Осенью 2006 года все поклонники ВИА-жанра с воодушевлением отметили 40-летие “Поющих гитар”. На этом фоне, может быть, менее заметным оказался другой юбилей – 35-летие ВИА “Калинка”. Эта публикация посвящена жизни и творчеству человека, имеющего самое непосредственное отношение к обоим юбилеям. Многие, наверное, знают, что Сергей Борисович Лавровский был одним из основателей ВИА “Поющие гитары”, создателем и бессменным руководителем ВИА “Калинка”, но вряд ли кто-то ныне вспомнит джазмена Сергея Лавровского. А ведь до появления ВИА на нашей эстраде Сергей Борисович был замечательным джазменом, одним из руководителей самого первого в нашей стране джаз-клуба.
В мае 2006 года мы встречались с Сергеем Борисовичем в Санкт-Петербурге. Этот 72-летний музыкант поражает своей молодостью, энергией, оптимизмом! Он по-прежнему на эстраде, много работает, а кроме этого пишет книгу и занимается восстановлением истории своей семьи. Оказалось, что Лавровскому есть, что восстанавливать. Среди его предков и испанские дворяне Де Тельс, и немецкие бароны Фон Вахтен, и русские священники Лавровы. Наверное, поэтому наш разговор начался именно с темы происхождения Сергея Борисовича и появления фамилии Лавровский:
– Дело в том, что я сейчас начал писать книгу воспоминаний. Мы с племянником раскопали через архивы Тульской области официальное подтверждение того, что наши предки, первое упоминание о которых относится к 800-му году, испанские благородники Де Тельс, при Петре I были приглашены в Россию. Получили имение в Тульской губернии, обрусели и со временем породнились с соседями – выходцами из Германии баронами Фон Вахтен и русскими священниками Лавровыми. Дело в том, что настоящая фамилия моего отца Лавров. В 1906 году он приехал в Санкт-Петербург, окончил здесь театральное училище и начал карьеру театрального актера. Вот тогда-то он и добавил к своей фамилии окончание “ский”. Я в точности не знаю, зачем он это сделал. Наверное, тогда так было модно.
После революции отец служил в Красной Армии, был культмассовым работником в политотделе Первой Туркестанской армии. В 1921 году стал директором Ташкентского оперного театра. Там же познакомился с моей мамой – цирковой артисткой из династии наездников Соболевских. Отец влюбился, бросил театральную карьеру, вошел в номер цирковых артистов, в 31 год начал изучать конно-акробатическую профессию.
В 1924 году вся семья уехала работать заграницу. Около 15 лет там прожили. Я родился в 1934 году в Париже. В 1936 или начале 1937 года семья вернулась в СССР.
Для меня до сих пор остается загадкой, как сталинская мясорубка миновала нашу семью. Ведь мало то, что они почти 15 лет прожили заграницей, так еще и не вся семья вернулась в Союз – два маминых брата и сестра остались заграницей. Конечно, они не собирались там оставаться навсегда, просто хотели еще пару лет поработать. Но началась Вторая Мировая война, и путь на родину был отрезан. Как советско-поданные они попали в концлагерь, откуда их чудом вытащил директор цирка, в котором они долгие годы работали. Потом судьба разбросала их по всему миру. Мамина сестра вышла замуж в Голландии, один брат осел в Бельгии, другой эмигрировал в Аргентину. А та часть нашей семьи, которая вернулась в СССР, прекрасно работала здесь до конца 40-х годов.
Но все-таки, когда я вырос, родители, памятуя о своей горькой судьбе, ни за что не хотели, чтобы я продолжил их дело, они всячески отстраняли меня от цирка, музыки, театра. Родители считали, что я должен стать инженером. Инженер, в их понимании, это была почетная, уважаемая должность. Я поступил в Ленинградский институт точной механики и оптики (ЛИТМО). Но музыка взяла свое. В середине 50-х я увлекся джазом. У нас в институте существовал джаз-оркестр, которым руководил замечательный музыкант Игорь Петренко. В джаз-оркестре ЛИТМО я играл три года. У нас было три саксофона, труба, тромбон. Мы вместе ездили на джаз-фестивали в Таллинн и Тарту, принимали участие в двух ленинградских джазовых фестивалях, занимали хорошие места, да и, вообще, пользовались успехом.
В 1958 году в Ленинграде был создан первый в нашей стране джаз-клуб. Нам выделили помещение в ДК имени Кирова. Нашим президентом стал джазовый фотограф Наум Каждан, а мы с Володей Тагом были вице-президентами. Кроме нас в совет клуба входили Владимир Фейертаг, Вадим Юрченков, Аркадий Мемхес и еще несколько джазовых музыкантов. Совет определял дни собраний, обсуждения проблем, джазовых концертов, джем-сейшенов и т.д. В основном в джаз-клубе были музыканты-любители, так как высокие профессионалы на первых порах нас чурались. На первом, организационном, собрании ленинградского джаз-клуба присутствовал нынешний джазовый теоретик Алексей Баташов.
Через год или полтора он создал такой же джаз-клуб в Москве. Это было очень интересное время. В джаз-клубе мы встречались, общались, играли с такими замечательными музыкантами, как Константин Носов, Давид Голощекин, Геннадий Гольштейн, Юрий Вихарев, Стас Стрельцов, Лев Болдырев, Герман Лукьянов, Теймураз Кухарев, Валерий Мысовский, Алик Лескович, Володя Прокофьев и многие другие. Мне даже с бывшими утесовцами довелось вместе поиграть в оркестрах. Кандат, Котлярский, Дайвиц – это музыканты, которые когда-то еще в тэо-джазе играли. Ведь изначально в оркестре Утесова играли ленинградские музыканты, но когда оркестр перебрался в Москву, ленинградцев оттуда потихоньку вытеснили и заменили москвичами. Вообще, было много примеров, когда ленинградские музыканты, причем лучшие музыканты, в Москве не приживались.
Я хочу рассказать, пожалуй, о самом знаменательном эпизоде за все время существования первого джаз-клуба – это приезд в Ленинград оркестра Бенни Гудмана в июне 1962 года. Естественно, это было революционное событие в развитии не только питерского, но и всего советского джаза. Был дан какой-то толчок. Конечно, мы гонялись за музыкантами, нам было интересно с ними поговорить. Но ведь никто ж не разрешил бы нам провести джем-сейшн с американцами. Поэтому мы решили провести его ночью, тайно в здании университета. Рояль там был, я привез свои барабаны, кто-то из ребят привез контрабас. Гена Гольштейн посадил американских музыкантов в свой катер и повез якобы на прогулку, а сам пристал около университетской набережной. Мы тихонечко провели американцев в университет.
Они сказали: «Ребята, ну, в сухую нам как-то неинтересно». Поэтому было привезено два ящика водки. (У каждого из музыкантов под стулом стояла бутылка водки). Они потихоньку пригубляли, и этот джем-сейшен продолжался до тех пор, пока они еще могли сидеть. Стоять, понятное дело, уже не могли. Ну, а для нас это было такое супер-общение, потому что мы смогли увидеть и услышать, как играют американцы по сравнению с нашими звездами. Это, как если сравнивать американца, который говорит по-английски от рождения и иностранца, который хорошо выучил английский язык, но все-таки не знает какого-то сленга, оборотов и т.д. Так вот игра наших знаменитостей была, как хорошо выученный иностранный язык. Все-таки это надо с молоком матери всасывать. Может быть, следующие поколения, которые выросли в более открытое время, могли впитывать в себя то, что для нашего поколения было трудным, тяжким, и не сразу поддавалось освоению.
Вскоре мы с Давидом Голощекиным перешли на работу в Ленконцерт, но там что-то не сложилось, и наш квинтет распался. Додик пошел работать к Вайнштейну, а я так и остался на эстраде. Сначала работал с Павлом Рудаковым, потом – с Рубиной Колонтарян. А в 1965 году у нас с Толей Васильевым и Женей Броневицким возникла идея “Поющих гитар”.
С Толей мы были знакомы еще с конца 50-х. Почти целый год мы обдумывали, обсасывали эту идею. Очень боялись старшего Броневицкого, который поклялся что, если Толя Васильев уйдет из «Дружбы», то его утопят, где бы он ни оказался. Ну, может быть, это была просто игра слов, но, тем не менее, мы от греха подальше умчались из Ленинграда на юг, в Новомихайловку. Там в тиши, вдали от всех репетировали 2,5 месяца. Тогда нас было пятеро – я, Толя Васильев, Володя Калинин, Женя Броневицкий и Лева Вильдавский. И еще Галя Баранова с нами поехала. Должен был поехать Толя Королев, но он не смог вовремя уйти из «Дружбы».
Кстати, тогда наш ансамбль назывался “Белые ночи”, а руководителем числился я. Просто мы с Толей договорились, что поскольку эта точка моя, и знают там меня, а не Васильева, то и руководителем официально буду числиться я. У меня даже где-то почетная грамота сохранилась ансамблю “Белые ночи” под управлением Сергея Лавровского.
Когда начали репетировать, выяснилось, что мы все хреново поем. А мы с Володей Калининым – в особенности. Голоса не строились, не сливались, ведь поставленных голосов ни у кого из нас не было. Ни я, ни Толя, ни Женя, ни Володя, ни Лева никогда не пели. Галя у нас была единственной настоящей вокалисткой. А все остальные – самодеятельность.
Дело в том, что становление хорового коллектива, хорового звучания ансамбля – это не двухдневная работа. Единое звучание вырабатывается годами. Постепенно все как-то вырисовывалось. Работой, подбором людей, занятиями с Акульшиным. Валя научил нас каждодневным многочасовым распевкам у рояля для того, чтобы слышать друг друга, чтобы интонировать всем вместе. Надо было подобрать людей, чтобы сливались голоса. Почему Саша Федоров появился в коллективе? Потому что его голос идеально сливался с голосом Жени Броневицкого и с женскими голосами, с Леной Федоровой в частности.
Очень много значил для ансамбля приход таких крепких музыкантов, как Эдик Кузинер, Гриша Клеймиц. Они привнесли свою музыкальную культуру, умение создать хоровые партии так, чтобы они звучали слаженно. Поэтому, может быть, только после 1970 года хоры зазвучали. А на первых порах очень помогала в вокале Галя Баранова, потому что у нее низкое контральто, и она хорошо сливалась с мужиками. Голос у нее был выше всяких похвал! Потом она все-таки профессионал, консерваторка – могла немножко подстраиваться.
Кстати, о Барановой! Не знаю, правда это или нет, но поговаривали, что ее мать с рогатиной на медведя ходила! И Галя в нее пошла. У них с Володей Калининым тогда был роман, так она его брала на руки и носила. А ведь Володя совсем не маленький мужик был!
Надо сказать, что с самого начала у нас в пятерке было очень хорошее распределение обязанностей. Васильев проводил в жизнь главную музыкальную линию нашего ансамбля. Я занимался продюсерско-административной деятельностью. Женя Броневицкий и Лева Вильдавский – молодые энтузиасты, поклонники горячей музыки Битлз, к тому же знающие молодых ребят из групп «Лесные братья», «Авангард» и т.д. Володя Калинин, кроме того, что был музыкантом, он был еще и большим знатоком техники, инженером по образованию, прекрасно разбирался в радиоаппаратуре. Самые первые комплекты нашей аппаратуры – это было его произведение.
Первый ревербератор, на котором Толя Васильев играл «Аппачи» был переделан Володей Калининым из магнитофона. Он всегда мог оказать техническую помощь даже последующим профессиональным радистам. А первую профессиональную аппаратуру мы купили у Марино Марини. Ее мощность была 40 ватт. Сейчас это смешно звучит, а тогда мы ею озвучивали 2-тысячный зал Дворца культуры Ленсовета! И все говорили: «Что же вы так громко играете?» Сейчас 100-ваттники, 200-ваттники в квартирах ставят. А тогда 40 ватт на огромный зал, и все уши затыкали! Но это потом, а тогда, в 1966-м, у нас вся аппаратура была самопальная.
В сентябре 1966 года втайне от Александра Броневицкого мы вернулись в Ленинград. «Дружба» в это время была на гастролях. Я договорился насчет помещения в Клубе «10-летия Октября» на Обводном канале. Еще месяц мы репетировали здесь с режиссером Анатолием Шагиняном и хормейстером Валентином Акульшиным. Подготовили одно отделение – песен 10 или 12. «Полюшко-поле», «Песня о Ленинграде» (Я счастлив, что я ленинградец…), «Мишель», «Гёл» и т.д. Пока мы репетировали, по городу уже поползли слухи, что какие-то там гитары сами поют.
Для Специального радио
Март 2007
ВИА «ПОЮЩИЕ ГИТАРЫ». КАК ВСЁ НАЧИНАЛОСЬ. ЧАСТЬ 2: «К НАМ ПРИЕЗЖАЮТ СОВЕТСКИЕ БИТЛЫ!»
ВИА «ПОЮЩИЕ ГИТАРЫ». КАК ВСЁ НАЧИНАЛОСЬ. ЧАСТЬ 3: «КАЛИНКА» – МАЛИНКА МОЯ
