«Лучшие годы Машины времени…» – произнес Александр Кутиков, басист «МАШИНЫ», разглядывая привезенные мною снимки. «ЛУЧШИЕ ГОДЫ» – название популярной в конце 60-х – начале 70-х в московской бит-группы, в которую на некоторое время влились и участники «МАШИНЫ». Они вместе репетировали, вместе выступали, вместе совмещали первое, второе и – отдых на Юге, в студенческом лагере «Буревестник».
Мы сидели и Сашей в его студии «Синтез рекордс» и вглядывались в пожелтевшие, с бахромой фотографии. Вот концерт в «Буревестнике», вот один из первых составов «ЦВЕТОВ» – Лосев, Никольский, Фокин… На одной из фотографий была могила Сергея Грачева – человека, которого мы оба хорошо знали, и который был и на всех остальных снимках.
«А именно он, Серега, нас тогда, видимо, и ограбил – орган пропал, усилители» – заметил Кутиков. «Мы его всегда подозревали…».
Нам было грустно, мы оба хорошо знали этого человека, знали с юности, знали, что Сергей Грачев – личность талантливая и неординарная.
В 60-80 годы прошлого века подмосковная Дубна была единственным международным городом в Советском Союзе. В нем жили тысячи настоящих иностранцев – поляков, чехов, кубинцев, французов и т.д. Большинство из них работало в международном научном центре под названием «Объединенный институт ядерных исследований».
Приезжали в Дубну семьями, работали годами. Присутствие такого огромного количества иностранцев не могло не сказаться на общей атмосфере в городе. Идеологическая узда была чуть слабее, чем даже в Москве, в магазинах было, что купить, в концертных залах – что послушать.
В 1967 году я постигал азы игры на бас-гитаре в бит-группе «ФОБОС». Мы выступали на школьных вечерах, а осенью того года в нашем репертуаре уже были песни собственного сочинения – большая редкость в то время. Мои коллеги по группе, дети венгерского ученого Иштван и Ешка Ланг, привозили после каникул на родине свежие диски и магнитные пленки, и мы всегда были в курсе самых модных западных стилей. Помню, настоящим шоком для всех нас было коллективное прослушивание через редкую тогда стереофоническую «Симфонию» битловского «Сержанта».
В то время в Дубне постоянно кто-то выступал на национальных вечерах. Мероприятия эти проходили или в ДК «Мир», или в Доме ученых ОИЯИ. И там и там я имел блат, т.е. доступ. И если, скажем, польское землячество устраивало вечеринку, ее танцевальную часть обычно обслуживала московская бит-группа, состоящая из польских студентов.
Мы все старались попасть на эти вечера, чтобы своими глазами увидеть, что, как, на чем надо играть, чтобы пощупать своими руками настоящие гитары и усилители – у нас самих почти все было самодельное.
Именно в 1967 году я познакомился с человеком, которому намерен посвятить эти свои воспоминания. Звали его Сергей Грачев, и поверьте: он сам, его жизнь и его трагическая смерть стоят того, чтобы вспомнить…
Подробности собственно знакомства в моей памяти не отложились. Скорее всего, поводом послужило то, что и он, и я играли в первых советских бит-группах. Правда, он в Москве, а я в Дубне, и это давало Сергею некоторое преимущество, которое он иногда подчеркивал.
В те времена его папа, Олег Захарович Грачев, был директором Дома ученых. Мои дубненские ровесники, а еще лучше – те, кто на 3-4 года старше, хорошо помнят, что тогда ДУ был настоящим культурным центром Дубны. Благодаря усилиям Олега Захаровича в этом полузакрытом заведении проходили мероприятия, плохо совместимые с установками официальной коммунистической идеологии: то выставка художника-авангардиста (Зверев…), то концерт барда-диссидента (Галич…), то встреча с не самым официальным литератором (Солоухин…), то выступление столичной бит-группы («Машина времени»…), то какой-нибудь редкий, достойный фильм (Феллини…).
Ходили слухи, что Олег Захарович — полковник КГБ в отставке, и поэтому ему проще проворачивать дела, за которые директора рядового ДК давно бы сняли с работы.
Что он был человеком непростым, подтверждает и то, что не только музыканты «МАШИНЫ ВРЕМЕНИ», выступая в ДУ в новогодний вечер в начале 70-х, случайно обнаружили микрофон «прослушки», вмонтированный в оконные рамы зала. (В этом зале обычно проходили банкеты новоиспеченных кандидатов, докторов и другие «культурно-массовые мероприятия».) В разгар вечера, когда стало слишком душно от выпитого и выкуренного, кто-то из музыкантов попытался открыть окно сбоку от сцены.. Рама долго не поддавалась, так как была заклеена. Когда же она с треском распахнулась, то музыканты увидели провода и миниатюрный микрофон, выпавший из рамы. Сообразив, что это такое, от греха подальше окно тут же захлопнули. Эту историю рассказывал мне лично еще один «машинист», Евгений Маргулис. Про электронные «уши» ДУ упоминается и в мемуарах бывшего чешского сотрудника ОИЯИ Франтишека Легара.
О наличие в его заведении такой техники Грачев-старший не знать не мог. Должен был об этом знать и Грачев-младший, который был привязан к отцу до такой степени, что они часто на пару уединялись в этом благородном учреждении с коньяком и легкомысленными дамами.
Скорее всего, существовал некий компромисс между обязательствами перед спецслужбой и личным желанием Олега Захаровича украсить жизнь сотрудников ОИЯИ чем-нибудь неординарным. В чем он больше преуспел, сейчас устанавливать поздно, но все же не думаю, что кто-то всерьез пострадал за свою пьяную банкетную откровенность… А вот то, что в 60-е и 70-е годы Дом ученых был местом, где происходили заметные культурные события, что именно там можно было надышаться кислородом творческой свободы, не вызывает сомнения.
С какого-то момента отцу стал помогать и Грачев-младший. В 1966 году он поступил в МАРХИ, Московский архитектурный институт, который славился тем, что успешно абсорбировал творческую молодежь Москвы и Союза — например, Андрей Макаревич и Алексей Романов («ВОСКРЕСЕНИЕ») учились именно в МАРХИ.
Практически сразу Сергей начал выступать в институтской бит-группе, сначала в качестве барабанщика, а потом и солиста. Группа называлась «ЛУЧШИЕ ГОДЫ» — очень хорошее, на мой взгляд, название. Пользуясь возможностями и помощью отца, Грачев-младший стал привозить в Дубну различные московские команды, которые играли обычно на каких-нибудь закрытых вечерах Дома ученых. Чаще всего такие вечера приурочивались к какой-нибудь «красной» дате календаря, а публика состояла из сотрудников ОИЯИ среднего звена и всякого рода «блатных» — ОРС, художники, комсомольские активисты, музыканты, «золотая молодежь»… Сам Сергей относился к последней категории и был ярким ее представителем. В то время эта группа детей высокопоставленных сотрудников ОИЯИ насчитывала человек 15-20 и была на виду благодаря тому, что принимала участие во всех мало-мальски интересных мероприятиях, ежедневно просиживала вечера в баре ресторана Дубна и модно одевалась, что было не просто в те времена. Некоторые из них потом сделали карьеру, некоторые сели в тюрьму. Сергею хорошо удалось и то, и другое… Хорошо — потому что он был человеком неординарным, разносторонним и талантливым.
Но это была первая, всем заметная сторона его личности. Вторая его часть, не менее яркая, которая неразрывно переплеталась с первой — склонность к авантюризму, привычка к обеспеченной жизни, привитая с детства, и уверенность, что папа всегда выручит и поможет.
Сергей был умен, ироничен, уверен в себе и у него был от природы фантастически красивый — по силе, тембру, окраске — голос. Единственный из певцов, кто может похвастаться подобным и, может быть, лучшим — это Александр Градский. Все наши эстрадные «корифеи» типа Кобзона, Лещенко и т.п. — убоги по сравнению с тем, что мог на сцене Грачев-младший. К великолепным вокальным данным природа добавила художественные задатки: Сергей прекрасно рисовал. Да и в МАРХИ просто так не попадешь: здесь папина протекция не поможет, только — божья искра.
Еще он был очень интересным собеседником, с прекрасным чувством юмора: его истории — наполовину из правды, наполовину из незлобного вранья — можно было слушать часами. Я редко бывал у него дома. Редко потому, что был для его семьи мальчиком из подворотни рабочего поселка. Мне не предлагали конфет и не спрашивали, хочу ли я есть – то есть, не предлагали того, что предложили бы в любом доме моего рабочего поселка в то не очень сытное время. Стены квартиры были увешаны планшетами с коллекцией бабочек, которую собирал Олег Захарович. Там были и очень редкие экземпляры, которые Сергей тщательно перерисовывал в специальный каталог – на хорошей бумаге, переложенной полупрозрачной папиросной бумагой…
…15 мая 1970 года в 7 часов утра я стоял со старым рюкзачком в ряду таких же кое-как одетых ровесников у здания дубненского военкомата. Несколько месяцев назад меня отчислили из института, и вот пришла пора отдать честь и долг Родине. Минут за 15 до погрузки в автобус в толпе неожиданно появился Сергей Грачев. Он был в хорошем костюме, модных ботинках и с «дипломатом» в руке. Меня провожала целая толпа родственников, друзей и девушек — Сергей был совершенно один и совершенно трезв. Мне он заявил, что едет вместе с нами на военные сборы — так, месяца на три, институт послал… Я поверил. Под стенания провожающих наша команда погрузилась в автобус и покатила. Мы сидели вместе, всю дорогу о чем-то болтали, и когда я окончательно отошел от бессонной ночи, оказались на сборном пункте в Люберцах.
Огромная толпа новобранцев слонялась по спортивному залу, в ней мелькали «покупатели» — офицеры в сопровождении двух-трех подтянутых солдат-«дедов».
Пара таких «дедов» подошла и к нам с Сергеем. Я их мало интересовал, а вот Сергей — точнее, его одежда, «дипломат» и красивые импортные часы, — очень.
С ходу, нагло поглядывая на нас, «деды» предложили Сергею отдать вещички: в армии они не пригодятся, а им скоро на дембель, да и вообще — пора привыкать к армейским реалиям. Взамен они предложили какие-то лохмотья, принесенные с собой. Сергей попытался возразить, что вещи он собирается отослать домой, а часы ему и в армии пригодятся. Но «деды» никаких возражений не принимали, и стало ясно, что если не отдать добровольно — возьмут силой. Тогда Сергей предложил пройти для переодевания в туалетную комнату, а мне велел подождать…
Ждал я минут двадцать: что такое «дедовщина» мне было известно от отслуживших друзей и поэтому воспринималось происходящее как что-то само собой разумеющееся.
Наконец, устав ждать, я не выдержал и открыл клозетную дверь…
…В углу, под писуарами, на полу, покрытом кровавыми дорожками, лежал и стонал один из «дедов»; второй, закрыв лицо руками, стоял на коленях в кабинке. Сергей меланхолично отмывал руки от крови в раковине, на его лице застыла ироничная улыбка, весьма характерная для него.
Оказалось, что он обладал, несмотря на свой небольшой рост и интеллигентный вид, большой физической силой и умел постоять за себя.
В итоге мы попали в одну часть — сержантскую школу Первой Особой армии ПВО в Загорске. Школа была элитной, в основном курсантов набирали из тех, кто имел незаконченное высшее или среднее специальное образование, как мы с Сергеем. Много было детей старших офицеров, дипломатов и высокопоставленных чиновников; предпочтение отдавалось выходцам из Москвы и области.
Служили мы в разных подразделениях. Наши сержанты были строги, но справедливы, а учеба насыщенной. «Личного времени» — всего час перед отбоем: успеть написать письма да подшить свежий подворотничек. Чтобы не потерять музыкальную квалификацию, я вставал в 6 утра, за час до подъема, и шел в ленинскую комнату, где с разрешения сержанта мог поиграть на гитаре. Когда принимали присягу, в части был объявлен День открытых дверей, и в первый раз к нам в гости приехали родственники, друзья и подруги. После построения и формальной части мероприятия, курсантов отпустили на несколько часов пообщаться с близкими. Но не за пределы школы, а тут же, на стадионе и прилегающих аллеях. Все это очень напоминало родительский день в пионерском лагере: кто-то сидел на лавочках, кто-то расположился на траве, родители достали припасы и начали потчевать «детей» домашними заготовками; вокруг бродили офицеры, следившие, чтобы приезжие не разбредались и не приближались к секретным учебным корпусам.
И вдруг в открытые для гостей ворота (КПП было прямо напротив стадиона) вошла толпа человек из 10-15 настоящих московских хиппи — длинноволосых, в ярких одеждах, усыпанные самодельными фенечками, с авоськами, наполненными разнообразным спиртным, и — уже пьяных.
В 70-м году такое массовое явление хиппи в воинской части по эффекту даже трудно с чем-либо сравнить — разве что с внезапным появлением группы голых папуасов на заседании Политбюро…
Большинство из присутствующих вообще не подозревало о существовании в СССР хиппи и видело их в первый раз. Забегали офицеры, толпа, открыв рты, взирала на «детей любви». Из дома, где он, видимо, отмечал присягу, примчался командир части, полковник, и в окружении сбежавшихся подчиненных быстро пошел к разноцветной группе. Выяснилось, что все они — друзья курсанта Грачева и приехали его навестить.
Нашли Грачева. Он прибежал, отдал честь и подтвердил, что эти нечесаные развеселые персонажи действительно его друзья. Некоторой время командир совещался с замполитом, потом появился караул с карабинами, и хиппи быстренько выпроводили за ворота.
Через некоторое время я обнаружил Сергея в дальнем конце части, у «колючки» — с внутренней стороны стоял он, а с внешней тусовались его экзотические гости. Оказывается, полковник принял соломоново решение: на территорию хиппи не пускать, но разрешить общение где-нибудь в укромном месте, через забор. В итоге гости устроили что-то вроде пикника: сами расположились на траве, а Сергей стоял со стаканом в руке за «колючкой»; стакан периодически наполняли портвейном и передавали через проволоку закуску. Все это происходило под бдительным оком караульного с карабином марки СКС, получившим соответствующие инструкции.
Где-то месяц спустя одному из командиров пришла в голову идея создать духовой оркестр — благо, один из курсантов уже имел на «гражданке» опыт руководителя такого коллектива. По взводам собрали всех, кто умел хоть на чем-то играть, и мы с Сергеем оказались в одной команде; ему достался альт, мне — большой барабан с тарелкой наверху. Вскоре мы уже сносно дудели всякие марши на утренних разводах. Вместе со мной, в одном взводе, служил Саша Арутюнов — близкий друг Константина Никольского, басист и звукооператор, в начале 80-х записавший первые, самые знаменитые альбомы «Воскресения». Наша троица настоящих рокеров решила, что скучно играть всю дорогу «Прощание славянки». В итоге мы уговорили нашего руководителя аранжировать для нашего духового оркестра «Yellow Submarine» «Beatles»…
Когда мы первый раз на прохождении части сыграли эту великую песню, начальник политотдела поинтересовался: что это за марш, который он слышит первый раз? Не моргнув глазом, наш руководитель ответил, что марш старинный, гвардейский. Довольный тем, что это именно русский военный марш, подполковник оставил нас в покое: как ни странно, советские офицеры уже в то время хотели в чем-то походить на царских офицеров.
Так несколько месяцев в разгар Холодной и Вьетнамской войны целая воинская часть Советской армии маршировала под песню из страны НАТО. Многие из курсантов знали об этом, но нас не выдали.
Еще запомнился концерт художественной самодеятельности части, на котором Сергей просто сразил всех присутствующих своим голосом. Причем, советских песен в его выступлении было меньше, чем англоязычных хитов — Тома Джонса, Энгелберта Хампердинка и т.п. Его голос настолько заворожил аудиторию, что никто из политработников даже не обратил внимания на этот явный идеологический перекос. Я в это время подыгрывал на акустической гитаре, Саша Арутюнов на басовой балалайке с наскоро приделанным звукоснимателем, а кто-то из наших духовиков стучал на армейском барабане. В этой сержантской школе я впервые столкнулся и с потаенной частью натуры Сергея Грачева. Родители привезли мне 2 блока хороших американских сигарет, приобретенных по блату – обычно я курил в армии «Дымок» или махорку. Через некоторое время один блок пропал. Совершенно случайно я узнал, что сигареты спер Сергей, который вообще не курил. Блок был спрятан за грифельной доской в одном из классов, и Сергей периодически доставал оттуда пачку и угощал ими своих начальников-сержантов. В итоге это помогло ему при распределении после окончания сержантской школы. Я не стал уличать его в воровстве: до выпуска оставалось не так много времени и ссориться с земляком, да еще и рокером мне не хотелось. Поступи я иначе, расправа могла быть очень жестокой: воровство пресекалось в части на корню, а сослуживцы могли вообще сделать пойманного за руку вора инвалидом… …Учеба в сержантской школе длилась полгода: в ноябре, получив сержантские звания, все разъехались по подмосковным полкам, а Сергей остался в Загорске на «блатной» должности художника. Получить эту должность ему помогло то, что на планшетах, развешанных по всем углам казармы и призванных показать, как правильно отдавать честь, носить пилотку, держать карабин и т.п. он изобразил … лица наших сержантов и офицеров, увековечив их, таким образом, на долгие годы! Сыграло роль и хорошее отношение сержантов к Грачеву: офицеры всегда интересовались их мнением перед тем, как оставить кого-то.
После армии, которую я покинул день в день, 15 мая, но уже 1972 года, я узнал, что Сергей в Москве, в какой-то крутой музыкальной тусовке, на первых ролях….
…Как-то в «Московском комсомольце» было напечатано обширное интервью с Алесандром Кутиковым, где он вспоминал, что в том году «Машина Времени» практически слилась с группой Сергея Грачева «Лучшие годы»; об этом же вспоминал и Андрей Макаревич в «Ночном канале» ОРТ. Тогда они не знали, что Сергея уже нет в живых…
Я видел этот состав в ДУ году в 72 или 73, на каком-то из вечеров. Макаревич цитировал на гитаре куски из «Led Zeppelin», Сергей пел западные хиты, за барабанами сидели то Кавагоэ, то Фокин, то сам Грачев-младший. С одной стороны, было видно, что состав еще не устоялся, с другой — что все музыканты хорошие профессионалы.
Еще у меня была в руках афиша ноября 1972 года, в которой анонсировалось недельное шоу коллектива без названия (!) в каком-то спортзале «Динамо» — не думаю, что московском. Такие афиши в провинции — «Большой молодежный концерт! Супер вокально-инструментальный ансамбль!» — говорили о том, что кто-то организовал большой «чес», и музыканты могут прилично заработать.
Но какие в этой афише были имена!
Соло-гитара — Сергей Дюжиков. Это был один из лучших соло-гитаристов СССР в те годы, на его репетиции ходили (в том числе и я) как на мастер-классы: посмотреть, поучиться, восхититься.
Бас-гитара — Виктор Дегтерев. Тоже один из лучших басистов в стране, игравший в самых известных коллективах — от «Веселых ребят» до «Карнавала».
Ударные — Юрий Фокин. Безусловно, лучший барабанщик своего времени, которой с точностью до секунды мог просчитать в уме, сколько длится, например, куплет в песне. Играл в «Машине Времени», «Цветах», других известных коллективах. Уехал в США в те времена, когда туда не очень отпускали, и там ушел в монастырь.
Солист — Леонид Бергер. Его имя гремело в рок-подполье с середины 60-х, у него был хороший, гибкий и сочный голос, к тому же он достойно владел английским. В 1969-72 годах работал в «Веселых ребятах», потом — в «Арсенале» Козлова. Его исполнение песни «Нет тебя прекрасней» считается каноническим.
В конце концов, Бергер уехал на ПМЖ в Австралию, где до сих пор успешно выступает как англоязычный певец под псевдонимом — никто и не догадывался, что он из России.
Солист — Сергей Грачев…
Вот такие имена — сплошные супер-звезды своего времени. (Единственный, кого не знаю — Лула Али из Сомали. Видимо, хотели добавить черной экзотики в белый состав.) В этой афише Грачев и Бергер — на равных…
Потом, насколько мне известно, Сергей какое-то время был солистом «Голубых гитар», еще позже оказался в очередном составе «Цветов».
Именно он свел меня тогда со Стасом Наминым — дал телефон и отрекомендовал. Я побывал в знаменитой квартире дочери Микояна напротив Кремля и набрался впечатлений от тогдашнего быта партноменклатуры на всю оставшуюся жизнь.
Еще помню, как Сергей смешно рассказывал (или придумывал) о том, как Стас Намин приехал к дедушке, Анастасу Микояну, в день своего рождения за подарком. Он рассчитывал как минимум на машину. Верный соратник Ленина-Сталина-Хрущева-Брежнева ограничился собственным портретом в рамочке с дарственной надписью типа «Любимому внуку от дедушки- большевика»… Вот в таких кругах вращался Сергей Грачев, с такими музыкантами он сотрудничал. Но ни тогда, ни позже его имя не появлялось в прессе, его выступления не транслировали по ТВ, его фамилии нет ни на одной пластинке тех времен.
Вот только Кутиков и Макаревич вспомнили, и то — вскользь.
Почему? Не знаю, могу только предполагать…
А спустя несколько лет я узнал, что Сергей — в тюрьме.
Говорили, что сел он за валюту. Это была по-своему красивая версия: валютчики и фарцовщики в те времена были людьми сплошь умными, интеллигентными, неординарными — почти как антиквары и нумизматы. Я сам тогда немного приторговывал пластинками, был знаком с некоторыми представителями этого племени рафинированных авантюристов – как в Дубне, так и в Москве. Смешно, но однажды за нераспечатанный диск «Band on the Run» мне предложили «Архипелаг ГУЛАГ» или альбом порнографические фото на выбор… Насколько мне известно, мама Сергей приложила массу усилий для облегчения участи сына — папы тогда уже не было в живых. Там, в заключении, он познакомился и со своей будущей женой Нелей.
Когда Сергей вернулся, я тоже сначала услышал от него «валютную» версию: «Пришли, начали искать, а у меня на стуле, в брюках, пачка «зеленых»…
Но потом все же рассказал правду.
Оказалось, что он… грабил в Москве квартиры в паре с еще одним выходцем из Дубны! (Я этого парня тоже хорошо знал: веселая, отчасти маргинальная личность, любившая выпить и подраться. Прозвище у него было оригинальное – «Троллейбус».)
Отчетливо помню, с каким возбуждением Сергей рассказывал мне о своем новом и неожиданном призвании: «…Подходишь к квартире, стоишь на площадке, а внутри у тебя все дрожит от возбуждения: не знаешь, есть там кто-нибудь, или нет…Но надо быстро-быстро, могут заметить. За секунду взламываешь замок — и уже внутри, давай все в сумки кидать: одежду, цацки, деньги… Ты не представляешь, Серега, какой это кайф — «брать» квартиры: пятьдесят раз обосрешься, но делаешь. А потом — в такси и на хату, праздник…»
Представьте, что я чувствовал, когда это слушал… Друг Макаревича, Намина, Фокина, Лосева, Бергера, Дюжикова, Кутикова, Маргулиса, Буйнова, и многих других звезд своего и нынешнего времени, великолепный певец, умница и душа любой компании стал разбойником, профессиональным «бомбилой»! Более того, его привлекал не только результат — деньги, но и сам процесс. Какие гены взбунтовались в нем тогда? как мальчик из семьи гэбиста решился на это? Как мама-еврейка упустила своего сына? где в этот момент были его звездные друзья?
Не знаю… Возможно, друзья или знали, или догадывались о темной стороне его натуры.
Думаю, что в истории советского и российского рока это единственный такой случай; в мировой, возможно, тоже.
Любопытно, в Дубне почти никто не знал ни о музыкальных, ни о других достижениях Сергея. По своему — очень по своему! — он был скромным человеком, не любившим давать интервью местной прессе, и о его настоящей, очень насыщенной событиями жизни в городе мало кто знал.
… После тюрьмы в ту свою московскую «звездную» жизнь Сергей уже не возвращался: устроился художником в ДК «Мир», какое-то время пел в местном ВИА «Легенда», пытался подрабатывать в ресторане. К нему привязалась та русская болезнь, от которой до сих пор, как от СПИДа, нет вакцины. И голос его уже был не тот, и сам он потускнел, и несчастья — физические и моральные — валились на него одно за другим. В видеофильме «Три судьбы» Студии-7 (местная телекомпания, где я работал главным редактором) он дает небольшое интервью. Я потратил не один час на монтаж, дабы речь его стала понятной — так сильно путались его мысли, так неуверенно он чувствовал себя перед камерой. Удивительно и то, что местные «синие» приглашали его на какие-то «стрелки» в качестве «авторитетного» человека: в отличие от большинства, они знали, за что он срок мотал, а эта статья УК в их среде уважаема. Ходил он на такие «мероприятия» неохотно, а потом и вовсе перестал. И когда его «кинули» с машиной, которой он очень дорожил, помощи ему просить было не у кого. Он мог бы эмигрировать в Израиль, но я не слышал о подобных мыслях или попытках. Детей у него, к сожалению, не было. Однажды он неудачно упал с лестницы – лицом прямо о батарею парового отопления. Страшно разбил лицо и после этого ходил только в больших черных очках, закрывавших шрамы.
Года за два до смерти у него парализовало ноги, и он с трудом поправился, учась ходить заново. Кажется, судьба была с ним беспощадна как ни с кем. Но его друзья рассказывают, что он продолжал приворовывать: то колечко в гостях сопрет, то еще какую-нибудь мелочь. Некоторые рвали с ним из-за этого отношения, некоторые, жалея, закрывали на его поступки глаза. Он все больше уходил в себя, и, как рассказывала его жена, постоянно перерисовывал одну картину, сделанную в стиле поп-арта 60-х. С каждым подходом к холсту она становилась все мрачнее и мрачнее. Я ее видел – такие картины рисуют сумасшедшие…
В августе 2000 года болезнь его доконала, а смерть — догнала. Во время очередного запоя остановилось сердце, и — вот он, последний приют…
Пишу об этом с болью и грустью. Каким бы он ни был, за то, что он совершил, жизнь взяла с него сполна, и я уверен — Бог его уже простил. А если из обиженных им людей кто-то этого не сделал, то только по незнанию: не любил он ни каяться, ни жаловаться.
Могло бы все сложиться по-другому?
Могло. Но не тогда, не в «совке», а, может быть, сейчас. С теми великолепными данными, которые у него были, нашлись бы продюсеры, вложили бы в него деньги, раскрутили по полной программе, а дурные наклонности держали бы в узде. И в Дубне стало бы одной знаменитостью больше.
Но, как и многие из нас, Сергей родился и жил не в свое время.
Именно оно его и убило — певца, который стал разбойником.
Для Специального радио
2004
