Реалии детства – суровая уральская природа, огромные высокие сосны, озеро Синара (что в переводе с древнего местного языка означает «коварное») неприветливого нрава и вида, зато с летним купальным сезоном, рыбалкой, ловлей раков. Вокруг – покатые горы, густо заросшие смешанным лесом и просторы заозерных далей. В такую оправу был вставлен секретный научный город Челябинск-70, призванный по воле правительства стать частью советского атомного щита.
Объект особой важности, обнесенный двумя рядами колючей проволоки и разделительной распаханной полосой между ними, охраняемый собственным гарнизоном. Водная граница, проходящая прямо по озеру просматривалась ночью с помощью двух мощных прожекторов, и все дороги, выходящие за территорию объекта, упирались в контрольно-пропускные пункты, где офицеры и солдаты спрашивали детей, как их зовут, чтобы препятствовать их нелегальному въезду-выезду. Но сами родители тоже были в теме и учили собственных детишек врать с малолетства: на вопросы незнакомых дяденек-тетенек дети на «большой земле» обязывались ни в коем случае не рассказывать, откуда они, где живут и работают их родители. При этом дети не могли просто фантазировать, кто на что способен, требовалось следовать точным «легендам», чтобы не запутаться самим.
Недалеко от новорожденного города за годы того времени действовала полевая лаборатория по изучению действия радиоактивности на разные сорта культурных растений. И действительно, к концу 70-х там проросло много чего, подтверждаю. Идея набрать молодых специалистов из ведущих ВУЗов страны, чтобы поставить их под крыло оборонной отрасли на удаленной и достаточно изолированной территории привела к появлению настоящего города с площадью Ленина и дворцом культуры «Октябрь», с танцплощадками, школами, пляжами, кинотеатрами, бульварами, стадионами и своим радиовещанием, а позже – телевидением.
Книгами заманили в библиотеку – с тех пор люблю читать в тишине, взяли рисовать в творческую секцию, учился графике, живописи, дрался с хулиганами на улицах (этого добра в образцово-показательном социалистическом городе было предостаточно), стал самбистом, бадминтонистом и романтиком долгих лесных лыжных прогулок. Прокатился с родителями и младшим братом по военно-грузинской дороге до Тбилиси, так же объездили всю Прибалтику, бывали в Казахстане, Башкирии, на Черном море у бабушки в Сочи – регулярно.
Музыка вставляла с детства так, что альбом «Сержант Пеппер» у меня в голове проигрывался в аккурат за сорок пять минут урока в школе, однако любимая битловская пластиночка-«Револьвер», открывшая мне глаза на мир за пределами Моцарта, Веселых Ребят, Ободзинского и Высоцкого. Музыкальная культура подпитывалась слушанием грампластинок, магнитопленок и радиопередач (например, Татарского на «Маяке»).
Учился игре на гитаре, на фортепиано, даже на тубе, показывал фокусы пионерам, ударял по спорт-дисциплинам – самбо, гандбол, бадминтон, лыжи и после средней школы поступил в местный ВУЗ, а заодно – на Работу диджеем в модный клуб «Темп», точку отрыва и угара городской молодежи. На танцах продвигал неизвестных тогда «Blondie», «Cars», «Sparks», «Generation X»(Billy Idol), Robert palmer, «B-52» и это была реальная новая волна на фоне торжества Юрия Антонова и разнообразного диско – Afric Simon, La Bionda, Amanda Lear, Cerrone, Chilly, Chic, Bee Gees, Hot Chocolate Donna Summer, Giorgio Moroder, Munich Machine, Stars on 45, Supermax, Village People, KC&Sunshine Band, M, Space, Goombay Dance Band, 5000 Volts, Santa Esmelalda, Gilla, Abba, Boney M, Ganymed, SOS Band, Supemax, Rockets и море всяких итальянцев. Народ танцевал искренне и разгульно, отдыхая друг на друге на медлячках и белых танцах.
Обязательно был ведущий вечера, он приветствовал вновь прибывающих, объявлял песни, комментировал происходящее, зазывал танцевать, бывало, ставил на заказ. В зависимости от пафосности события, его поддерживала парочка диджеев с тремя катушечными магнитофонами, или он сам управлялся с записями и микрофонами. Все это сопровождалось изрядным выпиванием широкого ассортимента алконапитков, хитами которого были четыре сорта кубинского ликера, кубинский же ром, сухие и не очень вина и вермуты из Болгарии, Румынии, Венгрии, кипрский мускат, наш армянский или же азербайджанский коньяк, да хоть «Спотыкач», портвейн белый, розовый и красный, но никак не водка.
Все это исправно подвозилось в город для поддержания хорошего настроения людей, отягощенных работой с изотопами, теоретиков и практиков.
Моя учеба в ВУЗе продолжилась работой в родном НИИ, где работало абсолютное большинство родителей сверстников и куда попадали на работу бывшие студенты, органично вливаясь в коллективы института, и где практиковались частые и долгие профсобрания – места утверждения одних личностей и сонной медитации для других. Люди серьезно решали, как им дальше жить и трудиться, соблюдая карьерную и наследную кастовость, а я не скрывая, пестовал идею отъезда из зоны. Единственное, чем можно было экстремально развлечься, кроме катания на лыжах с крутой Лысой горы – сесть в автобус и куда-нибудь поехать по трассе Челябинск-Свердловск, чем я и пользовался, знакомясь с новыми людьми из этих городов, впоследствии отправлялся к ним в гости. Они-то к нам проехать в гости не могли, поэтому мы старались их отблагодарить как минимум нашим дефицитным вином и закусками.
В таких поездках я познакомился с людьми совсем другого образа жизни, чем наш тихий, укладистый, размеренный, подсемейный, подсистемный. Люди эти жили в больших городах со своими большими проблемами и большими любовями, рассказывали интересные вещи, рекомендовали книги и генерили замечательные идеи. Даже моя преданность всей этой виниловой истории с мощными обменами и темой постоянного обновления, казалось недостаточной, чтобы полноценно войти в этот огромный мир, тем более, что сами диски требовали внимания и специального времени для прослушивания. Я потратил уйму времени в поездках на толкучки и сходки, где происходили стихийные и запланированные встречи на предмет обменов и купли-продаж.
Самым мощным явлением тогда была сходка любителей музыки под Свердловском на станции Шувакиш – несколько сотен человек по выходным дням в любую погоду. По причине того, что диски многократно меняли хозяев, путешествуя по Уралу, некоторые меломаны взяли привычку ставить свои печати, делать надписи шариковой ручкой и писать послания на внутренней стороне бумажных пластиночных конвертов. Попадались экземпляры, сплошь изнутри покрытые такими знаками владения или участия в судьбе диска. Бумага и пластмасса впитывали запахи всех вечеринок, через которые прошли эти пластинки, пахли, порой, трудовым потом, сотнями выкуренных сигарет, выпитых бутылок и полюбленными под них женщин. Иногда черную поверхность пластинок какие-то изверги натирали одеколонами или духами, видимо, с целью стереть все лишнее и прилипшее к звуковым дорожкам. От этого в звуке появлялся непрерывный змеиный шип. Слушать такое было почти невыносимо.
Занимались пластинками в основном мужчины и юноши, иногда бравшие с собой на «толпу» подруг-соучастниц. К редким самостоятельным женщинам-меломанкам относились вежливо, с подобающим вниманием и участием, но обманывать пытались с тем же нахрапистым энтузиазмом. Ведь женщины народ менее консервативный, более решительный и склонный к экспериментам, а значит, к рискованным обменам и приобретениям.
Грампластинками самыми разнообразными, но только не фирменными, забрасывала нас и наша госторговля, как официальная, так и подпольная – из под полы. Были диски польские, чешские, югославские, румынские, болгарские, гэдээровские, кубинские и «мелодийные». Народ очень интересовался, стоял в очередях и покупал себе музыку. Продавщицы оставляли знакомым и заказывали пластинки на «базах», классику, джаз, эстраду, перепечатки и лицензии, альбомы дефицитных исполнителей – все ценилось не меньше икры.
Культ моего культурного слушания возник после приобретения моим папой самой дорогой на тот момент отечественной хай-фай аппаратуры: комплекта вертушка-усилитель-колонки «Электроника Б1 01», отделанного светлой древесиной и единственного, конечно, в главном магазине города. До этого эксплуатировались магнитофоны «Чайка» (купил у соседа за 11 рублей!), с пленкой третьего и шестого типа и неподъемный «Тембр». А те, в свою очередь, были потеснены «Нотами», «Астрами» «Юпитерами», «Ростовами» с «Маяками» – основными тружениками той магнитопленочной поры (о машинах класса «Электроника 001» еще только мечтали).
Винил первого альбома неизвестной американской группы «Eagles» на нашей новой семейной технике звучал безупречно после некоторых манипуляций с невиданными грузиками и противовесами на тонарме вертушки, великолепное это впечатление живо до сих пор. До этого я жестоко пилил «Блэк Саббат» и «Джетро Талл» на радиоле типа «Беларусь», а друзья все имели моно или стерео «Аккорды», на которые с трепетом ставили абсолютно новые диски, привезенные из далекого далека.
Эстетическую революцию тогда вершили «T.Rex», David Bowie, Lou Reed, «Roxy Music» – эпоха глэма. Оказалось, что хорошей музыки много (от «Yes» до «Pink Floyd», от «Грэнд Фанк» до Сюзи Кватро). Определенный ажиотаж с 70-е вызывала иностранная пресса: чешская «Мелодия», «Нойс Либен» из ГДР и польская «Панорама». «Поп-фото» и «Браво» появились уже минуя «Союзпечать».
Диски запиливались, ходили по рукам, обливались винищем, обменивались и коллекционировались. Коллекционеры, ясное дело, сдували пыль со своих драгоценностей и норовили ни с кем не делиться. Свою коллекцию я старался всячески ограничивать, но пленки и диски заполняли полки, давая понять, что бесконечно так продолжаться не может, надо желая получать удовольствие, впечатление, уметь вовремя отказаться от владения всей этой кучей предметов. Что я и делал периодически.
В школе судьба меня столкнула с Вовой Синим, во время учебной тревоги, когда дежурные просто выбрасывали детям зимнюю одежду из раздевалки пачками – кому что попадется и выталкивали с этим на мороз, где ученики примеривали чужие шапки и шарфики. Когда состоялся отбой, я от радости запел «Aqualung» из «Джетро Талл», а Вова, будучи парнем продвинутым, тут же подпел и вступил в разговор.
Надо сказать, что он тоже оказался музыкальным маньяком и ночным слушателем радиопередач с любовью к фанк-року. Потом мы немного играли в ручной мяч в юношеской команде города, где я пробовал силы, а Вова слыл асом и имел свой жесткий «емелевский» бросок. Володя Емелев стал Синим гораздо позже.
Он составил мне компанию в моих поездках, вдвоем было веселее наматывать километры, так мы подружились: нам интересно и весело было перемещаться. Володя женился сразу после достижения совершеннолетия на своей школьной подруге, будущей матери его сыновей, поэтому улучшал случай уехать из города «по делам». Наши друзья и ровесники пачками поступали в учебные заведения в разные города и, учась на художников и инженеров, частенько наведывались домой, постоянно привозили новости. Так, Миша Кучеренко познакомил нас с записями веселых и смелых матных панк-концертов «Автоудовлетворителей», с антисоциальной эстетикой альбомов «ДК», с новыми интеллигентными группами «Аквариум» и «Зоопарк». Кроме того, он же привил нам культурное отношение к прослушиванию радиопередач западных радиостанций, любовь к Radio 1 Би Би Си, Тор Twenty, John Peel sessions.
Хотя мы с братом и слушали по ночам музыкальные программы «Голоса Америки» при согласии и условии от родителей, что не будем вслушиваться в политические темы, а Синий был ярым поклонником «Радио Люксембург», где крутилось море энергичной музыки, именно благодаря Михаилу мы стали относиться к этому процессу внимательно и систематически – с расписаниями передач и таблицами волн вещания.
Синий (а он тогда еще не был Синим, и все его звали «Полис» с ударением на «о» только потому, что парень ходил в такой а-ля полицайской кепи) периодически пробалтывался о том, что он слушает западное радио то в школе, то в училище, куда пошел на токаря, то уже в секретном цеху на работе, где рабочие точили изделия из урановых (необогащенных) болванок, короче, хвастался в курилке, за что и был вызываем в особый отдел и сурово порицаем комсомольцами. Но в силу того, что как токарь разряд он заработал высокий, папу имел начальником научного отдела, а маму – заведующей детской поликлиникой, до серьезных наказаний дело не доходило. Потом уже, когда Вова стал носить синие плащи, пить синьку (то есть крепкое вино-портвейн) и прокатился на летающей тарелке с синими человечками над зимними уральскими просторами, тогда он превратился в Синего окончательно и бесповоротно.
Кстати, получив свою первую зарплату, как рабочий, Вова вместо цветов маме, притащил домой среднего размера стол для русского биллиарда и два кия. Мама чуть в обморок не упала, стол встал на место обеденного стола и сын со временем так поднял свой уровень игры, что в нынешней реальности рубится на деньги и выигрывает, надо сказать мастерски. А тогда он превратился в забойщика магнитно-ленточного производства, начав с того, что сматывал старую шосткинскую пленку «Тип-3» на новые катушки и возвращал как брак в тот же единственный городской магазин. Так у него оказалось много катушек «Тип-6» и «Тип-9», на которые делались оригиналы. Копии с оригиналов делались за деньги. По 3-4 рубля за сторону, в зависимости от качества желаемого результата.
Так наладилась мелкостаночная индустрия перезаписи музыки с элементами маркетинга, страхования, инвестиций и психологической работы с клиентами. Ведь многих людей надо было сначала просветить или заинтриговать какой-то невероятной, доселе неслыханной музыкой. А иногда и просто вовремя выполнить заказ. Я также встал в трудовые ряды и целыми ночами, пока родители спали, магнитил катушки, протирая через каждую прокрученную сторону головки чистым техническим спиртом. Иногда засыпал и просыпался уже под ритмичное щелканье ракорда закончившейся стороны.
Для Специального Радио
Февраль 2008
БРАТЬЯ ПО РАЗУМУ. РАННЯЯ ФАЗА. ЧАСТЬ 2: «МУЗЫКА С БОЛЬШОЙ ЗЕМЛИ»
