль была – у человека должна быть внутренняя свобода в своём пространстве. Это очень важный итог деятельности Рок-клуба – воспитание чувства личной свободы, я так считаю. Я, например, с Сашей Башлачёвым виделся часов за сорок до его смерти. Напоследок вот чем мне он запомнился – он совсем не склонен «летать» тогда был. Наоборот, он говорил о том, что пора переходить на более громкий режим, дескать, показать маромоям что и по чём… Давай, типа, споем про Свободу.
Альбом «Метаморфозы» – это был итог первого года работы группы Странные Игры. А сами Странные Игры начались очень просто – Куликовских позвонил Давыдову, или наоборот, и мы встретились, я спросил Сашу, что у них с «Пряниками» происходит. Они тогда сидели на репетициях в Юсуповском дворце, это там, где Распутина убили. У них там была база репетиционная, там Володя Сайко у них играл на пианино красиво. Всё было хорошо, все чего-то хотели, но дальше проб и ошибок это не шло.
У меня в комитете комсомола в Петергофе был знакомый, Александр Николаевич Ковалено, он из освобождённых секретарей был, по общим, короче, вопросам. Он предложил мне работу в клубе в Новом Петергофе. Образовался, таким образом, большой зал с двумя техническими комнатами, по разнарядке из министерства Культуры мы получили комплект усилков, который был по качеству очень приличным, импортное всё. Так что мы свою творческую жизнь начали на импортном немецком оборудовании, а не как все – на самоделках. У нас было шесть «Регентов», басовая колонка приличная. Пришёл Витя Сологуб, потом пришёл Гриша, стал вопрос о барабанщике, пробовались многие, и кого там только не было, Густав (Гурьянов) приходил, ну, и другие.
В то время нью-вейв на барабанах много кто играл, и все тогда уже были идеологически готовы – всё это мы уже слышали, и Гурьянов не был тогда единственным барабанщиком, который пробовал это играть. Но, как выяснилось, единственным барабанщиком, который мог профессионально со знанием нюансов это делать, был Александр Кондрашкин, кто бы и что про это ни говорил. Это проще всего продемонстрировать на альбоме «Электричество» Аквариума, который записывал барабанщик Кондрашкин, потому что у Гребенщикова было желание поиграть в этом жанре, накопился определённый материал, однако записывался, как бы то ни было, Александр Кондрашкин. И с первой репетиции, на которой играл Кондрашкин, стало понятно всем, даже тем, кто не разбирался в новой волне, что это именно тот барабанщик, который нужен.
Кондрашкин – человек потрясающей трудоспособности. Например, немногие знают, что у Кондрашкина были проблемы с метром, но он мог барабанить сутками, что бы добиться нужного звучания и драйва: сидел у себя в ЖЭКе в красном уголке, у него стояла установка, обвешанная каким-то шторами, чтобы было не слышно его барабанов, он туда как на работу ходил и постоянно играл для тренировки чужой материал. Сутками. Как результат – У него была потрясающая подача доли.
Кондрашкин, кстати, – удивительное явление во всей этой истории. Спустя месяц как Давыдов умер, мне в дверь позвонили. Я тогда получил квартиру и в огромном шестьсот квартирном доме, где жило в тот момент всего три семьи. Дом – призрак. Никто там не мог появиться, а тут в дверь кто-то скребётся – меня чуть кондрат не хватил. Открываю дверь – и правда, Кондратий, – стоит Саня Кондрашкин. «Здорово!» – говорит. Мы его с женой пригласили супчику похлебать. Времена тяжёлые, студенческие… Он посидел, потом неожиданно спросил: «Ты меня обвиняешь в том, что случилось с Давыдовым?…» Ну, мол, уволили и всё такое… «Нет, Саша… Всё в жизни идёт своим чередом… Всему своё время…».
В 81-82 годах перед тем как поступить и играть в Рок-клубе, мы обкатывали свои программы в провинции – на заводах и в воинских частях. Это очень благодарная публика, особенно солдаты, которых с полей в казарму на концерт привозили. Один раз на таком мероприятии Давыдов потерялся в части – «где Дыда?» – «Дыды нет!». А Дыда уже поменялся с каким-то дембелем-сержантом одеждой: Саша ему майку свою фирменную, а сержант в ответ свою форму дембельскую отдал, и этому сержанту Саня уже какие-то аккорды показывает на гитаре.
В Странных Играх поначалу было два идейных центра – Витя Соллогуб и Саша Давыдов. Давыдов не сыграл много сольных мест, но он отвечал за драйв и развитие мелодическое.
Мне приходилось в клубе заниматься ещё и хозяйством, но главное для меня чтобы всем было удобно творить. После того, как в «Странных Играх» появился Кондрашкин, подтянули Лёшу Рахова на саксофон, потом Рахов подтянул Колю Гусева.
Наступил счастливый момент, когда после всяких там казарм нас повезли по всем концертам. Сейчас это называется – «на прогрев» в первую очередь. Надо упомянуть, что мы сыграли в клубе «Круг» у Сереги Хренова вместе с Аквариумами. Боб тогда прифигел от нашего выступления – подошёл потом, говорит, ребята вы такие вообще не ординарные, у вас такой интересный философский подход.
Образованность и начитанность, с одной стороны, а также всестороннее увлечение творчеством, разными жанрами и веяньями участников Странных Игр сделали эту команду такой интересной, и это же её и погубило. Слишком много разнообразных, иногда взаимоисключающих, идей и мыслей на один квадратный метр, слишком много амбиций. Александр Давыдов играл объединяющую роль – если Виктор Сологуб для меня всегда это человек, зовущий восхищённо на творческий подвиг, то Давыдов для меня был человеком, который систематизирует знания и регулирует отношения между людьми. Ну, по крайней мере, пытался.
Поехали мы как-то в Москву играть концерт в клуб на метро Баррикадная к продюсеру Барыкину – был такой человек в Москве. 4 тысяч мест, туда загнали тысяч 8, наверное, народу. Из Ленинграда приехала группа «Пепел» как основная, им нужна была вторая команда на концерте. Концерт был абсолютно коммерческий, нам об этом ничего не сказали, пообещав только билеты на поезд туда и обратно. Мы кинули с той группой монетку, кому первым выступать, и так получилось, что мы – первые, свой час отыграли, и ровно как мы закончили, началось винтилово. я столько милиции в жизни не видел ни до, ни после – одних автозаков, чтобы народ «паковать» было штук сорок. Я свалил, едва скинув свои штаны в яблоках, но забыл про грим на лице. Короче, чуть не приняли меня. У меня в руках был чужой синтезатор, и мне обязательно нужно было свалить, иначе – не рассчитаюсь за аппарат. В итоге я еле вылез через чёрный вход, встретившись с Витей Сологубом неподалёку на детской площадке, я спросил его, как меня распознали, а он мне – «ты морду-то свою видел в зеркало?». Чудеса!…
Тогда ушли все, остался один Давыдов, которого, хочется здесь сказать, как всегда отвезли на Лубянку отвечать за всю команду. Ничего удивительного – он всегда за всех сидел. Он всегда лез на рожон за правду. Шесть часов он обучал там двух полковников по книжке всемирной литературы – показывал стихи, на которые пишутся песни, говорил о смысле жизни, втянул их в эту беседу, в результате решили, что сажать нас не за что, но показательно выгнать из Москвы надо. Как позже выяснилось, и из рок-клуба – тоже… на один год! Нам передали через знакомых, что нам надо быть у 12го вагона в 11 часов, иначе нас завтра всех переловят. Оказывается, то было 20 апреля – день рождения Гитлера, а мы забыли, подумали – день рождения Джеки (это так), поэтому все сказали, что мы приехали на Джекин день рождения. Мы приехали на вокзал, к нам подвезли на воронке Давыдова, дали нам пенделя, и мы уехали. После этого мы выиграли первый рок-фестиваль в Рок-клубе, отыграли в Дворце молодёжи достаточно приличный отчетный финальный концерт. Но нас предупредили, чтобы мы не дёргались больше с концертами… на год… Вообще-то в Москве Странные Игры выступали несколько раз – в Зеленограде, в МИФИ в Долгопрудном, в общаге.
Странные Игры-2 , после развода с Давыдовым, выступали много. Они год ещё отыграли после этого дела, а я ушёл в армию в 85 году, узнал в армии, что они выиграли второй или третий фестиваль рок-клуба. Там же, в армии я узнал, что Странные Игры, в роде бы, окончательно расходятся. Наверное, это был результат игры амбиций.
…
Ещё одна семейная история. Как-то, попозже, году в 88-м «Кино» играли в Кирове, возил их туда Витя Сологуб почему-то. Что он там с ними делал не понятно, но, между тем, Киров – мой родной город, я приехал тогда к родителям на побывку. Шёл 88й или 87й год, сухой закон. Встречаю Витю Сологуба в городе – говорю, «что ты делаешь в моем городе?» А он мне – «О!, ты же местный, раздобудь-ка, брат, водки, мы тут с Кино, и у нас после самолёта, очень болит голова». У моих родителей стояло несколько приготовленных для расчёта на даче бутылок, я знал, позвонил, но мои сказали, чтобы парни приезжали к ним домой. Приехали все шесть человек, мама пирожки испекла, поставила пару пузырей. Потом, помню, Цой сидит, играет. А у меня отец – очень правильный человек, войну прошёл, орденоносец, пописывал рассказы. Побеседовали они, Виктор с отцом, как-то по-свойски о ценности жизни, о правде-неправде и всё такое. В итоге за беседой выпили не две бутылки, а четыре. И тут приезжает милиция, спрашивают:
– А Кино здесь?
– Какое кино?
– Ну, группа, Кино.
– Какая группа Кино?
– Ну молодые люди из Питера. Передайте им что и пора играть концерт. За ними машина пришла. ….
Оказалось, что концерт Кино проходит под крышей Управления по внутренним делам, и менты приехали за ними на ментовозке. Мы с батькой тоже «прицепились» к этому процессу.
Спустя два года после гибели Цоя, позвонили моим родители в квартиру пионеры с перфоратором в руках и сказали, что хотят повесить доску памяти, что это, типа, единственная квартира в Кирове, в которой побывал Виктор Цой, на что батя мой их послал, сказал, что он тоже поэт и что пусть сначала повесят доски там, где он побывал за всю жизнь. Кино, к тому моменту, сильно поднялись – очень серьёзные московские «деловые» помогли им отладить шоу, отфинансировали, направили в «русло». Мне тогда показалось, что в этом всём было очень много казёнщины, искусственного… Желание понравиться. Я же не знал, что так начинается шоу-бизнес в нашей стране, и все мы – уже его солдаты.
А у «Странных Игр» не было желания понравиться, ни заработать «бабла». Время было чуть другое. Они делали это каким-то естественным образом, по своим побудительным мотивам, и одним из главных людей на этом пути был Александр Давыдов. Он не «…сажал никаких алюминиевых огурцов…» просто так, и «…не причинял никаких неудобств (вреда) никому» …. Просто играл, как чувствовал течение и правила жизни, хотя, наверно, кому-то причинял.
Как-то выступало несколько групп в Петергофе на нашей базе в районном клубе – Странные Игры, Мануфактура, Аквариум, кто-то ещё. Всё это было связано с первым фестивалем, когда Мануфактура ещё была. Концерт проходил за день до выборов в Верховный Совет, а в клубе был избирательный участок. Обслуживали, так сказать, выборы. По ходу песни «Плохая репутация» в паузе, в середине примерно, по сценарию на сцене на пеньковой верёвке вешали пиджак, приглушался свет. Давыдов снимал с себя пиджак, вешал на плечики и вешал его на петлю из верёвки, и в полумраке пиджак там повисал. Полная иллюзия… В зале был выдох – ААААхх!
После этого дела директора Коваленко утром на партком на ковёр – «кто это у нас там вешает коммуняк?» Хорошо это не город Ленинград был, всего лишь – Петергоф. После этого пришлось Странным Играм переехать в клуб Ленэнерго. А что случилось? – А ничего. Просто иллюстрирование смысла или идеи песни, ничего более. Говорится там о необходимости, опять же, внутренней свободы человека, о о цене за эту малость. Какие там коммуняки, Бог знает. Песня абсолютно Давыдовская.
Немного о звукозаписи. Запись «Метаморфоз» как альбома происходила примерно так – случайно тебе кто-то звонит на домашний телефон, и говорит – завтра записываемся у Тропилло! Приезжаем к Тропилло, там оборудование стоит странное, Тропилло весь в проводах, обрывках пленки для склейки, пианино с кнопками канцелярскими в молоточках, втыкаются в какие-то аппараты, и этот процесс присоединения мог носить бесконечный характер, до двух часов ночи, до пяти утра. Записывается какая-то музыкальная мысль, новая идея – если по итогу не подходит, всё выбрасывается, плёнка размагничивается, начинается всё сначала.
Потом однажды случился типичный московский ход, не характерный для Питера – приехали автобусы с дорогущей аппаратурой, записывали звук в концертном зале консерватории, автобусы там стояли, на Невском. Кто-то кому-то позвонил, запись классики была вечером, а мы с парнями договорились на утро записываться прямо в этом автобусе. Я записывал партии сидя на кондиционере, застудился там, кстати, на операцию попал после этого дела… как раз писали «Плохую репутацию». Кто-то приносил какие-то болванки, что-то использовали, что-то просто «втыкали» в трек.
Вот так собиралось это всё. Полная анархия… Потом, я узнал, что Давыдов с Мончадским полетели в Москву, с кем-то договорились, всё это отмастерили. Сейчас всё это по часам и по плану – запись и прочее, а тогда – это был полный хаос и анархия. Вот так появился «ДЫдаизм». Потом Тропилло каким-то образом собрал «Метаморфозы» по-своему, или с подачи Виктора Сологуба, а мне тогда просто подарили кассету – красная обложка такая. Сейчас вообще удивительно, что это все состоялось, с такой-то подачей.
«Смотри в оба», или несколько песен к альбому – это вообще был странный процесс. В Малом театре драмы мы писали этот альбом, тоже случайно туда попали – типа, хочешь, пойдём позаписываемся. Гусев писал «Смотри в оба», а на «Метаморфозах» он ни одной ноты так и не играл, но это – так, к слову, значения для явления это никакого не имеет.
Вообще, «наследием» Странных Игр занимались несколько раз. Есть, например, такой альбом – «концерт в Ленэнерго», это когда мы вечером расстались, а утром они сыграли концерт. Это наиболее полное по содержанию собрание, т.е. все песни группы в одном месте собраны. Есть ещё – «Red wave» – американский сборник рок-клубовских команд, куда Странные Игры вошли. Вообще-то, я думаю, питерская культура записи рок-музыки создавалась на таких группах как Аквариум – увековечивание «их» нетленки. Это систематический выпуск альбомов, в формате, как теперь говорят. В Странных Играх этого не было – были случайные звучания, которое улавливалось случайным оборудованием, образно говоря. Это еще один феномен этой группы.
…
Вспоминается, как в Странных Играх мы в запой читали поэзию, раздобывали разные книжки, у друзей, на развалах, друг другу приносили, обсуждали. Всё, что было позападнее, нас волновало больше, потому что там другая подача была, более честная, что ли. В Странных Играх мы поняли одну очень важную вещь – если вы хотите быть цельными, нужно взять одно очень качественное стихотворение, постараться его пережить, переобдумать, может быть изменить одно-два слова, и, если ты переживёшь его, наверное, и музыка появится, наверное, она как-то придёт, соединится как-то с сутью, соединится с исполнителем. Не получится так, завтра получится по-другому, или появится что-то в третий раз. Вот тогда появится песня.
В Странных Играх, просто, кайфовые брались стихи, придумывали мелодии красивые – органично? – органично!, – всем нравится? – если играли на концерте все хлопают – шли к Тропилло и записывали, если не нравилась запись – шли во Дворец молодежи переписывали. Времени было до хрена, гнаться было не за чем, хотелось жить, а не существовать, к популярности особенно не стремились…, хотя известность была приятной.
Вообще-то, Давыдов последние свои дни работал на «Позитроне», разрабатывал плату строчной развертки для «модного» потом советского телевизора, он был руководителем среднего звена, видимо, его уже заметили как лидера. Если бы Давыдов остался жить, он бы точно стал начальником отдела, и его бы точно закатали в компартию. Или бы он свалил отсюда подальше…. Или… Просто, потому, что нельзя бесконечно находится в состоянии диссонанса с самим собой, чувствовать и думать одно, ощущать внешнее как совсем другое, слышать одни слова и видеть другие по смыслу дела и движения. Есть люди, которые не могут себе этого позволить… Думать о чём-то так, а служить совсем другому. Просто видеть, как Лодка накреняется все сильнее и сильнее, особенно, когда не в силах промолчать или отсидеться в сторонке. В этой ситуации возникают Данко, помните такого? Кто-то должен вынуть свое сердце, доказать, увлечь, наконец, за собой… Но это всегда так бывает – тот, кто впереди, тот, кто не дает Лодке по-настоящему опрокинуться, раньше всех расходует ресурс и своё время. «…Один осторожный человек наступил на еще догорающее сердце… Так, на всякий случай…чтобы ничего не случилось» … как-то так.
Саша Давыдов, мечтавший о свободе духа, раньше всех из нас её обрёл. Но кто-то, всё- таки, должен держать Лодку в равновесии, ибо временами Она накреняется фатально.
ДЛЯ SPECIALRADIO.RU
Материал подготовил Евгений Зарубицкий
зима 2018
