Чуть более 40 лет назад 2 декабря 1967 года в Москве произошло знаменательное событие, которое сыграло немалую роль в дальнейшем развитии столичной эстрады. Именно в этот день впервые на гастроли в столицу приехал ленинградский вокально-инструментальный ансамбль «Поющие гитары». Вот, что писал в те дни «Московский комсомолец»: «Везде есть ныне мальчики с гитарами – в школах, в институтах, в учреждениях. Гитара становится некоронованной королевой эстрады. Но пока, пожалуй, только один коллектив гитаристов в нашей стране достоин того, чтобы говорить о нем всерьез. Это «Поющие гитары».
Думаю, что человека, беседа с которым предлагается вашему вниманию, представлять никому не надо. Патриарх вокально-инструментального жанра, создатель первого ВИА страны. Иногда его еще называют «дедушкой русского рока». Руководитель ВИА «Поющие гитары» Анатолий Васильев.
– Позвольте, сначала я скажу несколько слов о том, что было до «Поющих гитар». Раньше я занимался джазом. Это был 1953-54 год. Джаз в СССР был полностью закрыт. Я в то время учился на третьем курсе техникума. Мы со Славой Пожлаковым и Геной Гольштейном организовали джазовое трио. Первое время я играл на саксофоне, Гена – на кларнете, Слава – на аккордеоне. А чуть позже мы уже стали трио саксофонистов.
Мы очень любили джаз, слушали его по ночам. Слава купил магнитофон «Днепр-1». Это был первый советский магнитофон. Помните? Здоровенный такой ящик, открывающийся! И вот на этот магнитофон мы по ночам записывали джаз. А утром собирались у Славы, слушали, снимали ноты, писали оркестровки. И вечерами на танцах мы уже играли самые последние американские хиты. Представляете? Только появляется какой-то новый рок-н-ролл, а через неделю он уже в нашем репертуаре!
Слава Пожлаков замечательно пел рок-н-роллы! Потрясающе пел! А Гена Гольштейн и сейчас считается одним из лучших саксофонистов в нашей стране. Популярность у нас была бешеная! Бывало, выходишь на Невский – все узнают, все уже знают, где мы играем, что играем. А играли мы тогда, в основном, в институтах, на студенческих вечеринках. В народе нас называли «Оркестр Носика» – это администратор у нас был с длинным таким носом.
Когда я окончил техникум, пошел работать в артель ленинградского радио по ремонту музыкальных инструментов. Там я собрал всех наших ребят и сделал джаз-оркестр. Году в 1955-56, когда Пожлаков уже ушел служить в армию, один товарищ мне сказал: «Есть один очень хороший музыкант – военный дирижер. Правда, он недавно вышел из тюрьмы и теперь ищет работу. Может быть, возьмете его к себе?» – Я согласился.
Нас познакомили. Это оказался не кто иной, как Иосиф Владимирович Вайнштейн! Он окончил школу военных дирижеров и работал руководителем оркестра в «Астории». А потом за взятки какие-то его посадили на два года. То ли он давал кому-то, то ли ему. Не знаю, в чем там дело. Короче, посадили. Вайнштейн оказался очень деловым человеком. Первое, что он сделал – пианино из кабинета зам. директора артели отправил к себе домой. И потом я все время приходил к нему домой, переписывал старые аранжировки на новый состав. Переделывал с трех саксофонов на четыре, на пять. В общем, он стал у нас руководителем оркестра.
Летом 1957 года как-то случайно на улице мы встретились с джазовым скрипачом Аликом Лесковичем, который частенько играл с нами на джазовых халтурах. Он меня спрашивает: «Толя, ты слышал ансамбль «Дружба»?». – Я отвечаю: «Слышал. Здорово поют ребята!». Алик говорит: «Им срочно нужен гитарист. Давай я тебя с Броневицким познакомлю». А я тогда уже немного играл на гитаре. Первый звукосниматель у меня появился еще в 1953 году. Самопальный, конечно. У меня был один товарищ, который все время что-то изобретал. Я его все лето уговаривал сделать мне звукосниматель, и он мне сделал такую колобашку, которую я потом подвешивал на пластилине под струны на деку. А гитара у меня была самая обычная с декой.
Я, вообще-то, больше любил играть на саксофоне. Но когда появились рок-н-роллы, стал играть на гитаре, потому что в рок-н-ролле без гитары делать нечего. Тем более, по образованию я струнник. Начинал с балалайки и мандолины. Но умею играть еще и на баяне. В юном возрасте каждое лето подрабатывал в пионерских лагерях – играл на баяне, как говорится, за стол и дом. У меня даже где-то фотография есть: я сижу на линейке с баяном на фоне огромного портрета Сталина. Мне лет 14 тогда было.
Но вернемся к «Дружбе». Это было сразу после фестиваля молодежи и студентов. Гитарист и бас-гитарист у них были немцами – они тогда как раз закончили обучение в СССР и уехали на Родину. Лескович привел меня к Броневицкому. Броневицкий меня послушал и пригласил в ансамбль. И последующие 8 лет у меня были связаны с «Дружбой». Я работал и в первом составе, и во втором, и в третьем.
Первый состав, конечно, был самым сильным. Там Чернушенко пел. Позже он был руководителем Ленинградской консерватории, а теперь руководит нашей капеллой. Дирижер нашего симфонического оркестра Дмитриев тоже пел в первом составе «Дружбы». Я даже присутствовал на собрании (конечно, с правом совещательного голоса, а не решающего), на котором стоял вопрос – оставлять или увольнять Броневицкого (он не из самых сильных музыкантов был). Там все были дирижеры не хуже Сан Саныча. Но он был диктатор. И это очень не нравилось ребятам, многие с ним конфликтовали. Но все-таки большинством голосов решили его оставить. Из-за Эдиты. Жалко было терять такую солистку.
Первое время в «Дружбе», я играл на обычной гитаре. Кроме меня был еще басист. Ударных никаких не было. Сан Саныч играл на рояле. Микрофон был один на всех. Он стоял перед Пьехой, а сзади – хор и оркестр. На Эдиту тогда жутко ругались в газетах. Мол, микрофонная певица, своего голоса нет, так она в микрофон шепчет. А потом я с “Дружбой” попал в Германию и увидел в магазине электрогитары.
Представляете мое состояние?! В общем, я привез из Германии электрогитару. Народ сбегался смотреть. Ни у кого же не было электрических гитар. Только самопальные. Даже с фабрики Луначарского, где делали гитары, ко мне целая делегация приходила. У меня на столе положили бумагу, и срисовывали форму гитары.
Кстати, у «Дружбы» у самых первых в нашей стране появился и электроорган – «Ионика», ГДР-овская. Тима Кухарев на нем играл. Бас-гитара тоже у нас появилась впервые в стране. Народ смотрел, что это такое вдруг – без контрабаса! Ударник тогда у нас уже тоже появился. Мы замечательно играли рок-н-ролл. Я такое соло на гитаре выдавал, что ой-ой-ой! А пел Леня Алахвердов. Он на сцене появлялся на канате и в шкуре, как Тарзан. Вообще, в «Дружбе» было много замечательных певцов: Бакеркин, Аванесян, Писарев… Позже появились Соостер, Королев. Кстати, вы знаете, как Королев в «Дружбе» появился? Не знаете? Могу рассказать.
У нас был концерт в ЦПКиО. Пока ждали своего выхода, я стал бродить по ЦПКиО. А там везде духовые оркестры играют. Захожу на какую-то точку. Смотрю – поет хор Ленинградского военного округа. И там парнишка-цыган, красивый такой, с колоссальным голосом. Я дождался, когда он отпел, пошел за кулисы, нашел его, и говорю: «Я работаю в ансамбле «Дружба». Хочешь, представлю тебя Броневицкому?» Привел его к Шуре, говорю: «Шура, послушай! Парень колоссальный!» Броневицкий послушал, и они договорились. Королев начал у нас работать, еще дослуживая в армии – наша директриса его быстро отмазала.
Но не все было так просто. Первый раз я ушел от Броневицкого, когда нас уволили. У нас тогда забастовка была. Первая музыкантская забастовка. Это был декабрь 1963 или январь 1964 года. Тема была одна: мы все только попереженились, а тут постоянно из гастролей в гастроли, из гастролей в гастроли, постоянно вне дома. Вот и тогда мы тоже два месяца были на гастролях. После этого должны были месяц сидеть в Ленинграде. А потом еще два месяца гастролей.
Вдруг мы узнаем, что Сан Саныч этот ленинградский месяц занял Москвой. Получается так, что мы вообще полгода не заезжаем в Ленинград. Все время на гастролях. Мы возмутились, подали заявления об увольнении и уехали домой. А Сан Саныч с Пьехой и тремя музыкантами поехали на гастроли в Москву. Нас всех уволили по статье. После этого мне вообще не давали работать нигде в Питере. Куда б я ни сунулся, нет, нет и нет. Бадхен решил мне помочь и пригласил меня к себе гитаристом. Мы аккомпанировали Татляну. Целый месяц, по-моему, были гастроли в театре эстрады. Бадхен меня спрятал, посадил у самой стенки, чтобы видно не было. Но Коркин разглядел. Пришел: «Васильев, а Вы что здесь делаете?» – «Как что? На гитаре играю» – «Чтоб я Вас здесь больше не видел!»
Так я оказался в оркестре радиокомитета. Я записывал партию электрогитары в фильме «Я шагаю по Москве». Это было первое появление электрогитары в отечественном кино. Потом на Невском встречает меня худрук Ленконцерта Полячек. Спрашивает: «Толя, где Вы?» – «Я на радио» – «Идите к Броневицкому. У него договоренность с дирекцией, что Вас на работу никуда не возьмут, пока Вы не вернетесь назад». Пришлось вернуться. Не сидеть же без работы.
Но я ушел от него в 1966 году. Навсегда. Я подал заявление, и он по закону не мог меня не отпустить. К нам тогда приехал итальянский ансамбль Марино Марини. Я был у них на концерте, и мне жутко понравилось то, что они сами пели и играли. Я хотел сделать такой же ансамбль. Мне тогда Серега Лавровский очень здорово помог! Организатор он был замечательный. Наша первая поездка – в Ново-Михайловку – это чисто его заслуга.
Володя Калинин сделал нашу первую аппаратуру. Он все умел делать. Так что наша первая аппаратура – это его личная работа. Лева Вильдавский с нами был с самого начала. Кстати, это он познакомил меня с Женей Броневицким. Женя в то время вообще не знал, что такое бас-гитара, он только на рояле немножко умел играть. Я привез ему из Германии первую бас-гитару, которую он дома прятал в шкафу, чтобы Сан Саныч не заметил, что его младший брат на басу занимается.
Изначально планировалось, что солистом у нас будет Анатолий Королев. Но он буквально за несколько недель отказался. И я оказался в ужасном положении – петь некому! У нас поющих-то никого практически не было – только Женька и я. Но мы собирались подпевать, а не а петь сольно. Я договорился с замечательной певицей Галей Барановой, и она поехала с нами вместо Королева.
На турбазе мы жили в помещении магазина. Там же и репетировали целыми днями, пока отдыхающие были на пляже или в турпоходах. Учились петь и играть одновременно. А вечерами, когда народ возвращался из похода, устраивались танцы. Наша задача была играть. Что играть? А то, что умеем. Я тогда где-то достал запись группы «Шедоуз», саунд мне там очень понравился. Вот тогда у нас появились «Аппачи», «Тореро», «Цыганочка», и много еще чего.
Володька сделал из магнитофона самопальный ревербератор. Мы его ставили сбоку на стуле. Народ балдел, совершенно ничего не понимая. Звук-то был необычный. Ни у кого такого не было. Гитара с эхом звучит, и микрофоны с эхом звучат. Народ первый раз такой звук услышал. Никто не знал, что это такое. И вот я играю на гитаре, а сзади стоит компания, и я слышу, что один мужик объясняет: «Думаете, что это они сами играют? Не-е-е-т… Вот видите, там магнитофон стоит. Там все записано, а они только делают вид. Сейчас смотрите, что будет». Пошел и выдернул вилку из розетки. Магнитофон остановился, но мы продолжаем играть и петь. Только звук другой. Я до сих пор помню совершенно ошалелые глаза этого мужика. Он был в полной уверенности, что вообще ничего не будет!
Для Специального радио
Январь 2008
