Песни рождались одна за другой: что-то было взято у отечественных поэтов, что-то сочинено мной, кое-что принес Вова Синий, а некоторые вещи рождались абсолютно коллективно: парням раздавались бумажные листочки и все кропали по несколько строчек, а из самых лучших создавалась песня. Вадим тут же отрисовал обложку альбома – такие ребята в пиджаках с магнитоголовками вместо голов, мы наделали копий с оригинала, наклеили коробок с оформлением, и альбом поехал по стране, где попал в студии звукозаписи и был активно растиражирован заинтересованными лицами.
Альбом вызвал широчайший общественный резонанс, что подтверждается тем, что многие до сих пор помнят это событие. Троицкий, как музыкальный критик в то время отозвался так:
«Во-первых, технология творчества. Применение микропроцессоров совершает такой же переворот в поп музыке, как, в свое время, появление электроинструментов. «Делание» музыки становится, действительно, абсолютно доступным (я не имею ввиду деньги на покупку): не обязательно знать и одного аккорда и достаточно мизинца, чтобы сочинять и записывать песни. Во-вторых, психология творчества. Уходит в свой отстойник (где он будет еще долго громыхать) потно-запильный пафос. Сценический героизм и виртуозность остаются для девушек до 16 лет и студентов муз.училищ. На повестке дня – игра воображения (а не пальцев) и тонкая лабораторная работа со звуком и стилем. Представьте себе разницу между концертом и видеороликом, а также проникнитесь мыслью о том, что хороший ритм-компьютер и синтезатор с полисеквенсором могут сыграть неизмеримо техничнее Билии Кобхэма и Кита Эмерсона соответственно, и вы поймете, что я имею в виду под новым творческим подходом. Много-много лет умные мальчики с затаенной завистью смотрели на сцену, где пыжились и тужились другие мальчики, которым, возможно, нечего было сказать – но они «владели инструментом». Наконец, настало время тех, у кого есть что сказать, и нет «навыков». Первым в ряду оказался Вова из Челябинска (где, пожалуй, и с «навыками» делать нечего – но тем почетнее Вовина миссия). Он не использует процессор, но добивается сходного результата кустарным путем. Люди (рок-фаны тоже люди), мыслящие по старинке считают что «это не музыка». Глупости. По качеству звучания и пригодности для танцев работы Синего заметно превосходят средний уровень. Аранжировки, как вы понимаете, самые разнообразные. Тексты нередко трогательные (например «Школьные годы»). Даже строго указав на известную монотонность, отсутствие сольных инструментальных партий, и в ряде случаев – досадную словесную прямолинейность, можно утверждать, что Вова Синий и БПР записали альбом большой лирической силы и глубокой социальной симптоматики. Ритмы распадающихся основ. Это сконцентрировано в гениальной, пронзительной как предчувствие гражданской войны «Народной песне»: музыка Мородера, слова Лебедева-Кумача, голос Вовы Синего с азиатской границы:
Оттого я такая счастливая
Улыбаюсь везде и всему
Если скажут, что я некрасивая,
Не поверю теперь никому.
Не поверю…
Не поверю…!
Никому!
Это танцы со слезами на глазах».
Сейчас я понимаю, что получилось нечто наивно-романтическое, с элементами слезы и надрыва, но в то же время необычное и наступательно-созидательное, хотя, порой, из-за примитивной технологии и не совсем внятное. Так, на строчку «Ну кто сказал, что вреден гад? Зеленый змий мне друг и брат» (наша кавер-версия песни Свиньи-Панова-«Автоудовлетворителя») был вопрос одного меломана-стоика из Свердловска: «Вы там что, поете, «Ленин – гад»?».
Надо сказать, что наши иногородние друзья охотно приглашали нас на различные культурные мероприятия: на уникально-редкие концерты свердловской группы «Урфин джюс», например, где я сначала не мог определить кто это в джинсовой паре и в накрученных бигудями волосах с тонким пронзительным голосом и бас-гитарой – парень или девушка. Когда объяснили, что это чувак, Александр Пантыкин, я был шокирован – такой был настоящий рок, удар прямо в поддых! Трое музыкантов лупили громкий, неожиданно суперкачественный хард-рок на русском.
Дальнейшие их совместные выступления с новой группой «Наутилус Помпилиус» уже не были так увлекательны, спасала все Настя Полева, выходившая вовремя в белом медицинском халате на сцену, создавая своим неописуемым голосом чудный, и навсегда запоминающийся образ дивы уральского рок-движения. Концерты эти происходили в жестких условиях промзон 80-х в Челябинске и Свердловске, на сценах пролетарских красных уголков по выходным дням.
Как-то охамев от выпитого в жарко натопленном автобусе портвейна, мы приперлись на подобное мероприятие, куда-то туда, где кончаются трамвайные рельсы, в небольшой заводской клуб, больше похожий на благоустроенный сарай. На столах по углам были разложены умные советские книжки, труды Леонида Ильича, брошюры наглядной агитации, а в зале стояло с десяток рядов стульев для зрителей. Наша тепленькая семидесятская компашка уселась в первом, понятно, ряду чтобы полулежа вытягивать ноги и посасывать запасы портвейна (было уготовано шесть бутылок) прямо из горлышка. А на сцене, на расстоянии вытянутой руки выступала молодая группа «ЧайФ» со вполне себе бодрой программой. Развлекались мы тем, что периодически выдергивали шнур басиста из комбика, и он, бедолага, растерянно искал причину исчезновения звука, чем вызывал наш дружный хохот.
Надо сказать, что музыканты были абсолютно неагрессивны и дружелюбны даже к нам, пьяным хамам. Когда вино закончилось, наступил перерывчик, заскучавшие мы, слоняясь по помещению, хихикали и щупали литературу. В результате во время последовавшего выступления «Помпилиусов» Синий выбрался между песнями на сцену и торжественно вручил Славе Бутусову что-то из подобранных здесь же агиток в награду за передовое искусство. После следующей песни Вова снова взобрался туда же и вручил Бутусову все труды Брежнева пачкой. Надо отдать должное крепким нервам и характеру будущей звезды отечественного поп-рока, он проявил терпение и вежливость. Нас всячески утихомиривал Володя Шахрин, а когда узнал откуда мы, да кто, стал нашим хорошим другом и нейтрализовал дальнейшее хулиганство.
Но забава наша не сошла нам с рук так просто, ибо после концерта мы, совершенно пьяные оказались в объятьях зимних отдаленных от центра районов. Внезапно, на какой-то небольшой площади, где мы стояли кучей из шести человек, причем уже с озвученным нехорошим предчувствием, что «пора отсюда валить», появились фары «Жигулей», забитых внутри людьми в белых рубашках и галстуках. Машина остановились рядом, оттуда высунулись явно нетрезвые рожи в стиле «свадьба гуляет» и спросили нас как-то резко «не видели ли мы здесь вот таких людей, да этаких машин». И дернуло же нас в ответ грубо пошутить… Внезапно этот автомобиль в ответ просто наехал на нашу стаю, и я увидел, как сгибаются и падают под колеса наши парень и девушка, а их шапки падают на капот этой машины, которая тут же дает задний ход, поднимая фонтаны снега, разворачивается и начинает уезжать, набирая скорость.
В голове моей вспыхнуло мгновенное решение, подстегнутое этой картиной и бросив лежащих и стоящих, словно ковбой, укрощающий дикого мустанга, я прыгнул на открытое водительское окно этих красномордых «Жигулей» и поехал, ускоряясь, вместе с ними, ногами волочась по накатанной наледи и крича: «Останови машину гад, убийца!». Но водила со зверской харей стал пытаться закрутить окно, жутко давя на газ, а мерзкая истеричная баба с заднего сидения царапала меня когтями и лупила сумочкой. В какой-то момент я понял, что становится слишком круто, и мягко отцепился, чтобы, падая, успеть запомнить их номер. Соскользнул вполне удачно, и каково было мое удивление, когда обнаружилось, что никакого номера-то нет…
Товарищи мои вдалеке приняли к тому моменту стоячее положение, чем меня здорово порадовали – обошлось без трупов, переломанных костей, только испуг, ушибы и удивление. Шок, смягченный всеобщей алкоголизацией, перешел в безудержную радость обретения новой жизни, счастья избавления от ужаса этой ночи.
Напрасно мы радовались и не проинтуичили, что уходить надо быстро и лесом. Через некоторое время на безлюдную площадь, словно приклеившую нас к своей скользкой поверхности, ворвались сразу двое «Жигулей», включая уже ту знакомую, безномерную машинку. Они настигли нас, стоящих на том же месте и вывалили из себя четырех бегущих в нашу сторону пьяных злых мужиков.
Драка.
Бум-дымс-ах-бах-шмац-драц! Вот я уже орлом взлетаю на крышу одной из машин, топаю мстительно и победно по ней ботинками в порыве восхитительной ярости, спрыгиваю на капот: нате вам, гады, фашисты! Наша взяла и нападающие поспешно и позорно ретировались в темноту, оставив нам ликование победы в первый момент и жуткое удивление от того, что среди нас, победивших не оказалось Вовы Синего и моей большой сумки, в которой я таскал с собой фотоаппарат, а до этого – портвейн.
События на этой сцене разворачивались дальше в виде накатившего из-за темного угла милицейского воронка, вызванного кем-то, слышавшим крики в ночи. Нас взяли на борт и отвезли как пострадавших в местное отделение, где мы рассказали о нападении и о том, что у нас захватили в плен человека и украли вещи. Милиция взялась за дело и через пару часов нам, трезвеющим и начинающим страдать от травм, полученных в битве, привезли тех самых мужиков, что на нас наехали и напали. Морды эти все отрицали, про Вову ничего не знали, и утром мы с головными болями и синяками уже дружненько тряслись в свою зону, оставив групповое заявление, которое было упразднено за дальнейшей неявкой подавателей.
Через сутки появился-таки Синий и открыл нам секрет своего исчезновения: получив сразу практически прямо в глаз, он схватил сумку, решив спасать именно добро и себя заодно, отполз в сторону за самый большой сугроб. А когда выбрался оттуда – на площади никого не было и его, болезного, подобрала и взяла к себе живущая неподалеку татарочка. Обмыла, перевязала, накормила, напоила, раздела догола и уложила спать с собой в кроватку. Бесподобно!
Больше мы на концертах не балагурили, а тесной дружбы с уралрокерами как-то не сложилось, хотя я впоследствии встречался и с Пантыкиным и с Шахриным. Просто все были заняты собственным делом.
Когда в области появились известные запретные списки на западные и отечественные группы, мы оказались там на букву «Б», на дискотеках завелись комсомольские культурные комиссии, с листочками, на которых был напечатан порядок звучания песен в течение вечера, скрепленный официальными печатями и подписями. Диск-жокеи изощренно издевались над этими серьезными и трезвыми среди веселящейся толпы, объявляя песни по списку, а на самом деле, включая другие. Началось стукачество и подсиживание в среде культурных работников, музыкой заинтересовались и «значки» и «серые пиджаки» – стало душновато.
Однажды мне позвонили доверенные лица и сообщили, что нас уже заложили и вот-вот придут по домам с обысками именно, кстати, по теме запрещенного творчества. Я тогда, к своему стыду сломал и тихо выбросил оригиналы-негативы обложек двух альбомов, сделанные на стеклянных пластинах. Очень не хотелось нервировать родителей по пустякам, тем более, что параллельно я упражнялся дома игрой на альт-саксофоне, чем довел пэрентов до белого каления, хотя инструмент был красивый, серебряный, чешский, с инкрустацией.
Мы тогда переключились на индустриальные оргии в зданиях огромных складских помещений на окраине города, куда Вадим устроился ночным сторожем. Ударной установкой служили огромные вентиляционные трубы и скопище контейнеров на колесиках. По трубам мы лупили палками, контейнеры шумно-ритмично сталкивали между собой, соло играл я на саксе, а Вова вопил как резаный в этом огромном ангаре. Он тогда пристрастился ходить в гости к другу-доктору со скорой помощи, что была недалеко от складов, и тот щедро угощал желающих закисью азота, а то и еще чем похлеще, так что Вова приходил на репетиции с неземными глазами и пеной на губах. Это был Вовин фанк.
Второй и третий альбомы распространяли даже так: агенты оставляли экземпляры на скамейках в больших городах, в местах, где собиралась передовая молодежь или даже в залах ожидания аэропортов. Видимо, это также сработало, раз все-таки, в наших головах поселился некий вселенский масштаб собственной деятельности. Особенно после того, как Сева Новгородцев в своем эфире, рассказывая о революционной перестроечной музыке поставил песню «Беломора канала» в 1986-м, а потом воткнул в русский передовой хит-парад наравне с группой «ДК» наше «Хей-хей» в 1988-м. Действовало сильно.
За Вовой приглядывали органы и, однажды, просто посадили ему на хвост попутчицу. Знакомая родственников или родственница знакомых на автобусном рейсе до Свердловска просто уселась рядом с ним и в ходе поездки незаметно подложила в карман его плаща пакетик с анашой. Понятно, что по прибытию его встретили заинтересованные лица. Приговор был краток и суров: или иди в армию или садись.
В 1987-м мне удалось поздравить с днем рождения Вову Синего, загремевшего таки в стройбат после двухмесячного госпитального сопротивления через того же Севу Новгородцева песней любимой группы «The Cure». Я просто написал и отправил через знакомых письмо с просьбой об этом на адрес русской службы БиБиСи и надо сказать, что сам Вова, находясь в армии, поздравление получил – услышал и порадовался. Работает орбитальная почта. А ушки-то у парня всегда были на макушке… И армия его только раззадорила своим тупизмом.
Он умудрился разжиться там магниитофоном вроде «Маяк-Астра» и требовал новых записей, которые посылками исправно получал катушки, пересыпанные шоколадками, грецкими орехами и заначками с анашой. В армии Вова собрал ансамбль и назвал его «Звездочка», записей не делал. Там же, в стройбатовской части, он увидел, как строительный кран падает на людей и как железо и бетон их убивают, писал веселые письма, особенно с того момента, когда впереди нарисовался дембель и можно было почувствовать себя почти свободным победителем красивых поварих.
В секретном городе мы умудрились записать альбомы: «Игра синих лампочек», «Молчать!», «Хали-Гали» под аккомпанемент не только петель, нарезанных из западных записей, но и с участием советской драммашины «Эстрадин», синтезатора «Поливокс», настоящего клавесина, и, однажды, минус рижской регги-группы «Отражение». Пока все давалось легко и весело, вокруг были люди, участвовали красивые девушки, лилось вино, дымились дымки.
Однако привычную квартиру пришлось оставить – у брата Игоря Ракина завелась невестка и первое что сделала, стала мыть палубу по-матросски, то есть брала полное ведро мыльной воды и дугой выливала его на пол. Какие там пленки-шленки. Последнюю в Челябинске-70 работу «Ну как не запеть?» заканчивали весной-летом 1986-го на квартире у Синего, пока его жена Марина с сыном Арсением где-то отдыхала или же была просто на работе. На этом этапе микрофон был установлен в обложенной поролоном и матрацами классической советской новостроевской нише, а саму запись пришлось создавать практически вдвоем, ибо дружеский энтузиазм наших собратьев как-то иссяк, у нас же были в запасе неосуществленные идеи.
Надо отметить тенденцию технологического роста и улучшения качества звучания и исполнения песен в период расцвета той нашей деятельности. Позднее создавался более авторский в смысле текстового наполнения и с некоторыми депрессивными настроениями материал, отчасти объясняемыми смертью моей мамы осенью 1985-го. И тут Вова встретился с пришельцами.
Для Специального Радио
Март 2008
БРАТЬЯ ПО РАЗУМУ. РАННЯЯ ФАЗА. ЧАСТЬ 2: «МУЗЫКА С БОЛЬШОЙ ЗЕМЛИ»
БРАТЬЯ ПО РАЗУМУ. РАННЯЯ ФАЗА. ЧАСТЬ 4: «ВСТРЕЧА С ПРИШЕЛЬЦАМИ»
