Пленка была разная и очень различалась по цвету (рыжая, коричневая, черная, двухсторонняя (типа «ORWO»), по толщине и степени полированности: от абсолютно матовой до зеркально отражающей. Со временем, после нескольких прослушиваний, на рабочей стороне этой пленки образовывался след, как от проехавшей вдоль машины – из-за трения с головками магнитофона. Пленки рекомендовалось раз в месяц перематывать туда-сюда, чтобы соседние слои не замагничивались. В катушки можно было вставлять бумажные закладки, которые радостно вылетали при перемотке, если вовремя не остановить процесс.
Все это упаковывалось в полиэтиленовый пакетик и укладывалось в специально подписанную (пронумерованную!) коробку. Потом бумажные коробки ветшали, пленка тянулась и деформировалась «восьмеркой», сами катушки трескались, стирались в месте дырки для насадки и валялись в кучах, уже без всяких коробок, пакетов и ракордов (они могли оторваться либо сами по себе, либо от резких движений при заправке в лентопротяжный механизм). Ракорд тоже было одно время принято подписывать. Приходилось разматывать метр пленки, чтобы в позе картины «Ленин у телеграфа» прочитать название ее содержания. Надписывали-то буквами вдоль: имя исполнителя, название альбома.
Лентопротяги у «отечественников» были традиционно прямые, но с появлением машин первого и высшего классов, стали гораздо затейливее, с автостопом и устройством реверсного проигрывания. На них ставили стеклоферритовые «нестирающиеся» головы, сами магнитофоны заметно потяжелели, их динамики превратились в отдельные колонки, дорогие модели требовали отдельных усилителей и кучу соединяющих проводов. Так что это действие носило и ритуальный характер тоже: мы ухаживали за богами от музыки, постоянно размножая их образ, и присматривали за техническими идолами, требовавшими смазки, регулировки и электронного ремонта.
Продвинутые любители имели новомодные агрегаты, а суперпродвинутые делали из доступных моделей конфетки на свой вкус. Они вторгались смело ради улучшения характеристик записи и воспроизведения в электрические схемы усилителей и частотных фильтров, умудрялись совершенствовать движки, индикаторы уровня, ставили светодиодные «стоперы». Покупали, переделывали и продавали дальше.
Мне повезло, и кроме общедоступного ателье, – где считалось престижным шить и штаны с поясом, высотой в четыре пуговицы и шириной штанин вплоть до сорока сантиметров, а также рубашки с кокетками, накладными карманами, планками под пуговицы, гигантскими воротниками, чтобы закрывали плечи наподобие крыльев птицы или бабочки, – у меня появлялись вещи, присланные родственниками в подарок из далекого Египта, где они строили в знойном климате огромный хладокомбинат. Это были джинсы-клёш, ноу-нэйм, зато такого запредельного небесного индиго, что гопота на улицах падала от зависти, а уж когда я на ляжку приторочил черную нашивку в виде ладони с надписью «Stop», тут треснуло терпение у женского населения – меня мучили вопросами незнакомые люди – где взял, как сделал такое.
Уверен, если сейчас такую «черную лапку» запустить сейчас в Москву, просто вспрыснуть тыщенку для разведки – покатится тотальная мода, и эти нашивки можно будет увидеть в самых неожиданных местах. Хотя, с другой стороны, народ уже приучили воспринимать только готовое и напяливать купленное как оно есть, могут быть проблемы с процедурой «сделай сам», но здесь должна сработать сила самовыражения – кто сильнее хочет, тот и пришьет «Stop», а что там стопим, это вопрос уже лично к каждому… Так что молнии от зиппера, гнутые монеты, лампочки с батарейками я к «траузерам» не пришивал и не привинчивал, как не ходил с набойками из циркония на каблуках, чтобы при каждом соприкосновении с асфальтом искры летели в разные стороны – это заводская гопота так развлекалась.
Тогда же, в семидесятые уличные модники и модницы украшали свой прикид узорами из плавленой пластиковой изоляции, которую в военные провода вкладывали очень даже разноцветную – прокалывались дырочки и ткани и с двух сторон аккуратненько заплавлялись такие точки-капли. Так что эта гламурненькая тематика со стеклярусом на джинсе, уже тогда была разработана в секретной нашей зоне. Мода на рубчатый вельвет, которую ввели те же битлы в Британии, и что сейчас широко шагает по современным российским городам в виде курток с кучей карманов и штанов любого покроя, эта самая мода, культивировалась лично мной через пошив модных вещей в советском ателье со снятием размеров и двумя примерками из материала, выбранного либо в магазине или в том же ателье – доступно и практично.
Я же полюбил тяжелые турботинки и как сейчас помню – супернелепо выглядел в них на занятиях по танцам, когда разучивали греческий танец «сиртаки» – такой они издавали грохот. Потом мне друзья подогнали милитари-вещи образца наших довоенных лет – очень стильные и крепкие френч и красноармейскую зимнюю гимнастерку, я отрастил патлы, отведал «казашки», свесив ноги из окна второго этажа с видом на звездное небо, и понял близость космоса. Школьный портфель мой был весь в шипах, значках и цепях – руки сами мастерили из подручных материалов украшения. Потом мама под моим руководством сшила мне сумку, стилизованную под противогазную, но удобнее и вместительнее, и если учесть, что на занятиях по военному делу мы разбирали-собирали Калашниковы (некоторые девчонки всегда это делали быстрее), да сидели в настоящих противогазах от звонка до звонка, то мой стиль вполне туда вписывался.
Друзья, наслушавшись американской версии «Jesus Christ Superstar», уже выщипывали кресты на ляжках вельветовых клешей, с гордостью выхаживали в «левайсах», затертых специально пемзой до дырок, рисовали масляными красками на майках листья каннабиса, да так что никакая стирка не брала. Рисовали на плащах, пальто, рубашках, галстуках, ботинках, туфлях. Даже вышивали гладью.
Когда грянул нью-вэйв, все аккуратненько подстриглись и прикинулись в разномастные пиджаки (у моего друга-художника Вадика Кутявина был розовый в нежную полоску пиджак, малиновые туфли, кремовые брюки и золотой галстук), красивые шузы, кеды, чешские белые кроссовки, плащи с регланом, отглаженные узкие брюки, практиковались даже бабочки на шее. Фанатея от английской музыки новой волны, я дошел до того, что собственноручно вырезал и наклеил секретным клеем, вынесенным тайно с производства, красные буквы «DEXYS MIDNIGHT RUNNERS» (модная в то время британская группа новой формации) на синем фоне какой-то спортивной длиннорукавки – опять же, тема аппликации, вошедшая в широкую моду здесь только в 2006-м, а тогда стоял типа 1981-й.
Наша «художественная самодеятельность» это, конечно же, площадь Ленина, ДК «Октябрь» – колыбель народного творчества от джазового оркестра, вполне приличного, хоть и играли они, что называется, «после работы и для души», до ВИА «БСК» (в местном переводе – «Бред Сивой Кобылы»), музыканты которого справили себе малиновые и изумрудные бархатные пиджаки задолго до публичной моды на эти цвета. Потом, уже в середине восьмидесятых там, на базе рок-групп, занимавшихся при этом ДК, репетировали и записывались радикальные оппозиционеры «Бэд Бойз», да и нам давали побренчать добрые товарищи, даже инструменты мы там брали для домашних записей – драммашины, синтезаторы, гитары.
В школе, естественно, все началось с радиорубки, где хозяйничали старшеклассники, пряча за «Кинап» и «Родину» портвейн в огнетушителях. Гитарно-ламповый навар и угар среди кафельных стен под нестроящий ЭМИ «Юность», да жуткий барабанный грохот, а также первые самостоятельно подключенные провода плюс возможность что-нибудь гаркнуть по школьной радио сети – это оттуда. Там же я перевербовал наш школьный младший ансамбль, играть не цыганочку, а космический рок.
Достаточно было всего одного такого выступления на новогоднем вечере, чтобы вся школа выпала в осадок от невероятности происходящего – вместо новогодних вальсов, хороводов и белого танца – гитарист на коленях на сцене, барабанщик в мамином парике и вокалист спиной к публике с песнями о завоевании космических далей. Завуч школы даже похвалила за художественность образа. Ну а потом – цыганочка свое взяла все-таки, и белый танец состоялся как надо. После этого настала магнитофонная эпоха и ребята, побросав инструменты, взялись за девичьи прелести, наливающиеся соком и за сам сок в виде вина. Выпьют, свет потушат, и давай танцевать и обжиматься – ведь нашу молодежь не задушишь, не убьешь. Потом забрали всех самых хулиганистых и не в меру веселых после восьмого класса в ПТУ, и остались те, кто собирался учиться, учиться и учиться. Стало не до музыки, до поры до времени.
Тогда же стали появляться ростки капиталистического сознания у ближайших товарищей и друзей и началась активная торговля уже не марками и спичечными этикетками, да фирмовой жевачкой, но очень даже приличного качества фотографиями «Дип Папла», «Кридов», «Шокин Блю», «Свит», «Слэйв» и, обязательно, всяких «Битлов». Людям нужны были изображения кумиров, они их имели.
Собственно, мое глубокое проникновение в процесс пересъемки, проявки и печати началось именно тогда и надо сказать, что это были самые лучшие фото, что я видел в той реальности – большие, отлично заглянцованные, практически лучше оригиналов, которыми служили обложки фирменных грампластинок. Они оказались сразу вне конкуренции, вот так мировой шоу-бизнес бросил нам первую копеечку. Потом началась спекуляция винилом, плакатами, блоками сигарет, поп-журналами, шмотками, перезаписями – полный криминальный набор. Ведь народ хотел фирменного, и он его, так или иначе, имел, даже путем всяческих жертв. Вырученные деньги позволяли нам удовлетворять наше любопытство и интерес в области приобретения пластинок в Москве у барыг и меломанов, да еще и окупать дорогу на самолете туда-обратно. Иногда просто летали на пару дней за новыми дисками в столицу.
Одевался я на выезд тогда так: костюм-тройка говноцвета, малиновые ботинки на платформе и лимонная хлопковая индийская рубашка с выложенным поверх пиджака воротником, потом переключился на джинсы и свитера, но в трех парах джинсов в самолете не летал (так делали перевозчики-спекулянты, боявшиеся досмотра багажа), у меня были другие интересы, хотя джинсу пару-тройку раз перепродавал – факт. Поставщиками всего этого дефицита были также и студенты, которые приезжали к родителям в город на каникулы или выходные и тащили с собой все, что под руку подворачивалось, так что картина мира становилась все современнее и полнее.
Музыка привозилась с «большой земли»: из Питера, из Москвы, из Свердловска и Челябинска. Я взялся за собственное музыкальное просвещение и стал покупать-менять интересные и невероятно интересные грампластинки. Такое хобби, занимающее кучу времени благодаря многократному прослушиванию для постижения глубинных смыслов произведений или просто ради удовольствия.
С этим интересом была исхожена вдоль и поперек вся Москва, с ее филофоническими точками, встречами людей по интересу, обменами, с задержаниями милицией и уличными прокидонами. В Питере контакты строились через знакомых, поэтому и с дисками там было стабильнее и спокойнее, чем на улицах столицы, где азартные и хитрые любители западного рока и попа так и норовили хоть кого-нибудь обмануть. Но новой музыки в Москве всегда было много, действовали студии грамзаписи, намагничивая гражданам пленки песнями. Так торговля записями и винилом для некоторых стала просто работой. Но реально редкая и интересная музыка появлялась у интересных, увлеченных этим делом людей: прекрасные по содержанию катушки записывали Артемий Троицкий и Миша Кучеренко.
Вова с большим энтузиазмом собирал заказы и денежки в «нашем маленьком городке» и привозил порой такие вещи, что даже самые смелые меломаны вздрагивали, приходилось их убеждать, что это и есть теперь та самая настоящая музыка. Сила убеждения – страшная штука и она работает! Так что в восьмидесятом у нас были «Police», «Franc Zappa» в невероятном количестве, «Culture Club», «Talking Heads», «ABC», «Clash», «UB40», «Kid Creole», «Madness», чуть позже «Japan», «The The», множество артистов новых формаций – «Captain Sensible», «Martha & The Muffis», «Orange Juice», «China Crisis», Bob Marley, «Fun Boy Three», «Tubeway Army», «Adam & The Ants», «Yazoo»…
Мой брат Максим и Миша Кучеренко уже учились и осваивались в Москве, и, познакомившись с музжурналистом Артемием Троицким, начали приобщаться к жизни музыкального андеграунда в виде подпольных концертов, самиздатных журналов, формировавших тогда модель нового молодежного независимого сознания. Оттуда появились записи групп: «Аквариум», «Зоопарк», «Мухомор», «Центр», «Странные Игры», «ДК», а также приглашения на выступления «АУ» в Подмосковье, панк-фестиваль в Зеленограде, всевозможные конспиративные московские квартирники.
Мы с Синим продолжали курьировать город-Свердловск-Москва-Свердловск-город, знакомились там с новыми людьми, возили при себе тяжеленные сумки на музыкальные толкучки разных городов с целью обмена пластинок, бесконечно переписывали музыку на бобины и прогуливали по причине похмелья работу, он – в цеху, я – в лаборатории. Потом он заделался чертежником в секретный конструкторский отдел, и мы могли встречаться поперек дня в затихающих, в послеобеденное время бесконечных коридорах НИИ, делились мыслями и прикалывались над неказистой действительностью.
Ну, а вечером, понятно, шли в винный магазин, причем я брал пару сухого красного, а Владимир предпочтительно портвешок, чтобы «дызнуло». Синий тогда подстригся а-ля Терри Холл из «Fun Boy Three» – пучок кудряшек сверху и бритые виски и затылок, таким образом определив моду на стрижки среди местных продвинутых ребят – все стали состригать все сзади и оставлять спереди (челки).
Так мы до 1983-го пили-пили, курили-курили (у нас же росла самая крепкая трава на месте бывшей био-радио-лаборатории, где проводились эксперименты по воздействию радиации на растения, там, где крышки бетонных могильников торчат из земли), слушали-слушали всю эту прекрасную и ужасную музыку, а на апрельском мужском собрании, взяв уже рекордный ящик вина, постановили, что пора организовывать свою собственную группу. Название выдал художник Вадик, почитатель творчества Курта Воннегута и братьев Стругацких по имени футбольной команды из романа «Улитка на склоне» – «Братья по разуму». Всем понравилось, да еще сам Вова являлся бешеным фанатиком спортивной футбольной жизни, так что выпили ящик вина за это решение и расставили роли в будущем спектакле.
Эстетикой была выбрана новая волна с элементами классической и тувинской музыки. За иллюстрации отвечал профессиональный художник Вадим Кутявин (окончил челябинское художественное училище, жил во время учебы в деревенском доме на окраине облцентра Челябинска, красил домашних мышей в разные цвета, чтобы различать); за звукотехнику, основу которой составил самопальный пульт, какие-то самодельные примочки и провода взялся Игорь Ракин по прозвищу «Артист», впоследствии погибший за свой первый миллион, заработанный на продаже компьютеров тому же институту, где все работали; быть вокалистами вызвались сразу несколько: Алексей Морозов, ныне амстердамец, гражданин Голландии, Валера Голубев с нежным голосом а-ля Гребенщиков в юношеском возрасте, Вова, сразу почувствовавший приближение катарсиса, как еще одного вида кайфа и Гоша Рыжий, то есть я.
На вопрос что петь ответили подвернувшиеся под руку сборники советских песен 50-х годов, оставался открытой тема музыкального сопровождения, ведь ни инструментов, ни спецмузобразования у нас не было. Тут помог счастливый случай.
Обладатель самого длинного хаера в городе, человек пришлой культуры, приехавший из Свердловска и работавший мастером телефонных сетей вместе с нашим Игорем Ракиным, будущий идеолог и вокалист опального дуэта «Бэд Бойз», Александр Мальцев (он же Фишкис), обменивался с нами дисками на день-другой и принимал у себя в гостях. Жил он окнами на лес, где прогуливался мирно со своей собачкой, а развлекался тем, что вырезал кольца из магнитной пленки, склеивая их так, что на его катушечнике крутился один и тот же ритмический рисунок, а он наигрывал под это дело на флейточке и гармонике.
Я увидел в этом глобальное разрешение нашей проблемы, взял у друзей пару магнитофонов, настриг и склеил колец из магнитопленки, воткнул в тот самый пульт микрофон, накрылся одеялом, чтобы родителей не пугать, и спел две песенки собственного сочинения. Потом намотал их на маленькую катушку, подписал и получился реальный продукт, хотя папа и ласково пообещал мне, что в следующий раз вызовут скорую из дурдома. Ребята послушали-загорелись, и мы стали собирать студию у Игоря Ракина дома, где жила, уже на пенсии по психическому нездоровью его мама, периодически отъезжавшая в больничку подлечиться. Так мы превратили банальную совковую тупиковую пьянку в коллективный творческий прорыв. Главное – идея!
Вова начертил специальные оси-держатели для катушек, по которым должна была скользить и не провисать пленка, ведь петли могли быть большими, и нам их выточили из тяжеленького сплава. Я натащил туда несколько катушечников типа «Нота-улучшенная», «Ростов» проверенный, таких чтобы воспроизводили четко и писали «с циком». Игорь, спаявший ранее несколько оригинальных схем, предоставил целый набор микрофонов – комплекты от отечественного оборудования, подключил все через пульт и – понеслось!
Мама Игоря легким светлым облачком пролетала «по делам» над проводами и растянутыми лентами, пока шла ворожба над рождением звука, потом наливалось по пол стаканчика винца и происходила пробная, она же, порой, чистовая запись. Так мы за месяц по вечерам и выходным совершили работу над первым альбомом под названием «88А» – по номеру квартиры, где он был создан. «Времена хорошие, хорошие времена!» – пели в четыре глотки взрослые вроде ребята, да так дружно, что форточки приходилось плотно закрывать во всей нашей хрущевке.
Недавно я осознал, что модель слаженного группового пения показал всем детям нашего поколения Олег Анофриев, когда героически исполнил все партии для мультика «Бременские музыканты» один. Так, что явление такое у нас в подсознании сидело, да и веселое это дело – спеть парням дружную хорошую песню. Под аккомпанемент незабвенных Gary Numan, Human League, Howard Devoto и других зарубежных электрогероев мы начали наше неповторимое путешествие в страну творческого оргазма.
Для Специального Радио
Февраль 2008
БРАТЬЯ ПО РАЗУМУ. РАННЯЯ ФАЗА. ЧАСТЬ 1: «ТИП-3. ТИП-6. ТИП-9»
