История создания Р-Клуба началась с того, что я и Андрей Зизитоп (Андрей Гирнык) решили, что хватит шариться по разным подвалам, и решили сделать клуб. Нашим третьим компаньоном стал Александр Белоусов. С Зизитопом мы были знакомы так много лет, что сейчас кажется, что были знакомы всю жизнь. Тогда мы дружили: я, Андрюха Гирнык и Андрюха Моисеев (барабанщик, он тогда ещё в На-На играл, а сейчас у Лёши Глызина играет). Моисеев прошёл путь от Юры Антонова, На-На, играл в одной прекрасной московской группе Оранжевый Понедельник, впоследствии в группе Чин-Чин Володи Истомина (знаменитая пивными маршами, на тот период их сравнивали с AC/DC). Была ещё группа Мастер, с которой мы все до сих пор дружим, и с Андрюхой Лебедевым, бессменным её звукооператором, ещё начиная с группы Смещение, и с Аликом Грановским, начиная со Смещения, Альфы, Арии. Алик ещё и родственник мне, он крёстный отец моей старшей дочери. Мы все ходили на концепты, приезжали к ребятам, везде вместе тусовались, а потом решили, что надо делать свой клуб. Клуб назвали Р-Клуб. Это была середина 90х.
Первый Р-Клуб был на улице Талалихина, и просуществовал он там несколько лет, потом мы его закрыли. После этого я больше года отработал в клубе Ю-Ту, Южное Тушино, в кинотеатре Балтика, год мы его раскручивали. Там был готовый клуб, мы ничего не привнесли в плане нового, мы наладили концертные выступления и помогли людям хоть как-то выжить. Через год мы с Андрюхой Зизитопом нашли помещение и сделали новый Р-Клуб. Нашим третьим компаньоном стал Евгений Кармалин. Это было всем известное помещение на Тульской. Этот клуб был самый живучий, самый известный – мы там просуществовали больше шести лет.
В то время в Москве были и Точка и Б-2, но это были клубы тысячники, а наша ниша была клуб на 500 человек, хотя мы вбивали и больше. Наш клуб был больше востребован, чем вышеназванные, потому ещё, что проще было обеспечить явку в 500 человек. Те клубы работали больше как крупная концертная площадка, а мы работали как клуб в формате 7 дней. Сказать, что у нас играли в основном неформалы – не верно. У нас играли все, ну или почти все: Ария, Здоб ши Здуб, Пикник, Мастер, Черный Кофе, Легион, Король и Шут, Тарканы, Distemper, всех не упомнить. Плюс к этому, половина из тех, что у нас играли, вышли на широкую эстраду. Мы работали в формате хорошего клуба, и это было востребованное место. У нас переиграли все группы со всего Союза. Даже фирменные группы, которые гастролировали с остановкой в Москве, играли у нас. Очень много было команд, которые выступали по звонку – звонят нам: мы проезжаем Москву такого-то числа, а можно мы у вас выступим. График был забит всегда, но мы раздвигали, вставляли.
Часто я сам делал для себя музыкальные открытия в собственном клубе. Ещё в первом Р-Клубе на Талалихина был день рождения группы Тараканы, и на него приехала из Питера, буквально на первые свои концерты в Москве, группа Король и Шут. Их тогда из нас никто не знал, и тут я захожу в зал, а зал полный – пятьсот человек хором поют от первой до последней песни КиШа. Меня это потрясло, потому что первый приезд группы, а тут все их знают – это было, конечно, открытие. Когда мы работали в Балтике, приехала группа Пилот. Они тогда не были вообще никому не известны, это были пацаны, но у них уже был московский фан-клуб, и девчонки, которые там работали, они шикарно организовали в тот концерт всю тусовку их фэнов, и тогда я сказал, что у этой команды есть будущее. На них тогда приходило триста человек, а через всего несколько лет они уже собирали стадионы. И это не единственный пример, многие группы, которые у нас выступали стали культовыми, и я рад этому.
Были и анекдотичные случаи на выступлениях. Один из самых любопытных таких случаев произошёл с группой Монгол Шуудан, которые должны были выступать в тот день в нашем клубе. Валера Скородед приехал в клуб за три часа до начала концерта, и к моменту открытия клуба в 6 вечера, а Монголы ещё и не первыми выступали, Скородед уже лежал на лавочке при входе в клуб без признаков жизни. Народ, который в 6 часов приехал на концерт, заходя в клуб, и, видя бездыханное тело Скородеда, чётко понимал, что концерта не будет. Монголы все были любители выпить, а то был период, когда Валера всем поставил условие, что все в завязке – никто и никак, а сам при этом в тот раз подразвязался.
И вот картина маслом: скоро их время выступать, вся группа трезвая и злая ищет по территории Скородеда, потом его находит и долго пытается привести его в чувство. Я их директору тогда сказал:
– Мне пофиг, как ты сейчас будешь выкручиваться, но концерт, будь добр, проводи.
Поскольку, все остальные музыканты группы были трезвые, было принято единственное правильное на тот момент решение – был взят стул, который поставили посредине сцены, на него усадили улыбающегося Скородеда, который сидел как свадебный генерал. Кроме как улыбаться, Валера ничего делать не мог, вместо него пел охранник и зал. Через десяток другой минут, Валера стал шевелится на стуле, ему попытались дать гитару, и так, в конце выступления он постепенно ожил и даже что-то напевал и подыгрывал.
Когда люди выходили с концерта, мы с Зизитопом стояли на выходе, и все в один голос нам говорили, что это был лучший концерт группы, который они вообще видели, потому что вначале все понимали, что концерта просто не будет, потому что его не может быть, а под конец все поняли, что всё на своих местах. Дело в том, что такие группы, а их не много, у которых мастерство отшлифовано, и они играют на концерте, как на пластинке. Таких групп у нас несколько – ЭСТ, Монголы те же. Но они хороши только на концерте – никакая студийная запись не даст такого ощущения, которое получаешь на концерте этой группы – только живое выступление, и оно каждый раз разное, и в этом основная ценность таких групп.
Дизайном и оформлением клуба мы, кроме Балтики, всегда занимались сами. Когда мы на Тульскую приехали – там не было ничего, не было туалетов, мы их строили, придумали потом это корыто, которое по крайней мере работало. Бич всех клубов — это вентиляция и туалеты – весь клуб столько не стоит, сколько стоит система вентиляции. Тем более, с нашими возможностями – мы же пилили и строгали всё сами. Многие музыканты приходили, предлагали свои руки в помощь, и они ломали лишние стенки, выносили мусор, стругали, пилили, колотили.
Там, где был первый Р-Клуб, сейчас ресторан Гавана. Когда мы туда пришли, это был подвал, заваленный старым оборудованием, мы это всё расчистили, сами канализацию пробили, потому что её там тоже не было, мы всё это строили, делали сами. В первом Р-Клубе, к нам приезжали всевозможные «шишки», которые тогда спокойно рассекали по Москве на Гелентвагенах с оружием, и они к нам как-то раз зашли, но нам всегда было пофиг на всё. Приехал такой седой дядечка с двумя джипами охраны и сказал:
– Я эту музыку не понимаю, но, если молодёжи это нравится, значит она того стоит.
Закрывали нас всю дорогу. В первом Р-Клубе это случалось редко, а вот второй клуб, который был на Тульской – там нас закрывали всё время, и основные жалобы были от местных жителей. Как только мы въехали, случилось убийство – не в клубе, а за его пределами, иначе бы нас сразу закрыли. Тогда было выступление питерской ска-группы Spitfire, и после концерта антифа- или фа-, или непонятно кто и за что – повздорили, и в итоге вломили чуваку, а чувак метра под два, десантник – несколько ножевых ранений, он не выжил. И после этого, был сентябрь – 15 проверок у нас было, это через день получается. Когда были очередные жалобы, меня вызывали в управу, я приходил и мне говорили:
– Мы вас закрываем.
Я в ответ:
– И вам здравствуйте.
То есть, ни здрасте, ничего – просто первые слова, когда я заходил к ним, были – Мы вас закрываем. И нас всё это время закрывали, и всё равно ничего не закрыли, а ушли мы сами по экономическим соображениям. Закрыть любой клуб можно очень просто – при помощи денег. В то помещение, где мы находились, хотел въехать банк, и нам сказали, что аренда со следующего месяца не такая, а вот такая. И ВСЁ. У нас-то никаких претензий нет к хозяевам, потому что все договоры у нас были годовые, ремонт только жалко – ты ремонт с собой не заберёшь. Но, наши договорённости мы продержали с хозяевами помещения шесть лет. Всё одинаково везде: у меня семь клубов за все эти 20 лет, и все семь закрыты одинаково – по экономическим причинам.
Звук у нас был хороший всегда во всех клубах, но, бывали случаи, когда мне хотелось ударить музыкантов чем-то тяжёлым, например, когда человек взял и сломал усилок, воткнув в него не то, что нужно. И ладно бы, если бы люди извинились и сказали – давайте выйдем из положения, а нам тогда сказали, что он ничего не знает, что это наши проблемы. Ляпы бывают у всех, и даже в своё время, в начале Р-Клуба, один из очень крутых музыкантов принёс свою ламповую мощную голову (усилитель), отключил наш усилитель, поставил свой, воткнул в нашу колонку, один удар – и наш динамик просто вылетел. Он нам компенсировал ущерб, мы потом купили, поставили новый. Решать любой казус надо всегда по-людски.
Одна довольно известная певица у нас выступала. И она достала нашего оператора своими придирками – то ей это не так, то это ей не эдак – бывают такие зануды. Её вокальные данные не будем обсуждать, это на любителя, слава богу у каждого исполнителя есть свой контингент ценителей, и всё это прекрасно. Но у оператора задача – сделать максимально хороший звук, и мы, как клуб, в этом заинтересованы больше, чем сам исполнитель, потому что никто не скажет, что он лажает. Тот же Дима Варшавский всегда мне говорил:
– Саша, звук в зале – это твоя проблема, я играть умею.
И он прав, потому что он играть умеет, и у него с этим всё хорошо, а все остальное должны сделать мы, чтобы всё это показать в наилучшем виде. В первом Р-Клубе одним из звукооператоров работал Саша Хаммер. Это замечательный музыкант, артист, которого я вытащил из Воронежа –была такая воронежская группа Старый Город. Мы ездили в Воронеж от Биз Энтерпрайз, проводили «Монстров рока». Там был Воронежский рок-клуб, руководителем которого был Альберт Попов, и нас часто приглашали. В то время я жил рядом с Павелецкой, и сесть в поезд и доехать до Воронежа было для меня делом простым. И вот оттуда в какой-то момент мы Хаммера вытащили, и, чтобы ему с чего-то начинать, дали ему работу у нас в клубе оператором. Саша очень многогранный и талантливый человек, кроме того, что он гитарист и поёт, он ещё работал оператором на концертах – а это сложная работа. И вот, когда эта известная певица Хаммера просто достала своими требованиями, он сказал ей в микрофон:
– Слышь, купи себе нормальную гитару.
А у певицы, действительно, была такая акустика типа «ленинградки» за 15 рублей, и вот она её мучала, заставляя Хаммера почти час выставлять на неё звук.
Помню, выступала у нас немецкая команда, причём они опаздывали на свой концерт из-за пробок, и я другим музыкантам на них показывал, когда они приехали, приговаривая:
– Смотрите – они отстраивались пять (!) минут.
При этом они не знали русского языка, нашему оператору то, что они хотят, немцы показывали просто пальцами, потому что наш оператор на английском тоже только «Окей» умел, и вот пять минут – и они звучали шикарно. Это культура настройки. А наши группы – это же прикол, а не настройка зачатую: помню выходит одна группа на сцену, выходит не первой, а в середине концерта, долго чем-то на сцене мучается, а в довершении этих мучений, вокалист группы, смотрит на оператора и в микрофон на весь зал говорит:
– У меня голоса нет!
На что наш оператор берет микрофон и также на весь зал говорит:
– Ну, извини! Нет у тебя голоса – что я-то теперь сделаю.
Таких историй было много.
Фестивалей Поколено, которые мы от Р-Клуба проводили, было два. Гала-концерт второго фестиваля Поколено был в Театре Эстрады, я думаю, что мы единственные из рокеров, кто в этом чудесном заведении провели рок-концерт (это было ещё до Хазанова). В то время сын Табакова, ставший позже ресторатором, провёл фестиваль в клубе Пилот, который назывался Поколение, в котором поучаствовало три десятка команд, из которых я знал всего несколько. Это, во-первых, говорит об огромном количестве московских команд, и о том, что все эти команды варятся в своих плоскостях. Где-то иногда пересекаясь, но, даже занимаясь музыкой, ты всё равно не можешь всех охватить – слишком огромный объем информации. Сейчас интернет всем в помощь, а тогда такого не было.
Мы, работая со своим направлением рока, подумали, что нам не понятно, чьё поколение участвовало в том фестивале Табакова, но то было явно поколение не наше. Это была середина 90х, и первый наш фестиваль был в 96м, а второй в 97м году. Мы пригласили группы другого поколения, которые у нас работали, и на этой базе мы провели фестивали и выпустили пластинки. Первый фестиваль провели в Р-Клубе на Талалихина, и на первом альбоме была концертная запись – фишка альбома была в том, что мы провели клубную запись, поставили дополнительное оборудование и полностью смикшировали, сделали всю работу в клубе и выпустили итоговый компакт-диск, который был отчётом с фестиваля. Второй диск мы сделали на основе записей групп, которые они сами нам предоставили, и это был сборник.
Со вторым фестивалем вспоминается казус, как наши диски тормознули в Шереметьево. Наши диски со вторым Поколено приехали на Шереметьевскую таможню, и таможенники хотели содрать с нас баснословную, даже по тем временам, пошлину. Мы с Андрюхой ездили на таможню, пытались их отбить, и сказали этим вымогателям, что за такие деньги, что они просят, они могут оставить эти диски себе. Они нам говорили, что компакт Майкла Джексона стоит 20 долларов, пошлина с него 4 доллара – будьте любезны уплатить. Диски наши выглядели как фирменные, потому что мы отпечатали их у наших друзей в Австрии на Sony Dats Music, но сама печать этой пластмассы стоила копейки. Мы ржём над таможенниками, сказали, что нам очень приятно что нас сравнивают с Майклом Джексоном, и что всем группам участникам этого музыкального сборника мы обязательно передадим, что русская таможня ставит вас на одну строчку с поп-королём. В конце всех препирательств, нам их просто безо всякой пошлины отдали.
После того, как появился Р-Клуб, я перестал выпускать газету «Зараза», которая была в своё время одной из самых популярных русских музыкальных газет, и стал издавать журнал Р-Клуб. Как только стали издавать журнал, нас хотели «по полной» налогами обложить. Я налоговикам говорю:
– Мы сами издатели, и журнал наш, как на западе называют- fanzine (фанатский журнал).
Мне возражали, что нет – вы издание и сравнивали нас с глянцевым Максимом. Мне смешно, а они на полном серьёзе про то, что мы журнал, и с нас по сему случаю денег взять надо. На обложке следующего номера я написал: культурно-просветительское издание. Прихожу к ним:
– Вот! Видите? Культурно-просветительское!
Они такие:
– Ааа, нууу, тогда ок.
А то, что мы сами делаем издание – и набор, и всё остальное, это ерунда.
Вся моя издательская деятельность – сначала выпуски газеты «Зараза», а позднее и занятия клубом, привели к тому, что у меня стало скапливаться огромное количество информации о группах, с которыми мы пересекались, и в какой-то момент я задумал всю эту гору информации обобщить. Тогда не было интернета, и печатные издания были единственным источником информации. Плюс к тому, уже в то время было много групп с одинаковыми названиями. Группы абсолютно разные, а название одно и то же. Это тоже было отправной точкой, чтобы начать разбираться в этом вопросе. Так родилась Энциклопедия Русского рока, которую я издавал.
Всё было сделано своими силами, мы думали, что это пойдёт дальше, что будет вал информации. Когда мы собрали всю информацию для первой энциклопедии, я её предложил одному издательству для публикации. Опять-таки, не было цели заработать на этом денег, был важен сам факт выпустить вот ЭТО, сделать вот эту работу, и мы это делали за свои деньги и в своё личное время. В редакции, куда я принёс издание, мне сказали, что ребята всё здорово, но здесь нет трёх А!
– Каких трёх А? – спрашиваю я их, а они говорят:
– Ну как, вы что, не понимаете? Аквариум, Алиса, Автограф.
Я подумал, а ведь действительно, мы написали про группу Васи Пупкина, а про Аквариум не написали. Мы, когда делали, думали, что про Аквариум и так все всё знают, про них есть книги и куча статей, а про Васей Пупкиных нигде никакой информации не найдёшь. Наша задача была показать, какие группы есть – хоть чего-то продвинуть. Мы в итоге дописали эти три статьи, выпускали первую рок-энциклопедию не мы, с печатью тоже было много траблов.
Вторую рок-энциклопедию мы решили выпускать сами, часть информации выбросили, часть добавили. Третье издание рок-энциклопедии было уже более приличное, похожее на книгу, хорошее оформление было. Раньше группы присылали свои фотографии, и эти фотографии мы пытались туда вставить, всё это было низкого качества. Цель была не сделать всё красиво, а цель была преподать информацию. Сейчас, кстати, это единственный источник, чтобы узнать информацию про многие группы, которые тогда были, потому что сами эти группы умерли ещё до рождения интернета.
Мы тогда столкнулись с такой трудностью, что даже у довольно крутых мэтров нашей рок-сцены, одну и ту же историю два участника группы рассказывают по-разному. Мы попали просто в клещи, когда нам два участника группы, которые оба являются нашими друзьями, звонили и говорили, что мы враги, что мы не то делаем, и что всё неправильно. Ну, что-то переписали, опять же – были компромиссы. В истории – историю пишут победители, а в истории рок-музыки историю пишут журналисты. Как бы криво они писали, какую бы неправду они не загоняли в свои статьи, тем не менее, они двигают историю. Зачастую, если журналист нормальный, и у него есть свой взгляд, и он не обязательно должен совпадать с твоим взглядом. Но, если ты знаешь этого человека, и знаешь, что у него есть свой взгляд, а у тебя свой, то ты, читая его статьи, всё равно принимаешь их, потому что ты понимаешь, что он написал, что вот это плохо, значит тебе это понравится, или наоборот. Это опять же – такой был наш путь, и мы его прошли.
Раньше очень много людей работало на издание любого материала, который печатался. Когда мы делали всё своими силами, текст менее проверялся, и мы делали всё быстрей-быстрей. И вот, в одном месте ошиблись по поводу нашего очень хорошего друга, вокалиста группы Тяжёлый День Жени Боданова, в одной из статей мы его обозначили как ЕБОДАНОВ – Евгений Боданов – написали слитно большими буквами. Женя не из обидчивых, сильно не обиделся. Ну, мы это не со зла сделали, понятно, это был ляп. Но иногда делали это намерено – в одном из наших изданий написали вместо Кирилл – Кирял Немоляев – это уже было сделано ради стёба.
В клубе на Талалихина у нас был рекорд – отправляли афишу в печать, и в названии одной группы сделали три грамматические ошибки. Это было здорово, группа ржала – люди чуть не померли от смеха, сказали нам что мы просто молодцы, а это была в то время довольно известная группа Хай Мейкер. Я уже не помню, почему в тот раз было столько ошибок, может это было связано с набором текста, или с транскрипцией, но всё это было по-доброму, со смехом. Такая реклама привлекает ещё больше внимание, чем, когда всё правильно сделано.
Ещё в первом клубе на Талалихина я познакомился со своей будущей женой Светланой, в то время она была администратором группы Монгол Шуудан, помогала им вести дела. Потом я её перетащил к нам в клуб, и она там занималась рекламой, позже мы делали с ней совместно все журналы и энциклопедии, она везде принимала участие и как журналист, и как редактор – и чтец, и жнец, и на дуде игрец. Нас было двое, и всю работу мы выполняли от и до.
Я довольно много поездил по стране и могу ответственно сказать, что музыкальных и не музыкальных городов у нас в стране нет – в каждом городе есть свой какой-то контингент. Но здесь, опять же, к сожалению, индустрия не развита до сих пор. У нас была мода на рок-музыку, которая сегодня заменена модой на рэп. Сегодня я читаю в новостях, что самый большой заработок у рэпера, и это в нашей стране, где продолжается в музыкальной среде этот бесконечный кризис, и рэпер номер один получает в год 53 миллиона рублей. Это примерно 1 миллион в неделю.
Самый дорогой гонорар на сегодняшний день – это будет у Пугачёвой, хотя люди, которые считают эти гонорары, они не считают количество вложенных денег. Пугачёва делает единственный концерт за 8 лет, и я всегда говорил, когда наши музыканты плакались, что всё плохо и они не могут заработать, я говорил, что каждый народ достоин своего тирана – со времён древнего Рима ничего не изменилось. То есть, Филипп Киркоров каждый год стабильно ездил в Питер и давал в СКК концерты – 20-25 концертов подряд, то есть он начинал с 25 декабря и до 20 января у него концерты, у него каждый день аншлаг.
Есть, конечно, такое понятие, как востребованность, и у нас рок-музыка – нет, она не прекратила своё существование, она не умрёт ни сегодня и ни завтра, но, вспоминая уж совсем лохматые годы, у Бориса Гребенщикова была песня Эклектический пёс, за которую их выгнали с Тбилиси 80, в которой были слова: «Гитаристы лелеют свои фотоснимки, а поэты торчат на чужих номерах, но сами давно звонят лишь друг другу обсуждая насколько прекрасен наш круг…» – вот именно это мы сейчас и видим – все группы сидят на своих базах, которых сейчас в Москве миллион, их просто слишком много, и лелеют свои фотоснимки. Это хорошо, конечно, что столько много музыкальных баз теперь, это, по идее, должно дать какой-то толчок качества и, надо заметить, что сейчас большинство групп достаточно хорошо играют. Но, в целом-то, это и все достижения: стали все хорошо играть – и что с того?
В своё время, когда Машина Времени стала Росконцертовской, от них отвернулись не все, конечно, но триста человек отвернулись, которые сказали, что Макар и компания предали идеалы свободы. Я не знаю, что они предали – но по факту, они ушли из маленьких клубов, ушли от этого стрёма, от полуподпольщины, непонятных всех дел, перешли в Росконцерт, стали собирать стадионы, и от них отвернулись триста человек – узкий круг, и вот эти триста человек сказали, что Машина теперь плохие, потому что они теперь собирают 30 тысяч, а мы все правильные, сидим на своих бобах и смотрим вдаль и варимся в своём соку.
В этом и есть основная проблема. То есть, раньше люди шёпотом говорили, что надо проехать от Павелецкий до пятой остановки, и там местный ДК, и там будет рок-концерт – и люди со всей Москвы собирались, ехали туда и шли на этот концерт, потому что они хотели этого. Когда мы предпоследний наш клуб КАСТА открывали 9 лет тому назад, и он был в пяти минутах пешком от метро – нам говорили, что туда никто не пойдёт, потому что это д-а-л-е-к-о. Людям лениво сейчас ехать куда-то для того, чтобы послушать любимую группу.
Лично я сейчас хожу в клубы из-за своего меркантильного интереса – посмотреть, как звучит группа, тем более, что я хожу на группы, которые люблю и знаю, а на малоизвестную группу или неизвестную группу я не пойду, потому что мне просто не интересно, потому что смысла нет, и вообще за последние пяток лет ни одной группы, которая бы что-то привнесла нового в музыку и представляла интерес для меня по десяти пунктам: стихи, аранжировки, музыка, подача, и так далее – сейчас у нас таких групп нет, которые в совокупности этого списка работали бы на своей лыжне, а не на уже всеми проторённой. В начале 2000х появлялось много интересных команд, хотя и говорят, что весь рок был переигран ещё Джимми Хендриксом, а все, кто был позже превзошли его только в скорости его аккордов. Хендрикс зубами сыграл английский гимн, и королева дала ему за это орден – а ты – что ты можешь сделать на сцене? У всех всё одно и то же – один вокалист бегает прыгает по сцене, а все остальные стоят с сосредоточенными лицами как пионеры – вот и весь перформанс.
Я говорю не о каком-то мастерстве игры, или элементах шоу, а совокупности всего того, что ты ждёшь на концерте от группы, и мне нужна вот эта атмосфера. Сейчас все лабают. Они все научились, наконец, играть, они накупили себе хорошие инструменты, они отточили мастерство, и я подтверждаю, что да, сейчас молодёжь играет лучше, чем раньше. Ещё в то время, не помню, кто это тогда сказал – рок-н-ролл без лажи не бывает. Как говорил Райкин-отец в своей миниатюре про дефицит – «Пусть всё будет, но чего-нибудь не хватает». В музыке сейчас все зажравшиеся – у них всё хорошо, у них всего хватает, у них шикарные базы, шикарные инструменты, у людей в руках гитары по три тысячи долларов.
Сейчас простая доска корейская или китайская стоит 200 долларов, и это очень плохая гитара, понятно, что на ней играть нельзя. Но пионерская группа, которая ещё нигде и ничего, а они в руках уже держат инструмент профессионального уровня. Люди делают программу, где всё отточено, где подобран репертуар – но при всём этом, сам концерт их – неинтересный. Поэтому публике проще собраться где-то побухать без лишних трат – там больше жизни, чем идти на концерт группы, которая пытается что-то изобразить, что изобразили уже 30 лет назад, но тогда это было интересно, это было от души. А сейчас души нет – они играют, играют хорошо, и, если оценивать игру качеством, то вроде бы всё клёво. А ответа на вопрос зачем всё это – вот этого, увы, нет.
Мы сами уже ни за что не боремся. Мы имеем опыт, имеем понимание того, что происходит, свой взгляд. А молодёжи это не нужно. Нельзя большинству сказать, что вы туда не ходите, вы сюда ходите – они своим рублём голосуют. Сейчас это стало более чётко выражено. Раньше этот круг был очень узкий и все друг друга, пусть, порой, и косвенно, но знали, то есть, если ты музыкой занимаешься больше пяти лет, то ты знаешь тусовку на 80%. В наше время не было интернета, мы встречались на концертах, приезжая из разных районов Москвы, но мы общались и всё про всех знали. У нас была общая идея – та, что МЫ ХОТИМ ЭТОГО. А сейчас в музыке желание исчезло – осталась только мода: вот это модно, а это нет. И только от моды всё зависит сейчас – какое время, такая и мода. Вот у реперов сейчас аншлаги – битки клубы собирают на рэп исполнителей, я это знаю точно. Когда мы начинали и ходили на рок-концерты, взрослые люди могли сказать то же самое про рок-концерты, что они собирают одних детей. То есть, сменилось поколение, и новое поколение НЕ выбрало рок, а выбрало рэп.
Мы с Ритой Пушкиной на эти темы часто беседуем, о том, что мы, как динозавры, вымрем скоро, и нам на смену придут млекопитающие. Рэп, как и рок – музыка черных. У русских две музыки – частушки или страдания. Шансон – это не Шуфутинский, а Азнавур, Шуфутинский – это блатняк. В 70е слова блатняк ещё не было, и эти песни были большей частью так называемые эмигрантские подпольные песни, тогда не было терминов ни шансон ни блатняк, эти термины потом ввели. Но, моё мнение, что, когда поют артисты, это вне жанра – это авторская песня.
Сейчас, если не считать стариков, русский металл – дэд. Может быть, сейчас последние пару лет что-то и появилось, я в последнее время не так часто слушаю новое, но нет интересных программ. Последняя интересная программа, которая появилась несколько лет назад – проект Омела. Не путать с панковской группой Амели. Омела – это проект, куда вошли музыканты достаточно серьёзных групп – из Butterfly Temple, из Крематория.
Butterfly Temple играли в Р-Клубе постоянно, и это одна из немногих групп, которые были известны не только у нас, но и за рубежом. Когда фирмачи оценивали наши группы, ими назывались всего несколько команд, в числе которых была Butterfly Temple. Сегодня это другая группа, всё течёт, всё меняется.
Омела – сделали очень интересную программу, из десяти – девять параметров их шоу на очень высоком уровне, а я оценку больше пяти из десяти никому не даю. Они сделали потрясающий постановочный концерт, как театрализованное представление, когда вроде бы играет группа, но выглядит это как шоу. Прекрасные музыканты, текст, музыка – всё на вышке. Есть неплохие группы, много весёленьких групп, но это явление временное, и не на долго. Много хороших команд более лёгкого жанра – рокенрольщики.
Вообще, пути развития популярных стилей с одной стороны очень похожи, с другой непредсказуемы. Например, группа Ария обязана своей гипер-популярности тому, что то, что сделали Iron Maiden в 80м году, Ария сделала в 85м году, спустя пять лет. А спустя пят лет после Арии, ещё куча команд сделали то, что сделала в 85м Ария. А Ария в 85м сделали очень простую вещь – они сыграли Iron Maiden образца 80го года, но с русским шикарными текстами. Тогда и Сашка Елин и Маргарита Пушкина над этими текстами потрудились, и тексты у них были прекрасные. Без этих текстов был бы совсем другой эффект от группы.
Стиль – это то, чего у нас в стране очень мало. Зато у нас много того, что называется профанацией жанра. Вот мы, например, никогда не работали с шансоном – это не наша тема. В металле профанация – это Коррозия Металла, я считаю. Я люблю группу Мастер, это тоже металл, и я могу ещё десяток групп назвать, но я не люблю Коррозию потому что это профанация. Я люблю группу Наив, но я не люблю группу Сектор Газа, потому что это профанация панка. Я могу послушать попсовый Мираж, который с Гулькиными, но я не люблю группу Ласковый Май, потому что это спекуляция на тему сирот, это профанация попсы. Мне обидно за попсу, если вы считаете Ласковый Май попсой. Пусть всё будет, у каждого пусть будет свой зритель, своё понимание стиля, но профанация стиля для меня вещь неприемлемая.
Если бы рокенрольщики не бухали, они бы не были рокенрольщиками. Я не за пропаганду алкоголя, но я могу сказать, что мы довольно много бухали, когда работали в Биз Энтерпрайзе. Тогда мы делали крупные концерты, а между ними был всегда период, когда делать нечего. Один-два раза в месяц у нас был стадионный концерт, две недели мы его готовили, потом концерт, потом банкет, потом неделю опохмеление и прочее, не просыхая, потом неделю нечего делать, потом начинаем готовить новый концерт. Так вот, мы, когда бухали, мы больше общались. Сейчас многие мои друзья рокенрольщики не бухают по причине здоровья. Хорошую беседу без кружечки пива сложно себе представить, но с годами встал вопрос о качестве этого пива в кружечке. Я давно пришёл к тому, что пиво, которое льют сейчас в пивняках – это пиво плохое, и идти куда-то ради непонятного качества напитка нам лень. Нам проще дома посидеть попить своего пивка, которое по качеству не сравнить с самым лучшим покупным.
P.S. Друзья, всё это было записано с бокалом собственного пива в руке, поэтому некоторые утверждения выглядят сумбурно. Память имеет избирательный характер, и многие истории получились фрагментарно, и то, что недосказано в этой статье, может быть досказано в другой…
ДЛЯ SPECIALRADIO.RU
Москва, январь 2019
МАТЕРИАЛЫ ПО ТЕМЕ:
