|
Когда-то я воображал, что ложь — это враг, враг абсолютный, враг жизни и враг всего достойного в жизни; чума, разлагающая все величественное и благородное в жизни; чума, равно унижающая истину и красоту; чума, бросающая гадкую тень на самое существование. Потом я понял, что истина и красота и благородство вечны. Не могут быть унижены ложью. Не могут быть разрушены ложью. Истина и красота и благородство живут всегда. Одно только человечество может быть унижено ложью. Одно только человечество может быть оставлено светом, вдали от истины, от красоты, от очищения. И когда человек унизится в достаточной степени, вечные ценности произнесут ему приговор, и будут его судьями, будут его присяжными, будут его палачами. Теперь я научился любить ложь. Я люблю яд, который она разносит, и люблю слабость, которая насаждается ложью. Я люблю семя разрушения, которое посажено ложью, и строгий суд, который приближается ложью. Ложь — это не враг истины, нет, ложь — это союзник истины. Ложь прокладывает дорогу, ложь подводит баланс в приходной книге, и очищает страницы. — Boyd Rice, NEVER |
Часть вторая: ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ ТЕРРОРИЗМ
7. The eighties will find you naked!
Во времена панка, фэнзины были посвящены в первую очередь музыке (естественно), во вторую очередь — политике (анархии и социализму). Технологический прорыв — катастрофическое удешевление ксерокса — позволил дешево и быстро издавать издавать любой, самый малотиражный журнал, а независимые от цензуры и корпораций каналы дистрибуции панка дали возможность распространять журналы любого содержания (при условии, что журналы эти интересны контр-культурной молодежи, то есть публике, покупающей панк). Начиная с 1979-80, появились сотни фэнзинов всевозможной тематики, от фильмов до коллажей до жесткой сатиры до религиозной пропаганды до обсуждений сериальных убийц. Все это было очень интересно.
В 1980-х и начале 1990-х, Вэйл (Search and Destroy) и Андреа Джуно издавали альманах Re/Search. В публикациях Re/Search воплотилась привидевшаяся Вэйлу на заре панка тотальность философского бытия и мышления — радикально независимой контр-культурной экспансии во все области жизни как искусства. Революция в повседневной жизни. Всего вышло 15 номеров, отличного типографского качества, нетонких иллюстрированных публикаций в черно-белом. Re/Search публиковал энциклопедические работы (анализ, интервью, обзоры) по тем сферам тотальной оппозиции культуре (трэш, индустриал, пост-битническая sci-fi Барроуза и Бэлларда), что были намечены как бы пунктиром в Search and Destroy. Среди прочего, в Re/Search вышел классический текст по индустриальной культуре (Industrial Culture Handbook), и три обьемистых тома об истории и стратегиях трэш-культуры (Incredible Strange Films, Incredible Strange Music). В работе над энциклопедией трэш-фильмов Incredible Strange Films активное учестие принимал один из главных героев Industrial Culture Handbook — классик индустриальной культуры Бойд Райс. Основа индустриальной культуры — это экспансия табуированных пластов менталитета, разрушение всех клише и штампов через сознательную эксплуатацию болевых точек коллективного подсознания. Культурная ситуация индустриала — это тотальная информационная война, и цинизм вместе с эксплуатацией возводится индустриальной культурой в добродетель. Неудивительно, что классики трэш-синема (Русс Мейер, Рэй Деннис Стеклер и другие) оказались столь актуальны в контексте индустриала — основой их творчества была не менее циничная эксплуатация табуированного контекста.
Надо сказать, что пост-битническая философия Re/Search оказалась неадекватна охвату культуры сопротивления как единого целого. Они остались в 1980-х — начавшееся в 1990-х сближение между носителями трэша (реднеками, милитантами, правыми радикалами) и контр-культурой, так долго питавшейся от трэша (панками, анархистами) оставило их на обочине. В 1996 году Re/Search распался году на две части: V/Search (Вэйл) и Juno Books (Андреа Джуно). Постепенно превращаются в застывшие артефакты истории и У. С. Барроуз и индустриальная музыка, которой посвящены самые интересные тома Re/Search…
 Преподобный Иван Стэнг, основатель Церкви СубГения |
ETERNAL SALVATION — Or Triple Your Money Back BEYOND SCIENCE, REASON AND ORGASMThe Church of the Subgenius (tm)Authorized to blaspheme by the GODS themselves! Compatible with all major world religions and most weird fringe cults! — с обложки книги “REVELATION X The “Bob” Apocryphon Hidden Teaching and Deuterocanonical Texts of J. R. “BOB” DOBBS “Who is worthy to open The Book, and to break the seals thereof?” Translated by The SubGenius Foundation, Inc. |
8. Субгении: онтологический терроризм
Субкультура сопротивления. Индустриал — это конкретная программа работы в культуре, наподобие 10 заповедей. Как и любая конкретная программа, индустриал лишен собственного политического и философского направления — программа служит для несения идей в массы. Индустриал является средством. Неудивительно, что в 1990-х стратегии индустриала оказались в употреблении роботов MTV, наподобие NIN и Consolidated, и стратегов быстрого обогащения через эпатаж, наподобие Marilyn Manson.
Наиболее плодотворной философией 1980х был не индустриал, но анархизм, в его новейшей формации окрещенный социальным нигилизмом. Социальный нигилизм был анархизмом отчаяния — анархизмом, основанным на тотальном отрицании партийного и политического багажа классических правых и левых анархистов. Основой тактики социального нигилизма был онтологический террор: активная пропаганда абсурдных концепций и верований, в надежде подорвать онтологические основы общественного бытия. Основу этой тактики положила псевдо-религия Дискордианизм в психоделических 1960-х, которую популяризовал гениальный писатель Р. А. Уилсон (Illuminatus!, 1975). Впрочем, из публикации Re/Search о У. С. Барроузе ясно, что онтологический террор был излюбленным оружием Барроуза начиная с 1950-х. К 1980-м Барроуз был прочно ассимилирован системой, и его тексты были окружены прочной дымовой завесой общекультурных (либеральных) контекстов и интерпретаций (что стоит одно сравнение Барроуза с бездарным бытописателем алкоголиков Чарльзом Буковским). И так вышло, что влияние Барроуза на контр-культурную ситуацию было опосредованное (в основном, через индустриал и Уилсона).
Культура фэнзинов 1980-х по меньшей мере наполовину посвящена онтологическому террору. Ключевой фигурой здесь был (и остается) Церковь Субгения, организованная Иваном Стэнгом (Ivan Stang). Церковь Субгения — жесткая психоделическая абсурдистская квази-религия, созданная под влиянием Дискордии (и совместимая с Дискордией — почти все субгении являются дискордиaнистами, и наоборот; основатель Дискордии, уважаемый маргинал St. Kerry Thornley — соавтор Книги Субгения). Церковь Субгения лишена созидательного пафоса дискордианизма — в отличие от вполне позитивной программы анархо-мистического анализа и переустройства общества у дискордианцев, “верования” субгениев нарочито деструктивны и противоречивы. Дискордианцы развивали онтологический террор во имя духовных ценностей психоделии — субгении работают в контексте тотального социального пессимизма, и поклоняются онтологическому террору во имя онтологического террора. Впрочем, идеалы дискордианцев и субгениев одни и те же: революция сознания, спровоцированная психоделиками, и революция повседневной жизни, к которой призывали ситуационисты. Разница в тотальном пессимизме субгениев — они серьезно призывают к геноциду тех 99.9% населения (“pinks”), которые физически не способны разделить их идеалы. Разумеется, в контексте онтологического террора любое утверждение произносится серьезно. Во имя разрушения общественного консенсуса, терроризируемый никогда не должен понимать, где кончается сарказм и начинается жесткое отрицание общепринятых ценностей. Наконец, Дискордия (как и психоделия в целом) была философией левацкой, в смысле весьма далекой от консервативных идеалов. Субгении же — поклонники социального дарвинизма, который является одной из главных ценностей радикально-правой политики.
Одним из течений, близких субгениям, было Общество Психотронного Фильма — организация, поставившая своей целью ознакомление и систематизацию культурного багажа трэш-синема. Интересно, что организаторы этого общества в 1970-х играли панк в группах, близких к классике американского индепендента Devo и Pere Ubu (радикал-пессимистский социальный дарвинизм Devo, кстати, очень повлиял на субгениев, а в 1980-х музыканты Devo присоединились к Церкви). Вообще, аляповатые и абсурдистские экстремальные образы трэша идеально сочетаются с методами онтологического террора — трэш-культура это основа эстетики субгениев.
В этом другая сторона трэш-культуры. На самом деле, рекламная культура раннего капитализма, просуществовавшая в Америке вплоть до 1950-х — это трэш. Семиотика (знаковая культура) современности агрессивно ассимилирует общекультурный и контр-культурный контекст — на рекламных плакатах и в клипах все чаще можно видеть “иронические” аллюзии к явлениям мэйнстрима или эзотерики. Ничего такого не было в рекламной и бытовой культуре 1950-х, она была неспособна к референции (и автореференции). Видимо, поэтому, знаковая культура 1950-х — одна из излюбленных тем культуры фэнзина, в особенности артистов коллажа.
Художник Пол Мавридес (Paul Mavrides), основной график и дизинер субгениев, отчасти ответственный за возрождение субгениями стилистики китча 1950-х, был также художественным редактором антологии Re/Search. Мавридес — основоположник нового течения в искусстве: Bulldada.
Другая сторона трэша, также задействованная субгениями — конспирология и трэш-мистицизм: запредельные, чудовищные, абсурдные учения и культы. С точки зрения онтологического террора, нет ничего лучше и уместнее, чем правильно поданная (и достаточно радикальная) конспирология. Поклонники трэш-мистицизма — граждане, облагодетельствованные бредовой идеей, те же сумасшедшие, с той лишь разницей, что их сумасшедствие коллективно и заразительно. Общество борется с культами, как с наркотиками — из этого видно, что террористу от культуры культ — союзник ничуть не менее дорогой, чем наркоман.
Субгении создали довольно сложную параноидальную теологию, основанную на Лавкрафте, и не менее разветвленную и противоречивую конспирологическую модель общества. Согласно Церкви Субгения, Кеннеди убили не менее чем 23 одновременно стрелявших одиноких стрелков (в Апокрифоне приводится чертеж Dealey Plaza, где произошло убийство, с траекториями всех 23 выстрелов). Основным конспирологическим (и религиозным) постулатом Церкви Субгения является то, что конспирологические теории ВЕРНЫ — более того, они верны ВСЕ ОДНОВРЕМЕННО. Соответственно, субгений тратит много времени на изучение бредовых и просто экстравагантных теорий — популяризация и внедрение таких теорий в массовое сознание есть одна из функций Церкви Субгения. Среди австралийских субгениев очень популярно (существовавшее на полном серьезе в Англии в начале этого века) Общество Плоской Земли, и особенно его радикальное крыло — Australia Does Not Exist Society (Общество Австралии Не Существует. Врагом субгения является Конспирация, экзистенциальная категория, включающая в себя Республиканскую и Демократическую Партии, масонов, газетные мафии, медиа-концерны, Трехстороннюю Комиссию, секретные службы, и любую корпоративную структуру — то, что мы называем эстаблишмент. Но вместо того, чтобы атаковать бесформенного и ассимилирующего любую позитивную программу Протея эстаблишмента, субгении атакуют эстаблишмент с программой негативной: обвинениями Конспирации во всех мыслимых и немыслимых преступлениях, от сокрытия последствий Розвелловского падения НЛО, до совершенно реального сожжения 90 культистов Давида Кореша в Уэко, Техас, до убийства Кеннеди (не менее чем 23-мя одинокими стрелками) до избрания в президенты Америки слабоумного актера Рейгана, чьей религией был тотальный ядерный геноцид.
Корни онтологической негатиции и террора в совершенно реальных “неописуемо странных” культах и конспирологиях — разделе трэш культуры, который тоже следует изучать.
Иван Стэнг ( основатель Церкви Субгения) написал энциклопедическое исследование культов и конспираций — High Weirdness By Mail. Другая такая книга ( Kooks, A Guide to the Outer Limits of Human Belief, by Donna Kossy) вышла в издательстве Адама Парфри Feral House. Третий источник по экстремальной конспирологии — сетевой проект Роберта Антона Уилсона и Мириам Хилл Конспирациям посвящено несколько статей из исчерпывающей антологии контр-культуры 1980-х — Apocalypse Culture под редакцией Адама Парфри. Наиболее подробная книга о трэш культуре и экстремальных культах — это собрание энциклопедических по охвату, исчерпывающему анализу и деталям статей Адама Парфри “Cult Rapture”.
Один из сюжетов “Cult Rapture” — неописуемо странные культы. От трэша в религии, Парфри переходит к трэшу в искусстве и радикальной политике. Убийца-нацист снайпер, секс-рабовладение в Вашингтоне, радикал-феминистка Андреа Дворкин, уроды с карнавала, и экстремальный в безвкусии художник Вальтер Кинз.
9. HEHABuCTb
Любовь и ненависть — два полюса эмоционалистской экзистенциальности. Необходимость четкой ориентации в отношении этих двух полюсов иллюстрируется расхожей цитатой: “а кто не холоден и не горяч, изблюю того из уст моих”. Эмоционалист интерпретирует эту фразу как необходимость присутствия любви или ненависти в отношении с миром.
Истертые монеты эмоционализма получили новое хождение в эпоху хиппи — любовь как основная и единственная ценность существования. Но хиппи позорно дискредитировали свои ценности, поддавшись ассимиляции и перепродаже за деньги. Оказалось, что любовь — сила деструктивная. Любовь есть растворение в обьекте любви, то есть сознательная потеря идентичности. Сохранение идентичности любой ценой есть основа нон-конформизма. И так вышло, что стыдный конформизм хиппи был следствием их ориентации на любовь. Все последующие поколения контр-культуры были столь же четко ориентированы на ненависть.
Любовь есть потеря идентичности, размывание границ личности и объекта любви. Ненависть есть не более и не менее чем параноидальное, форсированное сохранение идентичности. Ненависть есть основа нон-конформизма. Это прекрасно осознается любым деятелем экстремы, но, тем не менее, переориентация неповоротливого тела культуры с культа любви на культ ненависти — задача далеко не завершенная. Переориентации культурных архетипов нуждается в радикальном изменении культурного контекста.
Культура традиционно ориентирована на позитивные ценности — “разумное, доброе, вечное”. Пост-индустриальное общество спектакля отработало механизмы тотальной ассимиляции и нейтрализации любого начинание, ориентированного на позитив. Революционная стратегия обязана отказаться от ориентации на позитив, обязана ассимилировать “иррациональное, злое, преходящее” — иными словами, найти баланс между “любовью” и “ненавистью”. Ориентация контр-культуры на ложь и на зло шокирует интеллигента и вызывает отвращение интеллигента. Интеллигент, носитель культуры, видит в себе работника добра и света, хотя на самом деле он есть работник культуры, то есть тупости и порабощения. Вот почему с интеллигентом нельзя договориться: у интеллигента есть “совесть”, и она не позволяет ему повернуть с дороги, очевидно ведущей к уничтожению человечества и хабитата. Отказ от “совести” во имя эксплуатации есть основа трэша. Трэш разработал эстетику и систему образов, однозначно ориентированную на иррациональное, на злое, на преходящее. Эта система образов имеет ценность, совершенно независимую от эксплуатации. Трэш необходим и неизбежен в ситуации отказа от спектакля общественного консенсуса. Трэш есть условие сохранение идентичности.
Культура панка была тотально ориентирована на ненависть и эксплуатацию. Тексты Sex Pistols сочатся беспричинной ненавистью ко всем и каждому (I wanna destroy the passer-by — я хочу убивать прохожих — поет Роттен в Anarchy in UK). Главный идеолог панка Малькольм Макларен провозгласил основой панка лозунг “Cash from chaos” (“заработаем на хаосе”). Конечно, укорененный в дада, сюрреализме и ситуационизме, панк был логичным следствием культурной традиции. Панк осознавал себя, уровень рефлексии панка был, пожалуй, выше, чем в традиционных пластах культуры, недаром панки выпускали столько журналов, где анализировали общекультурную ситуацию. Панк черезчур глобален, чтобы быть трэшем. Но традиции трэша были имплицитны в панке с момента его зарождения.
Следует указать на один из эпизодов в биографии Секс Пистолз. Макларен решил снять фильм о Секс Пистолз, “Who killed Bambi” (Кто Убил Бэмби), Бэмби — как символ любви и всего святого в коллективном сознании среднего класса. Он убедил приехать снимать фильм классика трэша Русса Мейера, и Мейер со сценаристом Роджером Эбертом написали сценарий, не менее причудливый и безобразный, чем другие их сценарии этого периода. Мейер привлек Макларена радикальностью образов и очевидной аморальностью его искусства (впрочем, в отличие от аморального и изовравшегося Макларена, Мейер в личном общении честен). Музыкантам Секс Пистолз идеи Мейера активно не понравились, они надеялись на популярность в мэйнстриме, а Мейер подавал их как явных маргиналов. Кроме того, пуританизм англичан из низших классов никак не сочетался с половыми извращениями, любезными гениальному режиссеру. Сотрудничество ничем не кончилось. Макларен, со свойственной ему тенденцией людей обманывать, обманул и Мейера, который назвал его Гитлером и уехал в Америку. В свою очередь, эстаблишмент кинул Макларена, и отснятую пленку у него отобрала по суду фирма Virgin. Virgin в результате выпустила свой фильм (The Great Rock’n’roll Swindle), в котором было почти так же мало от Макларена, как от Мейера. Эта история иллюстрирует две вещи: генетическую близость панка и трэша, и тенденцию мэйнстрима ассимилировать, не мытьем так катаньем (коль подкуп не действует, то и по суду) почти любое контр-культурное начинание. Впрочем, Мейера мэйнстрим не ассимилировал и до сих пор — тотальность отрицания культуры не позволяет культуре найти точки соприкосновения, для последующей ассимиляции.
Тотальность ненависти была разбавлена либерально-левой политикой панков второго ряда (начиная с Clash). Американская культура ‘зинов имела к тому же опосредованное отношение к собственно панку, будучи синтезом хиппи, панка и отморозков до-психоделической либеральной (в основном, либертарианской) мысли. Тем не менее, культ ненависти был и остается визитной карточкой по-настоящему радикального, непримиримо нон-конформного крыла контр-культуры. Культ ненависти — это то, что обьединяет социальный нигилизм анархии пост-панка и социальный нигилизм расиалистов, милитантов и правых радикалов. Так вышло, что у правых и левых радикалов больше общего, чем различий. Трэш — это мост между правым и левым экстремизмом, а ненависть — опора моста…
Ближе к концу книги, Парфри пишет о правых радикалах, экстремальных конспирологах, и артисте рок-н-ролла Дж. Дж. Аллине. Им он явно симпатизирует. В отличие от большинства маргиналов трэша, правые радикалы, экстрем-конспирологи и запредельные рокеры не заняты коммерческой эксплуатацией дурновкусия легковерной публики — их интересует НЕНАВИСТЬ. Деятели этого толка строят свои отношения с аудиторией в нешироком спектре от беспричинной агрессивности до паранойи. Ненависть и эксплуатация — две стороны одной медали.
10. Answer Me!
Первый номер “Answer Me!”, изданный в 1991 тиражом в 2700 экземпляров, открывался короткой статьей о намерениях редакции. FUCK YOU большими буквами, и обьяснение шрифтом поменьше:
…Забудь, что ты читал во всех других журналах. Единственно “прогрессивный” элемент общества — это извращенцы, мутанты. Посмотри на эволюцию — рыба, которая не извращалась, никогда не станет амфибией; лягушки, что никогда не мутировали, не стали рептилиями; змея-конформист не смогла стать млекопитающим и т. д. Нормальные люди останутся людьми, и будут порабощены двоичными монстрами следующего тысячелетия.
Сразу после этого идет большая статья о квинтессенциальном мутанте и извращенце — Руссе Мейере и другом извращенце — Тимоти Лири. Потом — большой текст об актрисе-трансвестите, игравшей главную роль в фильме Трэш Энди Уорхола. Затем — несколько статей о рэпе и негритянском расизме (разумеется, одобрительных). Потом — две человеконенавистнические статьи с обличениями против людей, несколько очерков из жизни американцев, пранк, связанный с 12-шаговой программой по излечению от наркомании, и история онанизма. Последняя страница номера заполнена занятными мелочами: коллажем из газетных заголовков на тему импотенции, еще одним пранком (на этот раз Дебби Гоуд звонила в фирмы по торговле продуктами питания, с жалобой на суицидальную депрессию после использования продукта), и аккуратной колонкой из имен людей, которых редакция Answer Me! убила бы, если бы это было разрешено. Отрывки из этой замечательной колонки приводятся ниже, с моими пояснениями курсивом.
Трудно не согласиться с уважаемой редакцией — если кто-то заслуживает высшей меры, то эти граждане заслужили ее по полной катушке. Культура, однако.
Ориентация на ненависть, трэш и экстремизм, курсивом намеченная в первом номере, была блестяще воплощена в номерах 2-4. Второй номер вышел тиражом в 8,500 копий в 1992. Обложка, с изображением простреленной головы, гордо провозглашает: “Убийства! Сатанизм! Расизм! Порнография!”.
И правда, сатанизм. Выпуск 2 начинается с большой статьи об Антоне ЛаВее, основателе Церкви Сатаны, и транскрипции часового интервью с ЛаВеем. ЛаВей, бывший циркач, провозгласивший облапошивание публики целью своей Церкви — один из чистейших типажей трэша. Социальный дарвинист, провозгласивший террор своим модусом операнди, ЛаВей интересен Джиму Гоуду не своими религиозными или окультными идеями, но политической и социальной программой: мизантропией (главная проблема нашей плаенты — это население), абсолютным гедонизмом, неприятием человеческих масс и идиотизма человеческих масс. ЛаВей обличает либерализм, отождествляя либеральную протестантскую ментальность с пуританизмом, отказом от гедонизма, то есть мазохизмом самого дурного сорта. Гедонизм получается антагонистом довлеющей в обществе протестантской этики труда.
Место Русса Мейера во втором номере Answer Me! занято режиссером Рэем Деннисон Стеклером, не менее интересным и знаменитым мастером сюрреального трэша. Начиная с 1960-х и до сих пор Стеклер снимает абстрактные и невероятно смешные фильмы на нищенский бюджет, в которых он играет пучеглазых маньяков, безумцев и массовых убийц — и доволен этим. Гоуд проклинает безжизненную гладкость голливудских фильмов, и противопоставляет ей неровные, сшитые на скорую нитку ленты Стеклера. Даже названия фильмов Рэя Денниса Стеклера — к примеру, “Неописуемо Странные Создания, Которые Перестали Жить и Стали Ошибочно Зомби”, “Рат Пфинк — Бу Бу”, “Голливудский Душитель встречает Потрошителя Переулков” — интереснее и увлекательнее, чем содержание любой голливудской ленты целиком. Сравнивая творение Стеклера с классикой сюрреализма — фильмом Бунюеля и Дали — Гоуд пишет “до говна дичее и изобретательнее, чем “Андалузский Пес” — на удивление уместный выбор слов.
После трех человеконенавистнических интерлюдий (“Семья должна быть уничтожена”, “Я ненавижу женщин”, “Я ненавижу мужчин”), начинается центральный материал второго номера — энциклопедия сериальных и массовых убийц — сто биографических статей о знаменитых убийцах. Интерес и культ сериального убийства — неотъемлемая часть трэша. Интерес к убийцам-маньякам является естественной чертой человеческой природы, но культура, будучи коллективным суперэго и полицейским сознания, не позволяет упражнять интерес к убийству. Естественно, что эту нишу занимает нечувствительный к вопросам совести и чуждый полицейских соображений трэш. Интерес Answer Me! к убийствам — совершенно другой природы: Джим и Дебби Гоуд культивируют ненависть и отождествляют себя с убийцами маньяками. Здесь, как и везде, интересы трэша и контр-культуры оказываются тождественны, несмотря на радикальную несхожесть мотиваций.
Answer Me! номер 3 (1993, тираж 13,000 экз.) посвящен самоубийствам, извращениям, и правым радикалам. Он начинается с записи пранкового звонка Доктору Кеворкяну, активисту эфтаназии. Дебби Гоуд сообщает доброму доктору о своем якобы раке яичников и договаривается с ним об условиях эфтаназии. В Америке, медицинская эфтаназия до сих запрещена, и Кеворкян находится под ежедневной угрозой ареста. От Кеворкяна журнал переходит к организации NAMBLA (North American Man/Boy Love Association, североамериканская ассоциация любви мужчин и мальчиков). Эта замечательная организация (одним из ее организаторов был известный поэт битник Аллен Гинзберг) реально существует, несмотря на постоянные преследования властей. Активисты Намблы живут и держатся как советские диссиденты. Приводится большое интервью с пресс-секретарем Намблы, снабженное рисованными педофильскими иллюстрациями. После педофилов Answer Me! обращается к Бойду Райсу, известному своими убеждениями в пользу войны, убийств, СПИДа, и голода — всего, что уменьшает перенаселение. Происходит первый (но далеко не последний) случай сотрудничества коллектива редакции и знаменитого филантропа.
После привычной уже серии геноцидально-мизантропских выступлений (Nothing but the Enemies, You Turn Me Off, The Homeless Can EAT SHIT, Music Blows, I Hate Being A Jew), начинается центральный материал номера — энциклопедия самоубийц, сто статей о случаях особо идиотского или причудливого самоубийства. Несмотря на естественное одобрение выбора самоубийц, Джим и Дебби питают к ним своего рода симпатию:
“Жестокий парадокс — самые ничтожные людишки никогда не осознают своей ничтожности и поэтому совсем не склонны к самоубийству. Вот почему в наших холодных ко всем остальным сердцах теплится толика симпатии к индивидам из этого списка. Все они демонстрируют способность к ощущению крайних эмоций, и тем самым превосходят полчища по-тараканьи бессмысленных идиотов, разъезжающих повсюду на своих ублюдочных машинах, которые даже не задумываются о том, что им надо убить себя. Тупые самодовольные мудаки, выхаживающие пиво в толстом брюхе — вот кому надо бы подумать о самоубийстве, серьезно подумать. Наоборот, те, кто обдумывают, пытаются совершить или совершают самоубийство — понимают, что жизнь воняет как толстый, фиолетовый, давно немытый хуй, и они правы. Если б таких было много, мир не был бы таким поганым местом… Несуцидальные делают мир поганее, чем он есть.”
В числе “звезд” энциклопедии — Есенин, русские старообрядцы, и Юкио Мишима.
Вторым по значимости материалом Answer Me! #3 была статья “Shoot First, Live Free” (стреляй первым — живи свободно) об андерграунде любителей ружей. Любители ружей составляют в Америке странную субкультуру. Надо начать с того, что ничем не ограниченное право жителеь покупать и хранить оружие есть ключевой момент американской конституции (так называемая вторая поправка). Повсеместность оружия приводит к интересным инцидентам, например регулярным перестрелкам в младшей школе, зачастую со смертельным исходом. Либералы, как всегда озабоченные сохранением человеческой жизни независимо от ценности таковой, настаивают на запрете (полном или частичном) на продажу и хранение оружия, а “реднеки” (американские гопники, они же white trash), и прочие желающие, видят в этом заговор, направленный на захват Америки и порабощение американцев силами ООН и мирового сионизма. Субкультура защитников второй поправки — очень сплоченная масса, в любой момент готовая к вооруженному выступлению и партизанщине. Тем не менее, начиная с зарождения в 1970-х и до самого конца 1980-х, радикальное крыло gun lobby (защитников ружей) было далеко от культуры фэнзина и молодежных субкультур вообще. При этом, культурные интересы защитников ружей (трэш, в основном) и панка пересекались. Проблема была, видимо, в том, что в Америке панк был заимствованным явлением, в Европе не существует аналога gun lobby, а самостоятельно осознать свое родство с милитантами американские панки не смогли. Как водится, У. С. Барроуз (активист ружей с 1950-х) и здесь оказался впереди моды, и как водится, его идеи остались непонятны или неизвестны “альтернативной” молодежи, поглощенной МТВ и импортными синглами последних “альтернативных” хитов.
Сближение правых милитантов и анархов от молодежной культуры совершенно естественно. Они близки культурно (основа культуры — трэш), политически (политика — радикальный отказ от любой коллаборации с властями) и онтологически (основа онтологии — изощренная конспирология). Это сближение, такое естественное, нарушает ряд устоявшихся табу — прежде всего, табу на сотрудничество радикально левых (“коммунистов”) с радикально правой, расиалистской оппозицией. В Америке, первым стал заигрывать с расиализмом адепт трэша Бойд Райс в конце 1980х (и подвергся массированному остракизму, со стороны своих бывших коллег по индустриалу), но субкультура тотального отрицания возникла только в 1990-х, примерно тогда же, когда в пост-советской России оформилось движение национальных большевиков. Вышедший 19 июля 1993 (почти одновременно с созданием НБП) номер 3 журнала Answer Me! — первая ласточка нарождавшегося синтеза дискурза национального и транснационально-радикального.
По стилю и оформлению, статья “Shoot First, Live Free” больше всего похожа на материалы субгениев. Гоуд пишет о КОНСПИРАЦИИ, по мнению милитантов контролирующей существование — точно так же и теми же самыми большими буквами пишут о КОНСПИРАЦИИ субгении. Субгении ненавидят либералов (называемых “pinks”, розовые) — этих же самых либералов ненавидят любители ружей (и называют их “antis”, сокращение от “anti-gun lobby”). В дизайне статьи использованы псевдо-рекламные иллюстрации, напоминающие о “Бобе” (фигуре с трубкой, украшающей издания субгениев). Вообще, во флирте субгениев со стилистикой 1950-х имеется много подсознательного правого милитантства: Джон Уэйн, идол правых радикалов, потрясающий пистолетом актер вестерна — олицетворяет собой 1950-е. То, что субгении выражали на знаковом уровне, наконец отразилось в рефлексии Гоуда.
Дальше следуют статьи об извращенцах: Андрее Чикатило, Стивене Спилберге (статья о Спилберге написана другом редакции Адамом Парфри — это единственная статья со стороны, все остальное написали Джим и Дебби), и мексиканских комиксах про уродов. Парфри, в своей неподражаемой конспирологической манере, доказывает, что режиссер Спилберг — на самом деле педофил (и педераст). После этого идет статья об искусстве: картины художников — сериальных убийц. На задней обложке номера — Гитлер на кресте в набедренной повязке со свастикой.
Первые три номера Answer Me! были распроданы на корню, и переизданы в 1994 году огромным тиражом в виде толстой книжки, которая продается в основном в магазинах модных пластинок (и Tower Records). Супруги Гоуд отказались от денежного гонорара, и предпочли вместо этого получить 2,000 копий издания.
По-другому произошло с 4-м номером. 4-й стал коллекционной редкостью, и, по слухам, стоит у коллекционеров больше ста долларов (цена его, которая на нем написана — $3.95). 4-й номер судили. 4-й номер Answer Me! — наподобие номеров Re/Search, энциклопедичен, статьи (кроме ставших обязательными уже античеловеческих диатриб) посвящены одной теме. Эту тему криптофеминистка редактор Re/Search Андреа Джуно не тронула бы и пальцем. Самая больная тема Америки 1990х и название Answer Me! #4: ИЗНАСИЛОВАНИЕ.
11. RAPE
Следует сказать об изнасиловании. Америка 1990х — страна, терроризируемая призраком равенства. Феминизм 1960х был явлением крайне радикальным и антисистемным; феминистки взяли за правило писать Америка через три К: АмериКККа. С 1970-х начался подкуп феминизма, приведший в результате к обьединению мэйстрим-феминизма и эстаблишемта, близкого к Демократической Партии (в момент написания этой статьи, когда поговаривают об импичменте Клинтона за сосание хуя Моникой Левинской, феминистки – самые стойкие сторонники Клинтона). Разумеется, это происходило не просто так, а в обмен на концессии со стороны режима — мало-помалу мэйнстрим-феминистская догма (восходящая в основном к новым левым, франкфуртской школе и Симоне де Бовуар, людям как раз вполне приличным) превратилась в официальную идеологию. В Америке, как, пожалуй, почти во всем мире, гедонизм и сексуальная революция до сих пор остаются ценностями антисистемными, а мэйнстрим борется с порнографией и занимается повсеместным установлением цензуры. Американский пуританизм (как и пуританизм русский) — это архаика, чьи корни следует искать в ложном истолковании религии, и сексуальных неврозах подавляющего большинства населения. Под эти примитивные и архаичные мотивации (тащить, не пущать, и не позволять публике трахаться вне брака и кроме как в миссионерской позиции а лучше вообще не), американские мэйнстрим-феминистки подвели целиком современную идеологию, уходящую корнями в психоанализ, философию франкфуртской школы и экзистенциализм. Ключевая идея этого направления сформулирована замечательной писательницей Андреей Дворкин: секс это изнасилование, секс это подавление женщины мужчиной, что не лучше нацистских концентрационных лагерей, а женщина, наклонная к гетеросексуальности — коллаборатор не лучше гитлеровских полицаев. Даже лесбиянский секс не приветствуется, поскольку любой оргазм есть насилие и подавление и коллаборация с нацистом. И правда, по статистике, американские лесбиянки (а радикал-феминистки, в основном, лесбиянки) имеют (в среднем) два оргазма в год.
Конечно, Андреа Дворкин — радикал. Впрочем, она далека от андерграунда: ее книги издаются огромными тиражами и обязательны к изучению во многих колледжах. Почти все законопроекты Конгресса и локальных магистратур по борьбе с порнографией — дело рук ее и ее основной союзницы, профессора юриста Катарин Маккиннон. Власть прислушивается к Дворкин, несмотра на то, что она продолжает писать Америка через латинское K, указывая этим на пара-нацистский, геноцидальный характер американской государственности, и считает себя анархистом. Дворкин — не радикал, но и не мэйнстрим феминизма. В американских колледжах, феминизм имеет две стороны: одна (радикальная) для внутреннего употребления (Дворкин, Маккиннон), а другая (тотально мэйнстримная) — для внешнего: глянцевые журналы и уравновешенные книги активисток демократической партии. Мэйнстрим феминизма выглядит гораздо гаже, чем любое радикальное крыло его: лощеные холеные бабищи Глориа Стейнем и Эрика Джонг (Джонг замужем за миллионером), не отрицающие гетеросексуального секса, а вместо этого с пафосом антифашиста борющиеся со всякими отклонениями, порнографией и промискуитетом. Для лесбиянства делается исключение, но на бисексуализм смотрят косо (на секс до брака, тоже). Тактический союз между религиозными фундаменталистами и мэйнстримом феминизма при Рэйгане перерос во взаимопонимание и чуть ли не общность интересов.
После прихода к власти Клинтона, ситуация усугубилась. Софт-феминизм, голосующий традиционно за демократов, почувствовал себя у власти, но сам он всегда служил лишь витриной для радикалов типа Андреи Дворкин. Мэйнстрим-феминистки голосовали за Клинтона и демократов и обеспечивали им финансовую поддержку, но в ответ на это требовали соответствия с радикальной идеологией, целиком повторяющей национализм Черных Пантер (и созданной одновременно с Черными Пантерами) — с заменой негров на женщин. Разумеется, все это делалось под усиленной дымовой завесой либерал-гуманизма (а Дворкин — далеко не либерал, ее последователей весьма справедливо называют феми-наци). В дополнение к охране семейных ценностей и морали, за которую боролись при Рэйгане, были приняты усиленные меры “устранения социального неравенства”, попросту протекционизма при устройстве на работу, покупке акций и т. п. Уже давно в Америке существовал набор принципов и запретов “equal opportunity employer”, которых добровольно придерживаются (с целью финансовых и прочих льгот) большинство учреждений, в том числе все конторы, получающие помощь от государства. Теперь женщина, которую не взяли на работу в “equal opportunity employer”, может подать в суд и легко выиграть дело по дискриминации. На университеты и научные учреждения оказывается давление по случаю недостаточного количество женщин-профессоров и научных работников. В общем, женщину по правам и привилегиям приравняли к негру. Это можно только поприветствовать (меритократия при присвоении научных званий и позиций — несомненно, зло), но установлением цензуры и привилегий для женщин феминистки не ограничились.
Широкомасштабная кампания истерии. Непрерывное промывание мозгов населению по случаю изнасилования. Повсеместные кружки женской самообороны, для защиты от изнасилования. Разработаны психоаналитические методики, позволяющие доказать, что ребенка насиловали родственники в семье; по научным данным, 40% американских отцов насилуют своих дочерей. За “изнасилование” жены, подтверждением которого могут служить следы спермы (сопротивления жены доказывать необязательно), дают такие же сроки, как за изнасилование просто. Приставание, (в том числе и словесное), к женщине, тотально криминализовано, за него можно лишиться работы, а то и свободы. Про “sexual harrassment” пишут передовицы центральных газет, за “sexual harrassment” судят конрессменов и директоров банка. Мой знакомый профессор математики, еврей-ортодокс, получил годовой срок в тюрьме за “unwarranted sexual advances” по отношению к служанке, попросту за то, что он предложил ее трахнуть. Во всех государственных учреждениях проводятся курсы по тому, что такое есть это самое “sexual harrassment” (приставание) и как с ним бороться. Людей, замеченных в приставании, выгоняют с работы, не дожидаясь суда, поскольку суд — дело чересчур накладное Истцу по делу о харрасменте заплатят судебные издержки адвокаты благотворительных организаций феминисток, а ответчику придется платить из своего кармана десятки (если не сотню) тысяч. Другое интересное новое понятие — “date rape”, изнасилование на свидании: дама, давшая свое как-бы согласие, может сказаться изнасилованной на следующий день. Если ей, например, удастся доказать, что она была пьяна до потери рассудка, суд согласится с фактом изнасилования и назначит срок. В колледжах вводятся обязательные списки вопросов, которые кавалер должен задать даме на разных этапах подготовке к сношению (снимая кофточку, трусы и т. д. — около 5-10 пунктов, в общей сложности). Получив ответ “нет” на любой из этих пунктов, кавалер обязан оставить девушку, под угрозой серьезных административных неприятностей (вплоть до исключения). При том, что в американских колледжах стоит атмосфера всеобщего и чрезвычайно интенсивного доносительства, эта угроза весьма серьезная (даже если девушка и не станет рассказывать). Американцы — нация сексуально неблагополучная, но такого безумия, как в 1990-х, Америка не знала со времен сожжения 12-летних ведьм в Салеме.
В общем, идеология внутреннего пользования (философия Дворкин) находит свое совершенное воплощение в деятельности феминизма официозного, окопавшегося в Белом Доме. Философия Дворкин проста, понятна, и весьма революционна, в том же духе, в котором революционны рассуждения протопопа Аввакума. Любой секс есть изнасилование, общество построено на ежедневном изнасиловании женщин, а те, кто не осознают этого — психически больны и нуждаются в переориентации.
Четвертый номер Answer Me! не сильно расходится с радикальным феминизмом. Надо, впрочем, отметить, что программа Дворкин подана Гоудом с изрядной доле сарказма и гротеска — и того и другого академический феминизм начисто лишен — но по сути разногласий между ним и радикал-феминистками не так много. Гоуд провозглашает изначальную устремленность мужчины (и, отличаясь этим тоже от феминисток, человека вообще) на зло, а также примат секса и насилия над любой другой человеческой интеракцией. Разница в выводах там, где феминистки стремятся искоренить или существенно преобразовать человеческую природу, Answer Me! доволен оставить природу как есть. Answer Me! любит социальных делинквентов. В #4 большое место занимает рассказ Питера Сотоса, выпускавшего порнографический фэнзин об изнасилованиях и убийствах детей (журнал был запрещен, а Сотос арестован ФБР) — типичный делинквент, человек трэша, без культуры, без совести, без рефлексии, без сострадания. Сострадание есть факт сочувствия представителя вида к другому представителю того же вида, сострадание есть эволюционный механизм — какое может быть сострадание у уникальных мутантов? Сотос — мутант; Джим Гоуд редактировал и собирался выпустить книгу его рассказов. Но Сотос является скорее иллюстрацией заключений Гоуда и Андреи Дворкин о человечестве, чем соавтором номера 4 — разница примерно такая же, как между слоном в зоопарке и смотрителями. Сотос — слон. Программный материал Answer Me! #4 — 
Самый поучительный текст четвертого номера — это статья Адама Парфри, подробный анализ творчества и философии Андреи Дворкин: “Fucking Andrea Dworkin”. Не без праведного гнева Парфри обличает Дворкин в желании запретить секс (чего она особенно и не скрывала) и набрасывает начатки феминистской конспирологии, с Дворкин в качестве Кристиана Розенкранца и северного магнитного полюса мэйнстрим-феминизма. Особенно интересны иллюстрации.
Основное расхождение Гоуда с программой феминисток — Гоуд доказывает, что изнасилование есть феномен силы, а не феномен культуры, и что изменение культурной атмосферы (путем, к примеру, введения кодексов петтинга в колледжах, или борьбы с порнографами) не излечит изнасилования — гораздо полезнее женщинам покупать пистолеты и заниматься карате.
Результатом публикации фэнзина, посвященного изнасилованию, был грандиозный скандал. В книжном магазине университетского городка Беллингэм, журнал был куплен студенткой феминисткой. В соответствии с учением Дворкин, та сочла номер 4 порнографией, и пошла в суд. Так начался судебный процесс над владельцами магазина, который продолжался год и мог бы обойтись им заключением на несколько лет с конфискацией имущества. Владельцы магазина выиграли процесс, доказав, что Донни очерки мужского изнасилования в тюрьме имеют большую социальную ценность с точки зрения борьбы за благополучие тюрем. На этой красивой ноте заканчивается история Answer Me!
В 1996, Джим Гоуд выпустил книгу Redneck Manifesto, Манифест Гопника, где продолжал защищать ценности и культуру люмпенов. Примерно тогда же, участники Answer Me! #4 (Гоуд, Бойд Райс, Адам Парфри, Шон Партридж) объединились в рок-группу Boyd Rice Experience, и выпустили пластинку Hatesville, посвященную террору, ненависти, трэш-культуре, и насилию над женщиной.
12. Гуманисты
При очевидной мизантропии и человеконенавистничестве подобной позиции, в ней гораздо меньше имплицитного геноцида и фашизма, чем в современном либерализме. Интеллигент любой страны ненавидит и готов любой ценой уничтожить люмпена, гопника. Самые глупые и наивные в этом признаются, остальные делают вид, что это не так, но на самом деле думают то же самое. Егор Гайдар не остановился перед ежегодной убылью “white trash”-а России на полтора миллиона (с перспективой убыли в два-три миллиона, когда демографический удар даст себя знать). Любые меры хороши, когда речь идет о замене электората, не подходящего для либерализма, на электорат подходящий. Либерал видит перед собой атомизированное, идеализированное, лишенное коллективных ценностей человеческое существо — любое другое общество вызывает у него раздражение и нарочитое презрение чистенького перед грязными. По отношению к типажам, выведенным в Answer Me! (порнографы, убийцы, извращенцы, сумасшедшие, в общем униженные и оскорбленные — white trash), либералы делятся на два класса. Одни отказываются извращенцев замечать вообще, а другие настаивают на их немедленном уничтожении. Глазами извращенцев и сумасшедших, мир видится гораздо гуманнее. Гуманизм, в его средневековом понимании, это понимание человека как меры и основы вещей. В этом контексте наиболее естественно звучит старый лозунг: “Пусть весь мир распадется в прах и исчезнет, чем нежели свободному человеку будет отказано в исполнении свободного желания” — кредо средневековых террористов.
Надо осознать появление контр-культуры новой формации, контр-культуры онтологического террора. Любой авторитет от культуры и любое соглашение встречаются ненавистью и презрением. Бунтовщики прошлых эпох предлагали сбросить Софокла, Эсхила, Эврипида с корабля современности — онтологический террорист предпочитает этот корабль потопить. На спасательных шлюпках увозятся наиболее вопиющие и вызывающие феномены поп-культуры, как наиболее адекватные текущей эпохе. Их шлюпки плывут к вулканическому острову перманентной независимости, перманентной революции и перманентного оргазма — острову, где культуры никогда не было.
Примечания
Миша Вербицкий,
Ur-realist Underground
Печатается с разрешения автора
