Сам распад группы получился весной 90го года. Василий стал очень нервничать, что Саша не тратит слишком много времени на техническую проработку всех партий, и это была не редкость, потому что партии были технически сложными, но не в том плане, что они требовали быстроты пальцев или типа того, а они требовали очень хорошего чувства ритма и темпа, потому что там всё время менялись сильная и слабая доли, размерность, и так далее. Очень много времени уходило на озвучивание, шлифовку, постоянно ссорились из-за этого. В итоге Вася решил, что будем играть втроём – мы с ним двое и Лёша Рынденко на барабанах.
Он решил сделать вариант некоего испанского трио – две гитары и нестандартная перкуссия – бонги, томы и всякое такое. Мы даже две вещи почти сделали, но мне тогда хотелось массивных, красивых аранжировок, чуть ли не с оркестром, а Васе стал близок минимализм. Ну вот, на этом мы и расстались, сначала став холодно общаться на репетициях, а потом и встречаться перестали. Это было начало весны 90 года.
Тогда я месяц ничего не делал – у меня был маленький ребёнок, я зарабатывал деньги, а потом встретил Сашу Старовойтова, который был нашим старым фэном, он сам тоже был из Политеха, но намного младше и с другого факультета. Выяснилось, что он имеет музыкальное образование и играет на скрипке, причём до сих пор поддерживает форму. Я подумал – о! – может можно из скрипки из одной что-то сделать. Так, мы стали собираться, потом появились Саша Евстратенко и Алекс Криштапович, вот так мы и собрались первый раз на 9 мая в подвале 14го общежития КПИ. Там был студенческий клуб, от него у нас были ключи.
У меня было несколько названий для коллектива, но они все не особенно мне нравились. Тут я случайно на улице встретил Юру Сторожука, который Рамана, и мы разговорились. Я поведал, что с Асессором уже несколько месяцев не общаюсь, организовал свою группу, думаю, как это дело теперь назвать. Мы с Юрой ещё лет за десять до того разговора играли в игру – придумывали комбинации слов, которые можно читать по-разному. В тот день Юра вытащил несколько таких экземпляров и «Годзадва» мне тогда понравилась. На этом названии мы и остановились.
Сторожук тоже стал приходить к нам на репетиции, мы сделали несколько его вещей. Потом он принёс несколько текстов хороших, на которые мы вместе написали музыку, в общем сотрудничали с ним очень плотно. Потом мы выступили на фестивале, который был осенью, и на который приехал Троицкий. Фестиваль был в центре Киева на Европейской площади, шёл весь день, такой мини-Вудсток. Мы выступали в шесть вечера, после нас был «Иванов-Даун». Вначале нашего выступления Юра сыграл немного на ситаре, чтобы разбавить, и это заставило всех зрителей слушать нас, потому что все немного присели, стали внимательно смотреть, что будет дальше, было удобно выступать после такого старта. Как ни странно, после выступления Юра сказал, что сотрудничать дальше не против, но на сцене больше не хочет выступать, видимо, дух толпы на него подействовал.
Нашим администратором тогда был опять Адольфыч небезызвестный. Он писал замечательную прозу в жанре псевдожурналистики – такой прикол под видом репортажа, в плановых перерывах на репетициях он всегда читал очередной свой текст. Он был хороший администратор, и он нашёл нам спонсоров, которые дали денег на съёмки, и он сумел договорится на TV о пост-продакшн.
Нирвану в то время не знал ни один человек в Киеве. Её привёз другой наш администратор – Коля Ежов, который раньше в Киеве был известным организатором разных фестивалей (сейчас он на американских хлебах, несмотря на пугающую фамилию). У него тогда уже были связи с сиэтлской тусовкой, и однажды, когда он ездил в очередной раз в Америку к родственникам, заехал в город Сиэтл, и привёз оттуда кучу промоушна – наклеек всяких, маек, и, в том числе, майки с Нирваной.
– Чё за группа – спрашиваю.
– У них считается крутая, но сам не слушал – ответил Ежов.
Один раз был наш сольный концерт, на который специально из Москвы приехал Троицкий, концерт был в зале Киевского политеха, это большой зал, который в тот день был битком, планировалось большое событие. Перед нами час играли две молодые группы, и когда мы должны были выйти, из мироздания возник человек с кличкой Обломист – никто никогда так и не узнал его имени – все знали только кличку. В тот день Обломист был полностью пьян, но к сожалению, не до того состояния, чтобы упасть – если бы он упал, было бы гораздо лучше. В тот день Обломист был на том же концерте, стоял на своих ногах и, жестикулируя и одновременно держа пивную бутылку, с кем-то беседовал. Видимо, что-то в разговоре пошло не так, и Обломист в какой-то момент этой беседы хрястнул пивной бутылкой в огромное стекло, которое отделяло вестибюль от улицы. Стекло метров 50 квадратных лопнуло и с громким шорохом рассыпалось в пыль. Прибыла милиция, прибежал директор зала, всех разогнали. Это была самая печальная история из всех мне известных, потому что концерт должен был быть хороший, мы были в хорошей форме и в этой форме стояли за кулисами, готовясь выйти, когда всё это вдруг произошло.
Вторым по значимости обломом были наши английские гастроли. Точнее, должны были быть гастроли, но тот человек Ник Хоббс, который в своё время возил по Англии «Асессор», в этот раз нас сильно подвёл: по приезду в Англию, выяснилось, что он предательски выехал в Италию к своей девушке, влекомый её молодым хрустящим телом. Приезжаем к нему домой – его нет, ключи от его комнаты и записка – Извините, живите, сколько хотите, приеду не скоро. Мы несколько раз с ним связывались по телефону, но он всё охал и говорил, что пока ничего конкретного сказать не готов.
Мы поселились в его комнате, спали на полу, за отсутствием в его комнате мебели, подружились с его соседями, с которыми регулярно совместно пили и ужинали. Но, наша цель был заработок – нам самим пришлось по клубам разносить кассеты, говорить с тем, чтобы дать клубные концерты. И в какой-то момент этих переговоров наши деньги закончились. Приехали наши друзья из Бирмингема, привезли нам немного других денег. Но и эти другие деньги тоже вскоре предательски закончились; стало понятно, что пора уезжать, потому что играть в переходе или просить милостыню на улице желания не было.
Мы улетели обратно, на Альбионе остался только Саша Евстратенко, потому что он познакомился с девушкой там и перешёл к ней на полный пансион. После того, как мы приехали в Киев, через неделю, Саша сообщил нам, что стали звонить изо всех клубов и стали говорить – приходите прописывать контракт на выступление. То есть мы неделю до своей цели не дотянули. Это была зима 91-92го года.
Потом был период великой депрессии – никто ничего особо не играл, у меня начались проблемы с деньгами и работой. В 95 году вопрос с работой наладился, а летом 96го ко мне в офис пришёл Вася и предложил собрать Асессор. Я сказал, давай, после работы – нет проблем. Мы начали репетировать в подсобке клуба «Интонация» – такой маленький клуб при Политехе. Мы очень старательно делали этот альбом – «Секс Бомбен». Программу мы сделали за осень, и к весне она была готова.
Концертов давали мало, Вася в то время нацелился на запись. У него была большая квартира с хорошей акустикой, и он это использовал. Он купил себе компьютер, научился пользоваться программами и сам занимался пост-продакшном. Вся его идея состояла в том, чтобы сделать хорошую качественную запись. И так оно и получилось – всё рассчитано было на хороший компакт, который в итоге он и выпустил в Москве. Когда диск вышел, мы долго созванивались с Васей, я тогда был на чемоданах перед отъездом в Канаду, и когда я диск послушал, мне он не очень понравился.
Уезжал я в никуда, как и все. Первую свою ужасную работу в Канаде я нашёл через год – работу в отделе маркетинга частной компании, которая делает уборку офисов. Маркетинг заключался в том, что я ходил с пачкой брошюр по офисам в поисках клиентов. Это был Монреаль, и, поскольку, там англичан почти нет, мне это приходилось делать это на французском. Только позже я нашёл работу по специальности. По идее, я опять должен был вернуться к музыке, но что-то переклинило – ушла уже эта струя, поменялся распорядок жизни, мысли в голове поменялись, музыкальные мысли перестали возникать. И так было довольно долго, до 2010 года.
В тот год я решил себе купить дешёвую акустическую гитару, стал играть для себя, а потом купил себе испанскую классическую гитару. Начал играть классику, в основном раннее барокко. Потом купил лютню, играю лютневые пьесы. Все говорят, что лютня – лёгкий инструмент, если до того играл на гитаре – это не так. Лютня – совсем другой, чем гитара, инструмент, и по ощущениям, и совсем другая техника правой руки, и перестроить правую руку под лютню, если ты поставил руку под гитару, крайне трудно.
Если ты видишь, что человек играет на лютне и у него гитарная постановка руки – значит он переучка. Если человек играет на лютне с правильной постановкой, значит он на ней учился играть. Я немного научился – у меня получился гибридный вариант постановки. Сейчас я делаю интерпретации некоторых классических пьес для инструментальной группы, которую я сам и представляю. Пока ничего такого, чем бы я был доволен, чтобы это можно было выкладывать, я не записал, но всё к этому идёт.
ДЛЯ SPECIALRADIO.RU
Материал подготовил Евгений Зарубицкий
Россия-Канада, осень 2018
ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ:
«Не владея истиной, нельзя делать суждения»: интервью с Глебом Бутузовым
