Очень долго, с 1967 по 1975 год, я находился в распоряжении постулата о необыкновенной продуктивности коллективного творчества в бит-музыке, блестяще воплощенного Beatles, и не жаждал лидерства в коллективах, в которых играл и с которыми сотрудничал. За это время их список прислонился ко второму десятку: «Фобос», «Бриз», «Красные дьяволята», «Ребята», два духовых оркестра в армии (и две безымянные группы там же), «Пульсар», «Облака», «Легенда». Последний коллектив, в котором я был рядовым музыкантом, дубненская «Легенда», являлся каноническим воплощением самодеятельного ВИА, где 10-12 человек гордо бродят по сцене с бубнами и гитарами наперевес, оглашая партер комсомольскими речевками.
«Легенда» появилась в результате волевого решения руководства ДК «Мир» о слиянии двух групп, «Облака» и «Пульсары», в одну: так у директора было меньше головной боли с оборудованием, помещениями и дрязгами. Но на такой колхоз нужен был опытный председатель, и мы – я, Виталик Рыбаков и Гена Петров, бывшие участники «Облаков» – предложили на эту должность Сашу Смирнова. Его мы видели на каком-то фестивале во главе кимрского коллектива: он поразил нас своей фортепьянной техникой и масштабностью композиций в стиле «Ариэля». (Кимры – небольшой, провинциальный городок в Тверской области в 20 километрах от Дубны, когда-то славившийся своими сапожниками.) Смирнова приняли на работу, дали комнату в общаге, и он рьяно взялся не только за репертуар, но и за… наших жен!
Надо сказать, что Саша происходил из той породы котов, у которых март – весь год. К тому же он сильно – по сапожному, насмерть – пил, и в состоянии алкогольного безумия искренне ощущал себя Повелителем Множественного Оргазма. Тогда остановить его не могло ничто, даже горячая кухонная плита ресторана «Дубна», на которую он как-то, как рассказывают, завалил одну из подружек.
…После того, как Саша попытался ночью влезть через окно в комнату Рыбаковых (Виталик был, кажется, в отъезде), наше терпение иссякло. Мы подкараулили его на площадке 3-го этажа, где располагалась репетиционная комната, и предупредили: еще одна попытка приблизится к нашим женам – и мы скинем его вниз. В этот пролет, по пьянке, уже падало человек 5, в том числе – с летальным исходом. Саша глубоко прочувствовал ситуацию и на репетиции боялся даже смотреть в нашу сторону…
Через некоторое время я ушел из «Легенды», а после меня – и Виталик с Геной.
Конечно, дело было не только и не только в сексуальных амбициях Смирнова, который, кстати, сейчас играет в группе Леонида Агутина. Мне нужен был простор и время для собственных песен и идей, которым в «Легенде» места не было.
В апреле 1975 года я устроится в ДК «Октябрь» на ставку руководителя музыкального
ансамбля. Зарплату мне положили в 70 рублей, а чтобы я очень не голодал, разрешили по совместительству вести кружок гитаристов – еще 15 или 20 руб. в месяц. Так что до знаменитой и до сих пор часто упоминаемой ставки МНС в 100 руб. я не дотягивал. Первую аппаратуру удалось добыть с помощью родственных связей, но не моих. В то время ДК «Мир» и ДК «Октябрь» в Дубне возглавляла семейная пара Чудомеевых, муж и жена, и мне удалось убедить Маргариту Романовну, что на «кинапах», которые нам достались в наследство, играть невозможно. Тогда она договорилась с мужем, что тот с ней поделится: «Мир» всегда жил побогаче.
Так я стал обладателем двух «Regent 30» и одного Regent 60» 1966 года выпуска. (Один «Regent 30», кстати, до сих пор у меня работает как «комбик» для синтезатора.) Дали мне и помещение: комнату в подвале площадью 10-12 метров. За стеной располагался одноочковый туалет, и где-то полгода я потчевал его посетителей своими опусами, а они меня – то нежно, то бурно – рецензировали. Раньше я обычно играл на бас-гитаре, но теперь решил специализироваться на соло, что больше подходило для лидера группы, каковым я теперь стал.
А дальше надо было собирать коллектив, и помог мне в этом мой папа. Он уже лет 10-12 возглавлял агитбригаду «Эхо», в которой кто только не переиграл. И вот именно папа стал направлять ко мне знакомых ему молодых музыкантов.
Первым появился Саша Капитонов (род. 16.06.1957), басист, который был сильно возбужден перспективой поиграть в настоящей рок-группе. Он привел барабанщика Сергея Пестова, своего друга (род. 2.02.1958), а вслед за ними по наущению папы подтянулся Саша Васильченко (род.23.08.1956) – на вторую гитару и вокал. Конечно, я был несколько удручен возрастом претендентов: двоим по 17 и одному 18. Мне самому уже стукнуло 24, я был женат, жена Татьяна ходила на сносях. К тому же ребята играли не ахти как по сравнению с музыкантами «Облаков». Но делать было нечего, ДК срочно нуждалось в танцевальных вечерах с ВИА, а не замшелым эстрадным оркестром.
После двух недель интенсивных репетиций, где-то в середине мая 1975, еще не имея названия, наша группа впервые вышла на сцену, чтобы отыграть несколько раз (тянули время) сет из 14-15 песен, которые мы успели кое-как слепить. Репертуар был достаточно стандартным для того времени: западная классика от Beatles, Deep Purple, Grand Funk, Slade; пара моих песен; несколько хитов советских ВИА. Сейчас это кажется странным, но в то время публика (принявшая нас «на ура») нормально колбасила под любой рокешник, даже если в песне менялся темп: на быстрой части она прыгала, на медленной – соединялась в пары. Именно поэтому мы лет 5 играли любимую нами «Feeling Allright» Grand Funk не напрягая ни себя, ни публику. Конечно же, мы выучили и мои хиты, уже устоявшиеся в сознании публики – «Машу» (1971) и «Некрасивую» (1967).
Любопытна история появления этих двух наиболее известных, наверное, моих вещей. Песня «Girl» Beatles была первой песней, аккорды которой я выучил на гитаре, еще учась в 9-м классе. Выучив, я на основе их гармонической идеи, слегка изменив куплет, сочинив другой припев и наложив на все это свою мелодию и русский текст, я «создал» «Некрасивую».
Как оказалось, получилось неплохо: я даже представить тогда не мог, что почти через 30 лет, в 1996-м, ее будут петь в российском финале конкурса «Евровидение». Это было приятно. Неприятно было то, что авторами были указаны Леонид Величковский (музыка) и Тимур Горский (стихи). Последний ее и исполнял на РТР, потом она вышла и на диске. Пришлось мне бодаться в суде с экс-мужем Лады Дэнс и продюсером «Стрелок», чтобы доказать свое авторство. Доказал, вот только денег не получил: хитрый Леня стоял на том, что не существует документа, подтверждающего, что именно он назвал себя автором – это редакторы РТР так написали, а он ни причем. А судиться с РТР мне было неудобно: они в «Программе А» извинились передо мной в прямом эфире и, сопоставив два варианта, мой и ворованный, наглядно показали, кто настоящий автор.
С «Машей» история была попроще. Лето 1971 года, армия, Наро-фоминский район. Я сижу в беседке с «дедами», которым осенью на дембель, пою песни, мне уходить следующей весной. «Деды», простые ребята из деревень и с городских окраин, говорят: «Серега, а написал бы ты что-нибудь для нас, дембелей, а то какие-то все «московские» у тебя песни, мудреные». Я мог бы отказаться т.к. они были моими подчиненными, а я их довольно строгим начальником-старшиной. Но те, кто меня об этом просил, были хорошими служаками, и никого из них туалеты мыть я не посылал. В общем, на «Машу» я потратил вечер. Ритмически-гармоническую идею взял из «Шизгары», а припев соорудил из тех самых «трех аккордов» которые лежат на подкорке у всего нашего населения. Текст доступный: парень уходит в армию, а пока служит, девочка из его двора подрастает. Он возвращается и встречает ее…
Дембелям песня понравилась, а я, отслужив, о ней совершенно забыл до тех пор, пока Гена Петров не вытащил ее (к моему тогдашнему неудовольствию) из загашника для «Облаков» (1973-74). И песня пошла. То есть, «если бы вы знали, из какого сора…» – именно это я хочу сказать.
Когда танцевальная горячка несколько спала, нам захотелось как-то обустроить нашу коморку, в которой из-за тесноты не было даже стульев и во время репетиций приходилось сидеть на «регентах» с риском рассечь лоб о грохочущую над ухом барабанную тарелку.
В том же подвале располагалась Детская художественная школа, в которой преподавал мой знакомый Слава Шмагин, ставший вскоре известным художником-авангардистом с Малой Грузинской. Преподавал он весьма своеобразно: запускал детей в класс (школа функционировала со второй половины дня), а сам поднимался в буфет, где неторопливо выпивал бутылку портвейна закусывая ее хеком под маринадом. Потом спускался к детям, дабы проверить, насколько те хорошо выполнили его живописное задание. Естественно, был строг.
И вот, перехватив его как-то до посещения буфета, я предложил ему как-нибудь разрисовать нашу комнату. Слава согласился, но попросил предварительно оклеить стены белой бумагой, что мы ударно и сделали. После этого он велел всем удалиться, сказав, что работа займет всю ночь, а с нас – 3 портвейна. На следующий день, взяв на вахте ключи и сгорая от любопытства, я направился в подвал.
Увиденное повергло меня в шок: все стены, от пола до потолка, были разрисованы сотнями летевших куда-то членов с крылышками! Причем, в рисунке чувствовались и вкус, и рука. Пришлось срочно сдирать бумагу: если бы кто-нибудь из начальства узрел случайно этот своеобразный «дизайн», история группы могла бы на этом закончиться – времена стояли пуританские, слово «секс» считалось неприличной буржуазной идиомой того, о чем не принято говорить вслух, и имело хождение в очень узких кругах известно куда продвинутой интеллигенции.
Хотя нам и удалось получить кое-какой аппарат, гитары в ДК были совсем плохие, ухайдаканные предшествовавшим самодеятельным поколением чешские «торнады». Бас мы купили с рук, это был «самопал» цвета «я покрасил подоконник», но с неплохим звуком. Для себя я решил сделать гитару сам.
У меня была пара съемников, кажется, немецкого происхождения, которые мне привез из Венгрии мой старый друг по «Фобосу» Иштван Ланг. Корпус по форме, которую я придумал еще в тоске в ожидании дембеля, изготовили в макетной мастерской местного завода-«ящика», гриф был от «Star-5». Скрутив все вместе, я решил не заморачиваться покраской, а просто обшил корпус куском черного бархата. На ремень пошли клинья от красной замшевой мини-юбки жены: свою функцию она уже выполнила, и я мог любоваться ногами супруги во всю их прекрасную длину и без нее. Инструмент получился звонким и очень удобным, хотя сейчас, конечно, я бы играть на нем не стал.
Где-то в это время, летом 1975, нам утвердили и название группы – «Жар-птица». Обошлось не без споров: нам предлагали назваться то «Юностью», то «Молодостью», другие варианты начальству почему-то в голову не приходили. А мы хотели обозваться «Фениксом», альбом Grand Funk нам уж больно нравился. Пришлось идти на компромисс, заменив протестантский «Феникс» на православную «Жар-птицу».
Потом и наши жилищные условия улучшились, мы въехали в довольно просторную квадратную комнату метров на 35 в том же подвале. На этот раз мы не рискнули приглашать Славу в качестве дизайнера, зато он подарил нам несколько своих ранних работ, причем, уже в рамах. Они настолько органично смотрелись на наших стенах вперемежку с гитарами, микрофонами и барабанами, что с тех пор я запретил музыкантам вешать на стены постеры автомобилей и голых баб – только настоящее искусство, сделанное руками.
Эта традиция просуществовала до 1993 года, до того момента, когда у другой моей группы, «Алиби», еще было приличное помещение. Многие дубненские художники выставлялись у нас таким образом, экспозиция обновлялась, и часто посетители приходили не нас послушать, а картины посмотреть: наши экспоненты почти всегда принадлежали к авангардным течениям и у них были свои цензурные трудности с галереями – такие же, как и у нас с концертами. Мы играли все лучше и лучше, и я очень скоро оценил достоинства ребят, которые ко мне пришли.
Если Капитонов и Пестов сразу стали ядром коллектива, то Васильченко некоторое время колебался: помимо гитары он увлекался еще штангой, расставаться с которой не хотел. Но Пестик (Пестов) и Капа (Капитонов) начали подшучивать по поводу его веса, дыхания и потения, и Торчок (Васильченко) окончательно прибился к нашему берегу. Очень скоро я наглядно убедился в его незаурядных вокальных данных: в известном «перпловском» хите «Child in time» Гилан в вокализе три раза поет с повышением на терцию. Саша легко пел и четвертый, да так, что зрителей прошибало насквозь – Витас отдыхает. А вскоре у нас появился и клавишник: интеллигентный, спокойный, по хорошему наивный Юра Пулин (род.7.08.1954). Работал он художником в «почтовом ящике», мать его была простой русской женщиной, шумной и гостеприимной, а папа – оседлым около мамы молчаливым цыганом. Так что гены у Юры были еще те, и когда он всерьез заводился за своей «вермоной», то вместе с Витасом немного отдыхал и Штокгаузен.
Нам всем приходилось много учиться музыкальному ремеслу. Познание основ рок-н-ролла тогда было процессом невероятно сложным, напрямую связанным с закрытостью от остального мира государства «СССР». Учебников по гитаре, бас-гитаре или ударным, каких-либо училищ или курсов просто не существовало в советской природе – в лучшем случае это был самоучитель Крамского для классической гитары. И приходилось, например, подбирать соло какой-нибудь «Hayway star» с магнитофона, замедляя в 2 раза скорость пленки и пытаясь догадаться при этом, как Блэкмор делает ту или иную подтяжку. Если же подбирался бас, то скорость в 2 раза увеличивалась, и тогда его более или менее становилось слышно.
У меня было всего 2 учебника: какая-то американская джазовая гитарная школа, отпечатанная на принте, с таблатурой аккордов, совсем не подходящих для рок-музыки, и сборник из четырех гитарных соло гигантов того времени: Сантана, Блэкмор, Хендрикс и Пейдж. Помню, я достал эту бледную копию с большим трудом, через десятые рук, но потом испахал ее до последнего бемоля.
Как-то раз, практикуясь с блюзом из Led Zeppelin I (просто сидел и повторял на гитаре за Пейджем его пассажи, иногда их слегка обыгрывая), я взял и записал то, что у меня получалось. Когда Капа с Торчком пришли на репетицию, я поставил им эту пленку, сказав, что добыл редкую запись «Дирижаблей». Они внимательно слушали этот самопальный вариант хорошо им известной композиции, цокали языками, показывали мне большие пальцы, а потом попросили «закатать» песенку и им. Целый вечер я молчал как партизан в бункере, а потом мы вместе хорошо посмеялись. Но когда сегодня я иногда слушаю сохранившиеся репетиционные и концертные записи тех лет, то с грустью понимаю, что мы не знали и 80% из того, что было необходимо. И это была не наша вина, а беда всего народа, который не мог себе представить, что количество сортов столь любимой им колбасы не ограничено сортами «вареная» и «копченая», что в другом, параллельном мире их намного больше, чем башен у Кремля.
Как и всякий житель Подмосковья, обремененный семьей, я периодически, 1-2 раза в месяц, ездил в Москву за продуктами. Покупал сыр, сливочное масло, колбасу, мясо, конфеты, шоколад – то, чего в Дубне, несмотря на ее уникальный для СССР статус международного научного центра, в открытой продаже почти не было – только по талонам раз в квартал. Для «Жар-птицы» же я в огромных количествах закупал кофе в знаменитом чайном магазине на Кировской. Кофе в Дубне тоже было в дефиците, а мы все любили попить его в перерыв, и поэтому два ящика моего стола всегда были набиты зелеными пачками с надписью: «кофе молотый, 1 сорт», и коробками с рафинадом.
Начальство ДК ставило перед нами довольно простые задачи: играть в выходные на танцах и время от времени давать концерты – на праздники, в подшефных организациях или по какой-то комсомольско-партийной необходимости. Концерты тогда для самодеятельных коллективов были бесплатным мероприятием, в лучшем случае участнику коллектива могли предоставить отгул на работе. За танцы же платили что-то около 3 рублей на человека. Отдельно оплачивался Новогодний вечер – от 100 до 200 рублей за ночь на всех. Можно еще было халтурить на свадьбах, школьных вечерах и юбилеях: на это начальство смотрели сквозь пальцы и препятствий к вывозу аппаратуры обычно не чинило.
Иногда самодеятельные музыканты откладывали заработанные таким образом деньги на покупку инструментов: за год-полтора можно было накопить на недорогую гитару типа «элгиты». Но большинство их честно пропивало: участники самодеятельности придерживались того мнения, что, раз уж мы выступаем бесплатно, то пусть государство и обеспечивает творческий процесс всем необходимым.
В нашей команде все было несколько по другому: мы, конечно, не потянули бы покупку комплекта усилителей или полной ударной установки, поэтому мне несколько раз за 9,5 лет работы приходилось писать заявления с просьбой приобрести что-нибудь посвежее «регентов». Раза два это удавалось, на «Бигах» и «Вермонах» мы тоже поиграли. Зато мелочи – педали, тарелки, струны, микрофоны – мы чаще всего покупали сами т.к. хорошие «мелочи» в обычных магазинах не продавали, только с рук, через знакомых или иностранцев.
Итак, у меня была работа, зарплата, аппаратура, комната, коллектив единомышленников и много времени для того, чтобы сделать что-то в этой жизни.
Для Специального Радио
Июль 2007
ИСТОРИЯ ГРУППЫ «ЖАР-ПТИЦА». ГЛАВА 2. КГБ: «КЛУБ МУЗЫКАЛЬНЫХ ВСТРЕЧ»
