Первую эйсид-вечеринку в Москве провел все-таки мой брат Максим, уже проживавший тогда в Амстердаме и решительно пропагандировавший дэнс-инновации. Игорь Тонких позволил нам расположиться в фойе малого зала ДК Горбунова, где мы и выставили стол с техникой, усилитель и колонки. Даже нарисовали большой плакат с летящим смайликом в ярких разноцветных сполохах. Публика была что надо – студентки из Мориса-Тереза (а мы очень дружили с Колумбией, Бразилией и Доминиканской Республикой), студенты-славинисты из пушкинского, всякие бывшие утюги, перерождавшиеся в эмигрантов и бизнесменов, художники, музыканты, их дамы и само собой, различные бездельники.
Голландцы раздавали маленькие розовые таблеточки «для поднятия настроения», которые из-за их малого количества приходилось разламывать пополам, а латиноамериканцы, спрятавшись за толстую колонну, угощали близких свежим кокаином. Дискотека удалась на славу.
Лето было ярким и жарким, однако творческий зуд не унимался, и я стал искать новую студию для следующих сессий. И мне изрядно в этих исканиях повезло – Макс Василенко, участник абсолютно авангардного московского дуэта МИКРОХИРУРГИЯ порекомендовал обратиться к Юрию Внукову – штатному звукорежиссеру мосфильмовской «старой» тон-студии, у которого они заканчивали запись своего уникального и единственного альбома. Я поехал знакомиться и впервые оказался на внутренней территории этого государства в государстве.
Юрий Внуков оказался живым и жизнерадостным человеком, что приятно контрастировало и с субтильными отмороженными длинноволосыми юношами за пультами, вяло реагирующими на просьбы и команды и с седыми нервными мэтрами, перелопатившими за свою практику тысячи километров Орвы и Басфы. Он устроил нам обзорную экскурсию по зданию, где находится студия, показал саму студию, просмотровой зал при ней, где на сцене соблазнительно стояла самая настоящая арфа и цимбалы в рабочем виде, да еще огромный ящик с инструментами симфонического оркестра, закрытый на навесной замок. «Ничего страшного, что ключа нет» – говорил он, отгибал металлический лист и доставал радостно бубны, трещотки, бонги. Пустой зал усиливал наш смех и шум и вселял надежды и мечты.
Юрий также показал новый пульт на новой студии, больше похожий на космический корабль, окруженный целым отрядом техников и операторов. «Здесь мы работать не будем – это очень дорого, да и наш старый пульт совсем не так плох, мы на нем стольких блядей переебали…»
Обход территории и павильонов занял пару часов, зато наш новоиспеченный поверенный поведал о некоторых специфических обстоятельствах, связанных с будущей работой. Выписать пропуск в студию на ночь не представлялось возможным, зато под бетонным забором, ограждающим Мосфильм от остальной Москвы, существовал проверенный и налаженный сотрудниками лаз в виде ямы с утрамбованными покатыми краями. Он служил для ночных походов за водкой и поэтому был местом если не святым, то свято оберегаемым, в чем мне пришлось удостовериться в процессе полуторагодичного пролезания «туда». Обратно, на волю мы выходили утром через красивые ворота и пост, прямо к Ботанической улице.
Конечно, моей первой реакцией был мысленный и озвученный как крайнее сомнение отказ от этой потрясающей экзотики, типа: «С инструментами, да под забор – куда это годится!» Однако, силой личного убеждения Юрий Внуков, продемонстрировав своим немаленьким телом весь нехитрый процесс вползания и выползания, привел меня к согласию с новыми обстоятельствами.
Далее в инструкции по выживанию в этой ситуации были упомянуты собаки, коих на территории кинолэнда было количество превеликое и которые чутко охраняли вверенные границы. В них надо было ласково бросать сосисками, колбаской, на худой конец, пельменями или мясосодержащими породами.
На подступах к заветному корпусу надо держаться теневой стороны на случай появления ночных обходчиков, которые начинали свой обход в полночь, но могли менять маршрут и появляться в самых разных местах неожиданно. Если тебя ловят эти охранники, лучше всего прикинуться заблудившимся статистом, проспавшим окончание съемки. Если тебя ловят уже в корпусе здания, где находится студия – ни под каким предлогом нельзя упоминать ни имен, ни паролей, ни явок.
Деньги Юрий запросил такие условные за эти ночные приключения, что я все-таки согласился, и мы оросили этот созревший уговор коньячком. При этом надо отметить, что Юрий носил на себе майку с надписью «Микрохирургия выступает?» с изображением слухового аппарата человека, что представляло его участником мощного концептуального заговора и попросту завораживало.
В силу того, что МИКРОХИРУРГИЯ еще дописывала и собиралась сводить свой драгоценный альбом, мне было предложено заняться программированием паттернов для будущих треков, для чего была выдана драм-машина Ямаха (типа как у группы КИНО в 1988г). Сказывался также дефицит пленки для многоканального «Лирика», а мы должны были на выбор: выкупить ролик с записью Пугачевой за семьдесят баксов (по гос-цене этого ролика с пленкой) или писаться на «дежурный» бесплатный ролик, где находился альбом наших предшественников. Я выбрал второе.
Неделя-другая ожидания и вот – долгожданный звонок с приглашением, полная луна в небе, и невероятное чувство проникания на ночную охраняемую территорию. Перед тем, как кинуться в яму под забором, пришлось глотнуть крепенького от страха и заговорщически помочиться в темных кустах на фоне контрастирующей освещенной Мосфильмовской улицы. Было без пятнадцати полночь и пятнадцать минут для того, чтобы попасть в студию.
Надо признаться, в первый раз я все-таки заблудился, даже чуть запаниковал, однако, никого не встретив нашел нужный козырек подъезда, проехал на третий этаж на лифте и совершил длительный гулкий переход по пустынному коридору с паркетным щербатым полом и регулярными проемами закрытых кабинетов. В одном месте меня напугал человек в очках и костюме, замерший на месте, прислонившись к дубовому косяку одного из кабинетов. На меня этот застывший персонаж никак не отреагировал, и вот я достигаю того последнего поворота коридора, за которым появляется обитая дерматином тяжелая и звуконепроницаемая дверь вожделенной студии, где меня радостно встречает господин оператор. Дверь студии за мной закрывалась наглухо и не открывалась уже до самого утра. Туалета там не оказалось, и предложено было рассчитывать свои возможности сообразно условиям. В критической ситуации предоставлялся удивительный клинообразный глухой угол, сходивший просто на нет, являвшийся производной частью акустической заглушки помещения. Впрочем, в шесть утра можно уже было поздороваться с уборщицами помещений и туалетов на всех этажах этого здания.
В первую же нашу ночь Юрий запустил в пару видеомониторов (для контроля происходящего на сцене зала) какую-то отчаянную порнуху, видимо, проверяя меня на вшивость, а я заставил его сэмплировать звуки с кассетной приставки в буфер рэковой обработки Ямаха по кличке «ведро», которая держала до восьми(!) секунд звука в 12 битовом разрешении. На фоне разгоряченной плоти среди ночи появилась колбаска и все к ней необходимое. Было более подробно объяснено: как работает безумно дорогая обработка Лирик и сколько суперкачественных духовых и струнных звуков содержится в рековых блоках Стеинберг, единственных в совке. Там было все, включая 24х канальные супермагнитофоны, но не оказалось секвенсера, чтобы это хозяйство само заиграло от нажатия кнопки «старт».
Под утро я понял, что нужны инструменты и музыканты, а кольца из пленок все-таки продолжал использовать и создал из них базу для будущего альбома – прописал их на мультитрекер.
Приключения в том же духе продолжились с протаскиванием людей и гитар под тем самым забором, с прятками и бегалками по этажам от преследующих охранников, с ночным курением анаши на крыше здания под звездами, куда нас загоняла эта погоня, с профилактическим выключением электричества на несколько часов (время для рассказов ужасных историй и эротических воспоминаний).
На ночных сессиях побывали самые близкие мне по духу романтики от музыки: Андрей Романов, Павел Понижил, Володя Догадин (удивительным образом тут же разыскал где-то в углу пылящийся синтезатор Юпитер-3 и потребовал его включить и прописать в альбом, Лелик (Алексей Алексеев) и Борис Раскольников (будущий президент клуба «Третий Путь» что по адресу ул.Пятницкая, д.4 существует и по сию пору), Нелли Дворко (проездом из Амстердама в Амстердам), Вова Синий (появившийся уже к завершению сессии).
Раскольников сыграл мне гитарные партии в англоязычную версию песни «Широка страна моя родная», при этом был великолепно налысо выбрит и одет в фиолетовую тельняшку. Юрий ужасно радовался гостям и всему происходящему. Альбом получался экспериментальным во всех смыслах и англоязычным по выражению. Запись его с отменами, переносами этих чудных встреч заняла почти полтора года.
«Последний выдох» и «Мосфилмьюзак» записаны там, огромное спасибо и респект нашему подольскому другу – Юрию Внукову! В дальнейшем он не остался не у дел, а помог нам записать трек «Белая ночь – белое тепло» в альбом «Песни Майка», уже в условиях студии какого-то ДК в Подольске (было по-зимнему и по подмосковному темно, поэтому не помню точно какого). В стенах той же студии на Мосфильме мы с моим братом благополучно записали материал для первого в России компакт-диска с этнической музыкой-тувинское трио ОЗЮМ («Ростки») с потрясающими голосами Оолака, Станислава и Откуна.
Запись происходила уже летом 1992 года, заняла целую ночь, два часа из которой мы развешивали и настраивали суперчувствительные микрофоны в зале и на сцене, чтобы достичь эффекта объема горного ущелья (отказавшись от дорогой и проверенной электронной американской обработки).
В результате запись получилась практически монофонической (сигналы со всех микрофонов сложились в один не разведенный по панораме пучок), да еще и дико шумящей, ибо мы поддались на соблазн включить во время записи сверхдорогой блок Сони-Долби шумоподавителя, который,конечно, не был задействован при изготовлении мастера и оставил после себя незабываемый широкополосный неистребимый шум (принцип работы системы Долби – подмешивание шума к несущему сигналу). Однако, диск этот был выпущен, и за несколько лет напрочь распродан (рынок компактов только начал насыщаться ассортиментом, и до тех пор Апрелевским заводом активно выпускался только винил).
C Андреем Пастернаком мне также удалось увидеться на его новой студии на улице Герцена по поводу записи песни Майка Науменко «Растафара» в исполнении питерских ОПАСНЫХ СОСЕДЕЙ: «Кто пришел ко мне утром и разбудил меня…». Помогал им с аранжировочкой будущий клавишник ДДТ Мура-Мурашев, а звук на сведении выстраивали по подобию звучания Боба Марли с компакт-диска путем сравнения последовательным переключением и прослушиванием. Получилось вполне гуманно.
Когда я собирал материал для меморандума Майку «Песни Майка», запись велась на нескольких студиях, по соображениям занятости-свободности и предоставляемых возможностей при условии тотальной экономии денежных средств, ведь оплачивать все приходилось из собственного кармана.
ВА-БАНКЪ записали «20 лет» сразу, за одну смену даже при отсутствии своего барабанщика – под драм-машинку, которую тут же запрограммировал бас-гитарист. Процесс этот происходил практически самостоятельно на студии «Анаконда», что была на Площади Ильича, на первом этаже некоего общежития. Приятно иметь дело с профессионалами, ибо, к примеру, ростовскую коллаборацию МАТРОССКАЯ ТИШИНА пришлось окучивать как группу в детском саду. Вокалист и лидер этого образования Герман Дижечко, находясь всегда в не совсем адекватных состояниях, умудрился в песне «Прощай, детка!», которую сам же и выбрал спеть всего два-три слова: «Прощай, детка, детка прощай!», зато басист выдал невероятное-длинное и красивое соло на бас-гитаре в проигрыше. Получилось весьма танцевально.
Больше всего пришлось повозиться с «фиолетовым» Борисом Раскольниковым, согласившимся исполнить эпичекую вещь «Сегодня ночью». Были подтянуты для поддержки лучшие авторитетные музыкальные силы из Бориного окружения, и на студии Богданова случилось максимально многолюдно. Песню доводили до ума и записывали пару месяцев – Борис хотел добиться идеального фиолетового звучания и образа, что я и воплотил на съемках клипа, залив его при монтаже психоделическими сполохами тиви-заводок. Получилось необычно, бэтакам с оригиналом хранится в «Третьем Пути».
Остальные участники проявили дисциплинированность, самостоятельность и уважение к ситуации и вскоре альбом был собран, принят художественной комиссией «Русского Диска» (часть разваленной на тот момент фирмы «Мелодия») и отпечатан приличным тиражом на виниле. Имперская система распространения граммпластинок тогда еще срабатывала – поезда с музыкальной продукцией шли исправно до Дальнего Востока и наш трибьют-альбом проявился повсеместно, что и порадовало.
Поездка а Апрелевку принесла впечатления о масштабах виниловой индустрии, хотя к тому времени работала лишь одна цеховая линия с импортными станками. Зарплаты были мизерными, и работники покидали загибающееся производство или ходили за мной тенями между цеховыми блоками с предложениями вынести за территорию «любые» диски. «Диски нужны? Любые! Только без конвертов, с конвертами сложней…» – это выглядело соблазнительно-подозрительно. В административной части прямо на полу лежала гора «Мамонова и Алексея» явно для списания в брак, – вялая работница вдумчиво разлучала сами диски с конвертами и вкладками…
В течении года я прошел заключительную фазу общения с фирмой «Русский Диск» и ее директором Паролем. В серии «История Советского Панка» с подачи основателя панк-клуба «Им. Джерри Рубина», Светланы Ельчаниновой, должна была выйти и наша ретроспективная компиляция «Те Самые Песни».
Так что я исправно топтал синие магендоины на половых изразцах в подъезде того дома, где Пароль располагался, ловил его по кабинетам и коридорам для подписания множественных бумажек, общался с тетками, делавшими в перерывах между вязанием отличный старорежимный аналоговый мастеринг и чистку старых щелкающих записей путем наклеивания на пленку узеньких кусочков скотча и там где был щелчок появлялась микропауза. При этом наш все-таки убогий домашний саунд они волшебным образом превращали в полноценно звучащий звук и я посмел тогда подумать, что лампа это «она», женского рода, согревала наше мужское грубое творчество своим полнокровным женским теплом, являя на выходе превосходный, потрясающе полноценный звук. Эти вяжущие женщины заставили меня гордиться сделанным, быть уверенным в результате нашей общей работы, поверить в значимость происходящего, они так искренно вибрировали своими тапочками в такт нашей заводной музычки. Ура!
В результате некоей путаницы тираж нашей грампластинки, печатаемой на рижском заводе(!) из-за остановки апрелевских мощностей был превышен в два с половиной раза, и излишки в виде пятнадцати тысяч штук были преданы растерзанию трактором там же, на землях Латвии. Слава Господу, я этого не видел… Аминь!
«Our country is a land of beauty
Our country is a land of glee
There are many rivers. woods and cities
Where man is gloriously free!»
Для Специального радио
Август 2005
БРАТЬЯ ПО РАЗУМУ КОНЦА ВОСЬМИДЕСЯТЫХ. ЧАСТЬ 1. ОТ ГРУППЫ СПУТНИК К РИЖСКОЙ МОГИЛЕ
