Курёхин, поздоровавшись, сразу сказал мне: «Сергей, пойдёмте пить шампанское, а дела обсудим потом». Мы с ним выпили в кафе шампанского, и так под ручку пошли гулять по этой книжной ярмарке. Сергей меня поразил, когда я спросил, собирался ли он тут покупать книги. «Это само собой – ответил Курёхин, – но я и так знаю, что тут продают. Я хочу связать переводчиков, которые талантливые, но слишком робкие и застенчивые, не умеющие общаться с правильными людьми. Они сидят у себя дома и в офисе, никуда не выходят, их никто не знает, а лезут вперёд как раз самые наглые, но не очень, как правило, одаренные. Я хочу их с книгоиздателями связать, чтобы хорошие переводы были. А вы, Сережа, знаете, что такое фэнтези? Там такие чудовища с невероятным оружием, которые летают в космических просторах, жутко ведут себя, просто ужасно, от них вот такие искры во все стороны». И начинал это показывать в лицах, жестикулировать, и, казалось, что упомянутые искры от него самого сейчас полетят в разные стороны.
Я всё это выслушал, а потом стал задавать ему вопросы, и он мне на них отвечал очень подробно и искренне. Мы присели на мраморный парапет у входа, и я ему сказал, что совершенно не понимаю, как он всё успевает: «Вот сейчас вы рассказали про концерт в филармонии сольный, – говорю я ему, – про готовящуюся «Поп-механику», записывающиеся альбомы, помощь группам, разные джазовые фестивали, в Смольном соборе тоже вы выступаете, и передачи ведёте, интервью даёте, и так далее, и так далее. Как это всё возможно реализовывать в одно время? Ну, и главное, а как «Поп-механика» создаётся в таком гигантском объеме, я не понимаю».
Курёхин быстро ответил: «Понимаете, Сергей, это абсолютно не сложно и даже как-то приятно. Тут главное, конечно, не бояться и ставить перед собой сверхзадачи. Вы имеете какую-то идею, развивайте её. Нужно довести нереальную цель до меганереальности, раздуть и увеличить до совершенно фантастических размеров. Ни в коем случае не сдерживая себя, и начинаете вот так её раздувать. Вы так раздуваете, раздуваете, раздуваете, уже просто до космических, каких-то немыслимых размеров. И здесь возникает энергетически обратный эффект – начинает всё происходить! Когда чем-то увлечен, и тебе от этого невероятно как-то так хорошо и весело, и всё, что вокруг происходит – нравиться, то в какой-то момент многие вокруг начинают подхватывать твои идеи, то вот тогда получается такая забавная штука, что чем больше дел себе придумываешь, тем легче и быстрей они получаются. Это начинает работать, и это всё получается. Попробуйте, убедитесь».
Съёмку он мою тогда забраковал, но зато получился такой прекраснейший диалог. И возможно, что это и явилось ключом к моему собиранию архивов, потому что вначале такие задачи и цели казались нереальными. Но я вспоминал его слова и двигался дальше. И вообще, это не раз применял в разных ситуациях в жизни. Потом мы, конечно, пересекались, но просто здоровались. Он знал теперь, что я — фотограф, зовут Сергей, но дальше этого дело не пошло.
Спустя 10 лет после этой встречи, в 2003 году, я понял, что я не могу ничего показать своим знакомым, кто не слышал про Курёхина. Интернет ещё был в зачаточном состоянии. Попробовал что-то найти там про «Поп-механику», но это были осколки империи Курёхина, с десяток интервью, может быть, но совершенно недостаточно, чтобы понять уровень его личности. И тогда я решил, что надо срочно собрать какие-то его записи, именно видео. Я очень хорошо помнил интервью, которые транслировались по телевидению, какой канал, какой год, какое месяц, какое время, потому что это удовольствие тоже было огромное смотреть их.
И я решил, раз нет до сих пор никакого фильма про него, обратиться в Центр Курёхина, к директору и вдове Анастасии, выяснить, что за ситуация на данный момент. Может такой фильм сейчас уже на монтажном столе. Я с ней встретился, пообщался, она сказала, что ничего такого не планируется, что они загружены своими фестивалями. Я поинтересовался, что сейчас с архивом происходит, есть ли какие-то исходники? Анастасия открыла шкаф в кабинете офиса, и показала сложенную груду видеокассет. Они были почти все без коробок, неподписанные, пыльные, это – именно курёхинские кассеты. Я спросил, можно я этим займусь? Курёхина сказала, ну, занимайтесь.
Это были материалы, которые ему давали на телевидении, на гастролях, просто знакомые. Его концерты, интервью, клипы, передачи, документальные фильмы про него канала «ВВС», включая не вошедшие кадры и сюжеты. И оказалось, что этим никто не занимается вообще. Я решил, что нужно эти плёнки изучить, сделать подробную опись, оцифровать и ещё найти кассеты, которые у людей остались, на телевидении записи, потом всё это объединить и выпустить свой фильм на этом материале. Не мне, конечно, а приглашенному профессиональному режиссеру. В моём представлении, с этим мог прекрасно справиться Сергей Дебижев.
Я всегда рассматривал все свои поиски архивов Курёхина, если не миссией, то точно неким долгом. Это слово слишком громко звучит, но чувствовалось именно так, что нужно это обязательно делать. И тогда в начале я просто составил список передач с Курёхиным на телеканалах, и стал искать их всеми возможными и доступными средствами.
В результате я побывал в архивах всех известных телеканалов в Петербурге и Москве, думаю, нашел всё, что было по этой теме. Анастасия напечатала мне запрос на доступ в архивы, а все найденные копии я ей передавал по мере поступления. От неё я никогда ничего не получал, она даже не разрешала вывозить на «Ленфильм» видеокассеты из офиса в «Прибое» на профессиональную оцифровку, за которую я всегда сам платил.
Достаточно большое количество видеоматериалов на разных носителях удалось разыскать у разных продюсеров и режиссеров в разных городах, которые забрали их у семьи Курёхина для использования в передачах, и так потом по разным причинам их не вернули. Я встречался с режиссерами, например, с Дмитрием Запольским, который дружил с Курёхиным и часто приглашал в свои передачи. Я ему позвонил, представился, и спросил, не осталось ли чего-то с эфиров? Дмитрий сразу ответил, что нет, ничего такого нет, но посмотрит при случае. Потом через полгода признался, ему лень что-то смотреть, приходи, мол, в гости домой и ищи сам. Я приехал сразу, а там 300 кассет на тысячу часов. И я говорю, а что, можно их брать партиями домой с возвратом? Получил категорический отказ. Пришлось привезти свою видеодвойку, и просидеть в гостиной около недели за просмотром. В результате все кассеты пересмотрел.
Нашел 5 передач, и одна из них, где Курёхин у Зюганова берёт получасовое интервью. Про это вообще тогда все забыли, да и сейчас мало кто знает. И там много всего уникального оказалось. Другое видео – перфоманс в музее Самойловых с Приговым и Куликовым, альянс ленинградского постмодернизма с московским концептуализмом, редкий случай. Владимир Куликов – микробиолог, друживший с Курёхиным и проводивший вместе с ним опыты и исследования над бактериями, принимал активное участие в «Поп-механиках», один из участников известной передачи «Ленин-гриб».
Через год Анастасия выпустила документальный фильм с режиссёром Владимиром Непевным «Курёхин». Меня не то, что не посвятили в этот проект, а даже не пригласили на премьеру.
В нулевые годы я позиционировал, что всё, что я собираю, это, во-первых, только видеоархив, а во-вторых, это все для фонда Курёхина. Куда его ещё девать? Ничего не продать было, не было никаких ценников, никому это было не нужно, не было аукционов, музеи этим не интересовались. На протяжении десяти лет я ни разу не рассматривал моей проект как коммерческий. Это вызывало определённое недоумение в семье и у друзей, но таково было моё решение. И я так подумал, что соберу всё, что есть, и пускай это хранится официально в фонде. А я дальше буду заниматься руководством архитектурно-строительных проектов.
Но примерно с 2007 года вдова стала очень, мягко говоря, недружелюбно вести себя со мной, часто заходя за все грани допустимых норм общения. Я ещё по инерции ради сохранения архива несколько лет пытался вести диалог и убедить фонд, что я не ищу всемирной славы и обогащения, но все попытки оказались тщетны, и возник известный русский вопрос, что делать? К этому моменту я серьезно расширил границы собираемых материалов, и включил в поиски всё что связано с Курёхиным, абсолютно. Некоторые объекты я покупал в США, Канаде, Европе, Скандинавии, Великобритании, Израиле, Китае, Японии.
Незадолго до гибели Владислав Мамышева-Монро, я уже стал понимать, что Курёхин собран. Это можно было дальше бесконечно продолжать, но пришло понимание, что пора остановиться. Вообще, собирать архив человека, который умер, сложно. Хотелось работать с живым, чтобы это было сотрудничество. Сначала предложил Павлу Пепперштейну, моему другу, собирать его архив. Он отказался, но предложил встречный вариант- сотрудничать с Африкой. Я погрузился в размышления и в результате выбрал Монро. Я был с ним немного знаком, позвонил и сделал предложение собирать его архив. Влад очень обрадовался, договорились по телефону о встрече в Москве, я поехал, но он не явился, так как стихийно улетел на Бали, где и погиб. Вскоре в Москве стали готовить его персональную выставку. Ко мне приехали из столицы кураторы, потому что у меня были редкие видеоматериалы, в том числе, и по Монро. Когда они увидели весь этот архив, то спросили, что я с ним собираюсь делать дальше? А я не знал тогда, что с ним делать, поэтому на тот момент предложил его в дар Русскому музею.
Музей изучил архив и дал ответ, что он такой большой, что его негде хранить. И тогда владелец XL галереи Елена Селина предложили его продать. Она меня свела с музеем современного искусства «Гараж» в Москве. Там сразу сказали, что это не их профиль, они собирают архивы по художникам. Но, как мне кажется, в результате удалось их убедить, что собранные за десять лет материалы по Курёхину просто уникальны, и что там многие художники, в том числе такие, как Новиков, Гурьянов, Сотников, Котельников, Мамышев, Савченков и другие. В результате четырехлетних переговоров весь архив Курёхина я частично передал, частично продал «Гаражу». На определённые материалы я не имел авторских прав, таких как записи с телеканалов, фильмы и прочее. А продал то, во что я вложил деньги или свои усилия, как объекты, артефакты, афиши, пластинки, кассеты, книги, журналы, газеты, музыкальные инструменты, концертные костюмы, видео-интервью.
Мне удалось вернуть деньги, на которые я изначально не рассчитывал, что позволило мне дальше продолжить эту деятельность и окончательно уйти из архитектуры и строительства. И возник вопрос, а что, собственно, это за деятельность? И тогда я понял, что у меня в процессе собирания архивов уже сложились контакты, наладились связи, и появились некоторые объекты, уже не связанные с Курёхиным, и, что раз у меня это получается, то надо попробовать дальше продолжать. Что именно собирать? Рок-клуб – мне с ним всё было достаточно понятно, как и что делать, куда двигаться. Я стал искать по нему архивы. К 2020 году мне удалось сформировать крупнейший, как я считаю, возможно, самый большой архив рок-клуба, который исчисляется тысячами документов и артефактов.
Я концентрировался в поисках, в основном, на документах, потому что вещей особо не осталось, музыкальные инструменты стоят дорого, да и никто расставаться с ними особо не хочет. Сами музыканты обычно желают, чтобы эти музыкальные инструменты дальше жили своей жизнью, а не стояли в витрине. У меня есть в коллекции семь гитар музыкантов из рок-клуба, в том числе «Зоопарка» и «Аквариума», синтезаторы Курёхина и Борзыкина, несколько духовых инструментов Летова, Александрова «Фагота» и Ольшевского, но я считаю, что это не много.
И у меня всё это очень быстро стало развиваться, и я так разогнался, что начал в начале выходить из рамок рок-клуба, появился Тимур Новиков и Новые художники, Клуб друзей Маяковского, Новые Композиторы, параллельное кино, некрореализм, мейл-арты от Валерия Черкасова до Вадима Овчинникова, и дальше по списку, а вскоре и за пределы 1980-х годов.
Потом добавился самиздат по рок-музыке, потом просто самиздат, пластинки на костях, письма известных творческих личностей, и, в общем, я себе поставил границу верхнюю, это 1991 год, когда произошел развал Советского Союза, а нижнюю не ограничивал. Продолжая собирать самиздат и документы, связанные с той эпохой, я пришел к такому выводу, что в 1991 году вообще произошло коренное изменение самой сути рукотворных текстов, потому что на рынок хлынула оргтехника, первые компьютеры, принтеры, копировальные машины.
Печатные машинки ушли в прошлое, а листы с печатной машинки для меня — это тоже рукотворный текст. Бумага поменялась. Я сразу вижу, когда бумага 1991-го или 1992 года. Соответственно, потом я пошёл уже в обратную сторону и дошёл до начала 1950-х годов. То есть, мой архив сейчас примерно с 1952 года по 1991.
Конечно, это далеко не всё, мне сил просто физических и финансовых не хватает всё собирать и обрабатывать. Так как я один, без спонсоров и фондов, когда появляются какие-то ценные объекты или когда продают сразу целый корпус архива, я деньги беру в долг, по договоренности, что когда-нибудь я их отдам. Одалживают те, кто понимает, что в этом есть смысл, значимость, нужность. И в результате, если так обобщать, то это то, что мне нравится.
Я стараюсь заниматься, тем, что мне нравится. Если попадается что-то не из моей темы, и я не понимаю в этом смысла, я всё равно стараюсь присоединять к архиву, потому что считаю, что история рассудит, нужно это или не нужно. Иногда бывает, что не очень талантливый человек, не очень выдающийся или совсем неизвестный, но он с кем-то был в общем круге, остались какие-то воспоминания или артефакты, и это всё равно какой-то слепок той эпохи.
Поэты филологической школы — это связано уже с моей семейной историей, потому что она началась, как раз в 1952 году. Её костяк в начале составляли Юрий Михайлов и Михаил Красильников, а Юрий Михайлов — это прадедушка моих детей, дедушка моей жены Полины. А её бабушка Алла Валентиновна Коврижных после Михайлова второй раз вышла замуж за поэта Владимира Уфлянда, получается, это сводный дедушка Полины. С Уфляндом я был знаком, мы много общались.
Юрия Михайлова стали забывать. В интернете про него ничего нет. Издан только один небольшой сборник его стихов. Юрий Михайлов в кругу андеграунда Ленинграда был достаточно известен. Через филологическую школу стремительно прошёл юный Бродский, он был самый младший, но очень быстро от них отделился. При этом постоянно всю жизнь их часто вспоминал и благодарил, как старших товарищей. А стихи Уфлянда Бродский вообще очень любил декламировать по поводу и без.
Да, это интереснейшее для меня течение, потому что они же себя позиционировали как продолжатели футуристов и ОБЭРИУтов — это тоже одна из тем моего исследования. Ну, исследование-то громко сказано, опять-таки нет времени, ресурсов, но, по мере возможности, стараюсь двигаться в этом направлении. Литературный музей предлагали совместный проект по общей выставке из моей коллекции и их фондов про футуристов и ОБЭРИУтов. Она же была прервана, эта линия – репрессии, война, и дальнейший запрет на печатание и распространение, практически, предали их творчество забвению. А поэты филологической школы, ещё будучи студентами Университета, провозгласили себя их продолжателями, и связь эту в Ленинграде уверенно возобновили.
Курёхин, например, отлично в этой теме разбирался, общался с Уфляндом и с представителями филологической школы. Они же с Тимуром Новиковым позиционировали себя тоже как продолжателей футуристов и некоторые вещи у них заимствовали. Михаил Ларионов одно время был их флагман. Интересно, что они все ходили в кафе «Сайгон», который открыли в 1964 году, начиная от Бродского с Уфляндом, и заканчивая тем же Курёхиным. Правда, в разное время, но точка сборки была одна. По «Сайгону» я тоже немного собираю. Позавчера купил половину венгерского кофеварочного аппарата из этого кафе.
После Бродского, Довлатова и поэтов филологической школы в 1960-е годы, в «Сайгон» в 1970-е ходили хиппи. Я стал в прошлом году искать материалы по хиппи, но не очень сильно продвинулся, потому что сейчас из-за разных обстоятельств такой полноценной возможности нет. Я провел серию встреч в Петербурге и в Москве, общался по телефону с Прибалтикой, и все представители движения хиппи сказали, что я первый человек со стороны, который этим интересуется в контексте сохранения архивов вообще в принципе в России.
Это целая эпоха, очень важная, потому что хиппи, в моём понимании – это целая структурная система, они так себя сами называли. Это была система внутри нашей советской системы, они её не изменили, но существовали внутри неё своей оригинальной жизнью.
Одно время очень интересовались нашими хиппи западные культурные фонды. Огромное количество материалов, как и по поэтам филологической школы, так и по Бродскому, и по хиппи, было вывезено на Запад и в США. Это Бременская библиотека, Вашингтонская библиотека Конгресса, в Сан-Франциско музей холодной войны, и так далее. То, что хранится здесь, в Петербурге, я могу заблуждаться, это моё личное мнение, что есть в Публичной библиотеке, в музее Ахматовой, в Литературном музее, в государственных архивах, у обыкновенных людей чаще всего нет возможности получить свободный доступ ко всем этим материалам. И надо очень захотеть и постараться, чтобы попасть туда, а потом изучить. Сейчас это очень сложная история, на мой взгляд. Очень бы хотелось, чтобы в проекции недалекого будущего такие архивы были в открытом доступе, оцифрованы, каталогизированы, размещены на сайтах, чтобы это максимально популяризировалось в стране, ведь это уникальная эпоха, которая ушла, и с приходом цифровых технологий её уже никогда не будет. Как я считаю, в ХХ веке, на наших глазах, фактически, закончилась многовековая история рукописных и машинописных текстов, говоря другим языком, рукотворных.
Ну и дальше, если продолжать про хиппи, да и вообще про весь архив, то моя главная цель, чтобы всё собранное осталось в музеях России. У хиппи существовала своя разветвлённая система контактов и общения в разных городах и республиках, специальные кафе для встреч и специальные квартиры для гостей из других городов, так называемые «флэты для вписок», автостопом колесили по всему СССР, устраивали музыкальные фестивали в Прибалтике, они этим жили в 1970-е годы, и тоже, как и поэты-шестидесятники ходили в «Сайгон». А с постепенным исчезновением хиппи в начале 1980-х в этом легендарном кафе стали регулярно встречаться, в том числе, и музыканты рок-клуба. И, конечно, многочисленные художники-нонконформисты, «Новые художники» во главе с Тимуром Новиковым, художественное объединение «Инженеры искусств» и много кто ещё, пока безымянное кафе по прозвищу «Сайгон» при гостинице «Москва» в 1989 году не закрылось.
Из коллекции катушечных плёнок и дисков Сергея Чубраева
Возвращаясь к моей коллекции, могу отметить, что в ней достаточно много разных направлений. Например, я собираю самиздатовские магнитоальбомы на катушечных плёнках. Они меня интересуют в первую очередь кустарным художественным оформлением коробок. Это и коллажи из советской и зарубежной прессы, ярко и самобытно представлен эротический жанр, а особо ценны с рисунками, копирующие конверты виниловых пластинок зарубежных рок и поп-звёзд. Самая же главная линейка в этой серии- катушечные пленки, которые группы Ленинградского рок-клуба выпускали самопальным способом, музыкальным самиздатом. Устраивали специальные фотосессии, потом печатали черно-белые фотографии и наклеивали их на коробки кассет. Затем продавали по 5 рублей.
Удалось собрать почти все альбомы канонических групп, таких как «Аквариум», «Зоопарк», «Кино». Вообще вся эта рубрика у меня начинается с пластинок на костях и заканчивается вручную оформленными вкладышами для компакт-кассет. Всего таких объектов больше тысячи. Несколько сотен советских рок-афиш и плакатов. Самый ранний раритет 1980 года – две разные афиши со знаменитого рок-фестиваля в Тбилиси, после которого Гребенщикова (*здесь и далее – признан Минюстом РФ иностранным агентом) выгнали с работы и исключили из комсомола. А самый древний из пригласительных и билетов – на рок-фестиваль в ДК Орджоникидзе 1974 года. Имеются фотографии, начиная с первого состава группы «Россияне» от 1968 года, до сделанных вручную фотоальбомов 1990 Цоя и «Кино». Но я на них не специализируюсь, достаются по случаю. Их около двух с половиной тысяч, примерно.
Мейл-арт — это известное направление в искусстве во всём мире. Все современные музеи современного искусства обычно имеют такие объекты в своих коллекциях. Постоянно проходят выставки по всему миру, ярмарки, аукционы. Это когда художник пишет, чаще всего другому художнику, письмо с разрисованным конвертом и с каким-то художественно исполненным произведением со смыслом, т.е. конверт и письмо оформлены как произведение искусства. Мейл-арт – это всё что угодно может быть: вырезка из газеты, какая-то живописная работа, коллаж, текст от руки или напечатанный на машинке. Важно, чтобы конверт прошёл через почтовое отделение, погасился штампами, и тогда он приобретает свою уникальность и особую ценность.
У нас, мне кажется, что это направление вообще не сильно развито. Был такой Валерий Черкасов – музыкант и художник, который погиб в 1984 году. Очень самобытный, яркий и непредсказуемый человек. Он, например, пригласил как-то Гребенщикова в гости в начале 1970-х и сказал, что появилась новая очень крутая группа из Лондона. У него запись есть, «Лед Зеппелин» называется. Затем включил магнитофон. Гость действительно оказался под впечатлением, но вскоре выяснилось, что Черкасов включил запись своих гитарных опусов. Валерий стал эти мейл-арты делать ещё в 1970-е, и мне посчастливилось найти два его письма 1972 года. В музее Связи есть своя коллекция мейл-арта, у них около 250 писем, как я помню, когда посещал их архив. Есть ещё в Государственном Эрмитаже – у них только одна цельная коллекция из 848 писем советских художников, которая поступила в дар от Жоржа Мачере и Нади Волконской в 2012 году, сравнительно недавно. Письма все там, кстати, не проходили отправку, они без штампов на конвертах. В моей коллекции сейчас 141 мейл-арт ленинградских художников 1980-х, включая Новикова и Цоя.
Есть другая ветка этого раздела. В ней больше ста писем, начиная с 1956 года, и заканчивая 1986. Это переписка Бродского, Довлатова, филологической школы поэтов, Майка Науменко, Гребенщикова, Цоя, Панова, Геннадия Зайцева, администрации рок-клуба, Каравайчука.
Может, вы слышали про композитора Олега Николаевича Каравайчука. Это, в каком-то смысле, старший товарищ и учитель Курёхина. Единственный человек, которого Курёхин немного боялся и безмерно уважал. Ещё Сталин восхищался игрой на фортепиано юного таланта, пригласил его на ужин к себе и подарил потом фортепьяно Steinway. Это такой гений-самородок, который получил классическое музыкальное образование, но у него был настолько свободолюбивый характер и образ мышления, что его после окончания консерватории тут-же запретили.
Он не имел возможности выступать с концертами на протяжении 40 лет, и поэтому писал только музыку к фильмам. Мы на них выросли: «Алеша Птицын вырабатывает характер», «Город Мастеров», «Два капитана», «Монологи», «Короткие встречи». Всего более ста фильмов. С ним дружили Тарковский, Высоцкий, Гафт, Шукшин, Муратова, Параджанов. Когда развалился Советский Союз, он получил возможность давать концерты, и стал собирать полные залы. Он – единственный человек, кому разрешено было играть на императорском рояле в Эрмитаже.
До самой смерти Каравайчук был очень популярен в Петербурге. Молодежь его знала, всегда полные залы на концертах. Авангардный музыкант со своей сразу узнаваемой техникой исполнения. Часто играл с наволочкой на голове, чтобы никто не мешал, не отвлекал. Реже – лёжа под роялем. Мне с ним посчастливилось работать и просто проводить много времени вместе. И за эти несколько лет удалось собрать уникальный архив Каравайчука. Сейчас он хранится в музее «Гараж».
Конечно, я далеко не всё перечислил, есть ещё много разных направлений и разделов. Но чтобы это всё описать, понадобиться много времени. Если кратко, то продолжается работа по собиранию материалов и артефактов андеграундной культуры Ленинграда и Москвы. Основная часть, это документы, их много тысяч – договоры, ходатайства, тексты машинописные и от руки, сценарии, литовки песен, уставы, письма, приказы, уведомления, повестки и прочее. Если не повторять списки вышеперечисленного, то это ещё самиздат, тамиздат, виниловые диски, музыкальные инструменты, личные вещи, рисунки, картины, эскизы, макеты музыкальных альбомов, студийные плёнки этих альбомов, киноплёнки, видео, каталоги, издания и журналы по искусству, газеты. Отдельный блок архив Виктора Цоя и группы «Кино».
Я провёл некоторое время в музейных архивах и госархивах, и у меня сложилось мнение, что у нас очень нестабильная ситуация, и может быть патовая ситуация, ситуация сложная, потому что наши архивные фонды, как мне кажется, не справляются с материалом в полном необходимом объеме, который у них хранится. Как это хранится, в каких условиях, что происходит с оцифровкой, с популяризацией, с личным доступом и на интернет-платформах, как для профессионалов, так и для любителей: я считаю, что всё не на очень высоком технологическом уровне находится и требует скорейшего изменения в лучшую сторону.
Конечно, хотелось бы, чтобы это было на достойном, надлежащем уровне. В 2021 году я разработал проект, который подал в Министерство культуры, и они сразу отреагировали, меня пригласили на встречу с руководством в Москву. Проект заключался в том, чтобы создать в Петербурге крупный многоуровневый арт-центр, а в нём современный, оборудованный по последнему слову техники архив, и чтобы он каждый день сканировался, обрабатывался, описывался на русском и английском языках и выкладывался на сайте.
В него я предлагал включить такой отдел, как склад ответственного хранения. Моя идея заключается в том, что многие владельцы архивов, зачастую родственники, понимают, что есть некая в нём ценность, но какая точно- непонятно. Часто никто даже не стремиться описывать свой архив, и при этом не очень хотят таких гостей как я, кто мог бы его систематизировать. Но и расстаться с архивом прямо сейчас не готовы. При ответственном хранении юридически можно оформить с ними договор, и этот архив перевозится в арт-центр, где он в надлежащих условиях хранится, обрабатывается, при этом он юридически принадлежит по-прежнему старым владельцам, они могут его в любой момент забрать. Проект хороший, но время оказалось не подходящее. Я считаю, что у нас в стране должна быть национальная доктрина собирания и сохранения архивов на государственном уровне. И среди обыкновенных людей тоже желательно.
Я считаю, что у нас в стране должна быть национальная доктрина собирания и сохранения архивов на государственном уровне. И среди обыкновенных людей тоже желательно. На данный момент вообще мало кто понимает, чем я занимаюсь, какая цель в этом, даже многие близкие знакомые. В основном все сводится к расхожему мнению, что я перепродаю всё втридорога, просто нашёл такой лёгкий способ обогащения. Что каждый раздел в коллекции формируется 7-10 лет, в основном на одалживаемые деньги, что это занимает все свободное время, зарплату я не получаю, и потом надо ещё ждать несколько лет согласования закупочной комиссии музея без каких-либо гарантий сделки, никто во внимание особо не берет. Я был бы очень, рад если бы ещё кто-то, кроме меня, занялся такой деятельностью. Но охотников такого быстрого накопления капитала за двадцать лет моей практики пока не появилось.
Главное, что я понял – если не фиксировать и не собирать сейчас то, что происходит в наше время, плюс что недавно было, то потом нечего будет в музеях выставлять. Успешное будущее музеев закладывается в данный момент. И сейчас огромный провал, потому что эпоха второй половины ХХ века Советского Союза насыщена таким количеством событий в мире неформального искусства, столько всего происходило, что это всё надо собирать неустанно и объединять в разных городах в одном архиве на базе платформы интернета. И я по-прежнему, в меру своих сил и возможностей, продолжаю собирать и хранить такие архивы, и надеюсь, что это будет когда-то здесь востребовано.
для SpecialRadio.ru
материал подготовил Игорь Шапошников
2022-2024 гг.
фото из коллекции Сергея Чубраева
ВИДЕО ПО ТЕМЕ:
