Валера Примеров, бас гитарист и верный друг Германа Дижечко рассказывает о «Матросской Тишине» в эпоху становления и расцвета легендарной группы:
– Думаю, «Матросская Тишина» началась еще издалека, из Ростова. Это примерно 82-й, 83-й год – время расцвета музыки «новой волны» на западе. Такая шикарная прекрасная музыка, вобравшая в себя все, что было хорошего от панка и поимевшая новое звучание за счет причудливых звуковых форм. Привлекало, прежде всего, то, что в «новой волне» не было солирующей доминанты, характерной для всей истории рок-музыки. В рок-группах музыканты вечно пытались поделить пальму первенства, кто круче солирует – Ричи Блэкмор или Ян Гилан? В новой музыке «новой волны» соло партии не выдвигались вперед, не демонстрировали супермастерство суперзвезд, а звучали органично в общей массе звука, в цельной музыкальной идее.
В совке в то время был разгул Пугачевщины, Антоновщины и цыганщины. Люди слушали бесчисленные песни Высоцкого, полузапретные записи Кузьмина, и популярное западное диско. Когда мы приходили на пластиночный рынок, на нас смотрели как на идиотов, потому что мы выменивали «Clash» и «Pretenders», ранний «The Police» за всякую поп-рок-лажню.
С одиннадцати лет я имитирую игру на бас-гитаре, то есть я не совсем традиционный бас-гитарист. Первая моя бас-гитара называлась «Ростов-Дон», струны у нее на двенадцатом ладу отстояли сантиметров на двадцать.
Первая серьезная запись в моей жизни называлась «Master Of Reality» ансамбля «Black Sabbath». Это вставило меня до невозможности, и пределом моих мечтаний стало играть в группе. До дыр я закрутил запись «Jesus Christ Superstar», ту, что c Гиланом. Начал поигрывать во всяких ансамблях, решил сам сочинять музыку. Один приятель и говорит: «Есть у меня корешок отличный, тоже пишет музыку и ему нужны музыканты в ансамбль». Так мы познакомились с Германом, а любовь к правильной музыке нас быстро подружила.
Он был очень прорубной чувак, владел информацией, был коллекционером душевного рокенролла и открыл для меня многие вещи в мире музыки. Он очень плохо играл на гитаре, но все равно играл и пел, и мы весело проводили время на субботней пластиночной толкучке. Стали мы вместе придумывать номера, основные аранжировки для которых делал я. К нам присоединился Леша «Линза» в очках с крутыми линзами – такой «ботаник» ростом выше двух метров, с огромными кулаками Ростовского бойца. Так появилась группа «Тора Тора Ос» – самый наш первый проект.
Пошли репетиции, фотосъемки, все круто и весело, но все это не давало никакого выхлопа. Записаться в то время было практически невозможно. На студиях музыканты писались на двухдорожечные магнитофоны, с многими последующими перезаписями для наложения сверху партий инструментов. Человек по имени Алик Гоч году в 82-м организовал нам базу, на которой мы кое-как репетировали.
Гоч превратился потом в Кимирсена, известного в Москве байкера. А тогда он вел дискотеку и проталкивал хард-рок ростовские группы. С барабанщиком Игорем Вагаловым, впоследствии ставшим известным музыкальным критиком и радиодиджеем, мы составом «Тора Тора Ос» выступили в том самом ДК, где гнездилась дискотека Гоча.
С нами выступала какая-то блюзовая группа, игравшая репертуар «Led Zeppelin», а мы их должны были разогреть. Вагалыч пробил им барабан на наших песнях. После концерта блюзовики пришли в гримерку и говорят: «Что за отстой вы такой играете, или мы ничего не понимаем? Может, вы авангард играли?». Мы ответили: «Да, мы играли авангард!». – «Ну, хер с ним, с пластиком, мы вас прощаем». А они ведь нас просто хотели побить…
После концерта по городу потекли слухи, ведь не было никаких муз-изданий, а на пластиночной сходке устраивались реальные облавы и вполне могли за диски срок припаять как за спекуляцию, так и за распространение порнографии. Германа ловили, били, отнимали имущество – очень серьезные были потери. Слухи были о том, что в Ростове появилась неофашисткая группа со страшным названием «Тора Тора Ос». Мы тогда сильно испугались, перетрухнули слегка. Ведь это мы «повергли слушателей в ужас и выкрикивали страшные слова». В результате изоляции и отсутствия концертов Герман собрался и уехал в Москву. Я тогда учился, был женат и имел ребенка, «Линза» работал на гремучем заводе.
В 86-м Герман вернулся и говорит мне: «Я там пытаюсь группу организовать, тебя сильно не хватает. Давай запишем хотя бы те песни, которые мы создали, чтобы можно было показывать людям. Что бы было ясно, что это такое когда тебя приглашают выступать, да и как заявка в Рок-Лабораторию это сработает». Тогда мы записали в реальном времени песни: «Маша пляшет пого», «Антарктида».
Герман уехал с этой записью, и мы переписывались и виделись в Ростове вплоть концерта «Sonic Youth» в Москве в 1989 году, куда я приехал играть вместе с «Матросской Тишиной». Там же я купил себе новую неплохую гитару. В конечном итоге я сказал своим домашним, что поехал становиться звездой, бросил работу в своем цеху гремучем и уехал в Москву. Началась моя московская эпопея. У группы уже было название, играл на клавишах Шклянко, менялись басисты и был даже смешной пресс-релиз, а в ближайшей перспективе – выездные концертные гастроли. В то же время случился концерт «Not For Sale» в Горбушке, где Мамонов объявил, что «Звуки Му» распадаются.
В первом отделении играли мы, группа «Кепка», «Алиби», «Вежливый Отказ» – отличная подборка. Там даже снимался фильм «Not For Sale», где-то он существует. Там мы познакомились и передружились с Петром Мамоновым, группой «Ва-Банкъ», со многими людьми. Там были все действующие единицы тогдашней Рок-лаборатории. Осталось очень сильное впечатление.
Начались плотные репетиции, мы записали альбом на магнитных носителях. База была в здоровенном доме на улице Осипенко. Все подъезды кроме одного были выселены, а в последнем, жилом – жили художники. Музицировали мы в брошенном подъезде, там было электричество, и мы рубились нещадно. Герман жил тогда в Отрадном, в комнате строительного общежития, он был лимитчиком и хлебнул рабства по самые помидоры.
А я проживал у друга, хозяина гостиницы из четырех комнат от «РостЭнерго», где останавливались приезжие батраки из Ростова. В какой-то момент там находились Кимирсен (Гоч), хозяин Пеньков, я и Вова Маодзедун – супер кореец из города Фрунзе. Мао привозил время от времени мешки с планом, и это была фантастическая песня: в одной комнате я бывал в гостях у Маодзедуна, в другую заходил к Кимерсену. Там перебывала вся музыкальная и околомузыкальная московская тусовка, и никто не ушел обиженным. Даже Андрей Вознесенский приложился к нашему непересыхающему рогу. Этот дом потом снесли, мы уезжали оттуда последними.
Рок-лаборатория распространяла наши записи, заплатила за студию Чернавского, где мы очень прилично записали пять песен. Там были смешные истории, когда гитарист играл с овердрайвом, а звукорежиссер в ужасе говорил, что писать эту хуйню не будет, это брак. Одновременно с нами Наташа Королева писала там «Желтые тюльпаны», так что мы оскорбляли уши сильно профессионального человека и его можно понять. Также Рок-лаборатория устраивала выездные концерты, предлагая свой список действующих групп. Если появлялся конкретный интерес, подключался к действию администратор от группы, который представлял интересы одной команды или даже нескольких. Так мы попали в Армению. И это была самая страшная поездка в нашей жизни.
Полетели туда мы, «Клиника» из Москвы, команда из Питера, какие-то хиппаны из Новосибирска, которые ехали почти семь суток. Это было стремно, ведь тогда была война с Азербайджаном, шел 1991-й. А нас туда пригласили на концерт-фестиваль с названием «Детям Спитака» по личному распоряжению первого президента Армении Петросяна, в свое время сидевшего в Матросской Тишине. Было это все в Ереване, мы жили в шикарной гостинице, выступали в огромном спортивно-концертном комплексе, упакованном немыслимой аппаратурой, какой я и в Москве-то не видел.
Мне достался профессиональный полуторакиловаттный басовый комбик «Pevay», у нашего гитариста Вити стоял «Mesa Boogie», микрофоны были дорогие и новые, барабаны «Yamaha» и «Tama» – крутейшая упаковка. Все, что касается концерта, было круто, но все, что касается до концерта – было полным пиздецом. У нас тогда администратором группы была Лариса, сравнительно жопастая, сисястая, с длинными светлыми волосами. Хоть я и говорил, что не надо на восток с собой женщин брать, она все же поехала.
Как только мы вышли из самолета, к нам подошел русский мент и сказал: «Так, парни, окружили девочек вокруг. Если кто-то их возьмет за руку, вы их, пиздец, уже не отобьете». И точно, мы едем из аэропорта в гостиницу, и в машине у водителя совершенно открыто лежит АКМ между передними креслами и пистолет висит на поясе – идет война. Сколько мы там были, столько и промучились с нашими девахами: каждые пять минут приходил какой-нибудь навороченный рок-мэн и включал примерно одно и то же: «Я с твоей девюшка поговорю пять минут…». Через три секунды раздавался дикий крик, Лариса оказывалась в полностью рваных в клочья шмотках, а чувака приходилось выводить, мягко бить в спину.
В этой шикарной гостинице горячей воды не было и в помине, а ночью выключался свет во всем городе, отопление в феврале месяце тоже отсутствовало. Днем на улице было тепло, а вечером давало минус десять. Из крана вытекала ледяная горная вода, но мы все равно героически умывались. Так как свет к ночи выключался, во время концерта постоянно подходили армянские группы и просили пропустить их выступление вперед. В результате группа «Клиника» не смогла выступить на этом мероприятии. А мы их всех послали «на» и выступили именно во столько, во сколько прописано по программе.
Спели мы три песни на русском языке, вдруг выходит конферансье и просит публику нас поблагодарить и попрощаться с «Матросской Тишиной». Но мы его подвинули и играли несколько вещей до тех пор, пока на сцену не начал выходить ОМОН с автоматами. Первого увели гитариста Витю, потом Германа под белы рученьки, а мы – как басист с барабанщиком – держались с Вадиком до последнего. Чистый кошмар, но народ тащился, особенно когда мы пели осетинскую песню на русском языке, хит всех времен и народов: «Ты что такой грустный, я не грустный, я умираю…Ты что молчишь, а?».
Мы приехали за час до регистрации в аэропорт, нам сказали: «Ваши билеты не действительны, самолет улетел». Начали быковать по-московски и по-ростовски и добыковались до того, что нас запустили в самолет. Там такая была фишка: тогда из Еревана армяне улетали очень трудно и за очень большие деньги. Нас хотели просто отодвинуть и запустить своих забашлявших пассажиров. В результате мы прорвались в самолет и улетели все.
В Москве стало ясно, единственное, что остается – это рубиться до такой степени, чтобы тебя признали и оценили в материальном плане, чтобы у тебя хоть какая-нибудь денежка появилась. Мы могли ходить в Лабораторию, играть совместные концерты, но денег это не приносило, и надо было пробиваться куда-то дальше. Смысла идти куда-то параллельно работать, куда-то вписываться уже не было, чтобы не потерять настрой. Казалось: вот сейчас все будет, немного потерпим, напряжемся, и все будет.
В году девяностом стали появляться первые клубы с рок-музыкой. Мы открывали все клубы: «Sexton First», «Отрыжка», «Не Бей Копытом», «Имени Джерри Рубина». Мы играли везде и практически за бесплатно – нам было прикольно. После «Отрыжки» Герман спрашивал устроителей: «Убили у вас здесь кого-нибудь или нет?». Там, в Отрадном убили Валеру – басиста из «Монгол Шуудан», который был хозяином этого пивняка, где между сценой и посетителями была сделана непролазная сетка-решетка, которая еще и током билась, сука, неслабо меня, помню, хуякала во время концертов, через одежду даже.
Из группы все люди уходили: обидно, а чем мы могли им помочь? Ушел и Шклянко с очередным барабанщиком. В России вообще, например, с барабанщиками засада, а в группу, что играет двухаккордные песни, вообще почти невероятно. Так что Владик Лозинский был семнадцатым нашим барабанщиком. Каждый раз, когда приходили барабанщики, все упиралось в одну и ту же сложноритмическую тональную конструкцию, где требовалась определенная раскоординация движений.
Но вот позвонил обиженный Шклянко, уже игравший в другой группе, и предложил нам нового ударника, который ноты с листа читает. Приходит Владик, со своей женой, которую все приняли сначала за маму, такая строгая пришла девушка. Влад рассказал, что он создатель группы «Оберманекен», что он играл в оркестре Олега Лундстрема, что в «Коррозии Металла» он участвовал. В итоге Витя выдал: «Закон Ома знаешь? Это его работа». Но он нас победил в этой сложной песне тем, что, несмотря на отсутствие басового барабана, который заменили бас-томом, сыграл одной рукой басовую партию по этому бас-тому, а другой – все остальное, что не могли сыграть другие люди с двумя ногами и двумя руками.
Как басист, могу сказать, что в моей жизни был всего один барабанщик, до Влада, с которым мы могли, отыграв чью-нибудь свадьбу, играть вдвоем от вольного в свое удовольствие сколько угодно. Ведь именно басист и ударник могут прочувствовать друг друга до мурашек по коже, но вещь это крайне редкая. С Владиком у меня эта штука случилась, и для меня это было просто реальное счастье. Именно этим составом, который у нас сложился: Витя, Владик, Герман и я было самое то.
До этого Шклянко в натуре дрался с звукорежиссером, чтобы тот делал громче его клавиши. Для нас с Германом в нашей любви к «новой волне», где все было демократично, это было дико и не нужно. Должна быть ровная картинка, в которой присутствуют все необходимые арабески. Если Владик пришел к нам практически от джаз-рока, от которого мы его долго пытались отучивать, то Витя пришел от металла. У него была группа любимая «Slayer» в то время, этим многое сказано. Я же всегда тяготел больше к акустике, хотел делать акустические проекты. В этом хитросплетении и родилось что-то оригинальное под маркой «Матросская Тишина».
В самые редкие, высокие моменты в жизни ты стоишь на сцене, играешь вместе со своей группой, и тебя приподнимает не оттого, что ты громко играешь, а оттого, что ты чувствуешь это единение, этот громадный шар энергии. И ты смотришь на всех остальных и понимаешь, что их тоже прёт без всяких наркотиков, потому что музыка такая. Это продукт, он выстрадан и он созрел.
За счет того, что мы были такие дикие с Германом, возможно, так оно и получалось, хотя рождалось оно в яростных спорах и конфронтациях. Влад, абсолютный интриган, постоянно находил себе жертву в группе и дружил против нее со всеми остальными. Персонажи менялись местами, но дружить против кого-нибудь в группе он не переставал. После репетиций мы выходили охрипшие настолько, что слова не могли вымолвить, потому что орали друг на друга, психовали как дети, ей богу. Один Витя был всегда таким спокойным эльфом. Он никогда не играл на концертах импровизации. У нас был период более года, когда не было репетиционной базы, и мы репетировали новые песни прямо на концерте. Была, например, только ритмическая основа и рыба текста у Германа. Отыграв программу, на бис мы начинали импровизировать. Как правило, Витя выключал гитару, собирался и уходил. Наотрез отказывался играть неотрепетированные вещи.
Отношения в группе держались следующим образом: Герман был как магнит, а я выступал в роли такого воспитателя, постоянно говорил с Владом и Витей, а Герман меня поддерживал. К концу нашего существования Герман не являлся соединяющим звеном, и я пытался все время чуваков удерживать, потому что звезд мы не хватали и в карманах у нас не прибавилось, а существовать надо было всем. Герман же все больше и больше отваливался от музыки. Когда мы стали лауреатами конкурса «Поколение-94», то вскоре началась полная ерунда. Мы приходили на репетиции, пытались сочинять новые песни, но с приходом Германа, который подчас сильно опаздывал, приезжал пьяный и говорил заплетаясь: «Ты на прошлом концерте здесь плохо сыграл, давайте сыграем новую песню».
Так закончился стимул в нашем совместном творчестве. Когда мы собирались вчетвером, и я предлагал: «Я тут вот это придумал, давайте попробуем сыграть» и мы играли, и всем нравилось, каждый развивал это дальше, это было одно. А когда лидер-вокалист расслабляется, тусуется по клубам, происходят организационные и чисто человеческие проколы один за другим, музыка отступает. В конечном итоге я попал в больницу с прободной язвой от такого нервного перенапряжения. После больницы, месяца через два, когда я немного окреп и питался исключительно кашкой и кефиром, Герман сообщает: «У нас гастроли в Минске». Я ему о том, что у меня практически постельный режим и диетическое питание, а он мне: «Примерыч, четкач, все будет четкач!». Приезжаем, короче, нам выкатывают ящик водки и батон колбасы – все! На счет всего остального разбирайтесь сами, вот обратные билеты, а денег никаких нет…
А, тут еще, встречаем знакомого мальчика, которого видели в Москве и на его вопрос, на счет приехать в Минск, когда-то ответили, что не ездим никуда бесплатно, только за хорошие деньги. Он нас увидел и говорит: «Ну что, суки, приехали бесплатно, за поганую водку?!». Так вот. Там мне стало плохо и физически и душевно, я понял, что с этим надо завязывать. Общение не приносит плодов – нет продукта, и деньги за то, что происходит, никто не платит. Я играл за кайф от совместного творчества, и этот кайф пропал – смысл исчез. Я просто извинился перед ребятами и сказал, что дальше больше не могу. У них потом появился парень, которому даже показывал, как играть некоторые партии на басу. Хороший, душевный парень Саша Рогачев, игравший в группе «Пого». После моего ухода они не сделали ни одной новой песни. Саша говорил, что не хочет, и не будет жить после тридцати лет и, действительно, выбросился с балкона у друзей с восьмого этажа. Насмерть.
Подводя итоги, я считаю, что мы слишком рано начали играть такую музыку, для совка это было крайне рано. Может быть сейчас, на гребне происходящих повторов что-то подобное вернется, появится опять. Нас всегда бесило с Германом то, что в России на первом месте текст песни, люди не слушают музыку. Поэтому мы перешли на английский язык и мы создавали новую музыку на стыке всех фьюжнов, может, и, изобретая велосипед, но свой, а люди хотели слышать и слушали, требовали этот ебаный текст.
Честно говоря, после Битлз создать что-то свежее в поп-музыке очень сложно, тем более, что после битлов была куча людей, разрабатывающий каждый свой шурф до такой глубины, что не угнаться. Мы живем в эпоху пост-пост-пост-модернизма, и свежак можно находить только на слиянии чего-то с чем-то.
Для Специального Радио
Апрель 2008
МАТРОССКАЯ ТИШИНА. ПОМИНАЛЬНЫЕ ЗАПИСКИ ПО ГЕРМАНУ ДИЖЕЧКО. ЧАСТЬ 2: ВЛАД ЛОЗИНСКИЙ
