Нас мотает от края до края,
По краям расположены двери.
На последней написано: «Знаю»,
А на первой написано: «Верю».
И, одной головой обладая,
Никогда не войдешь в обе двери:
Если веришь — то веришь не зная.
Если знаешь — то знаешь не веря.
И свое формируя сознанье,
С каждым днем от момента рожденья
Мы бредем по дороге познанья.
А с познаньем приходит сомненье.
И загадка останется вечной,
Не помогут ученые лбы:
Если знаем — ничтожно слабы.
Если верим — сильны бесконечно.
Стихотворение 70-х годов из книги
А.Макаревич, “Семь тысяч городов. Стихи и песни.”, М., 2001.
I
С Андреем Макаревичем я познакомился в Ленинграде в середине семидесятых на сейшне в ДК вагоноремонтного завода “имени 25-летия Октября”. Это был трехдневный подпольный рок-фестиваль. «Макара» привез в Ленинград Гребенщиков. В тот день выступало много групп, народ бродил туда-сюда, не очень внимательно слушая музыкантов. Как обычно на таких мероприятиях кто-то курил в туалете косяк, кто-то пил вино, кто-то читал самиздатовские рок-журналы. Но когда на сцену вышел кудрявый парень на высоких ботинках все изменилось.
«Словно проклятый гонец, хожу…», — негромко начал Андрей, а дальше выдал один за другим десять хитов, закончив балаганом с марионетками. На второй или третьей песне зал настороженно затих, потом люди встали со своих мест и двинулись к сцене. Это было совсем не похоже на песни других групп, Макаревич говорил с публикой понятным языком, без заумностей и ненужного пафоса. Простота в купе с энергией покоряла. Из коридоров и туалета быстрой рысцой бежали остальные, боясь пропустить что-то стоящее. Мой отец, которому тогда было 65 лет, был потрясен. Я провел его на сейшн тайком, папа очень хотел посмотреть, что в таких местах происходит. Он знал, что я занимаюсь рок-группами, звукозаписью и игрой на гитаре.
Отец не ожидал такого качества текстов, глубины их содержания, а главное — обалдел от нашей свободы. Мы открыто говорили о наболевшем, вели себя вызывающе, цитировали «запрещенных» писателей. На следующий день он сказал: «Андрей, я был уверен, что после окончания концерта откроются двери, на улице будут стоять «воронки», и нас всех аккуратно туда погрузят!». Он когда-то был политическим заключенным, и по-своему воспринимал жизнь. Но никого тогда не повязали, а я приобрел в глазах отца определенный авторитет. Ведь все, что происходило с нами в ДК, для него было вопиюще, безрассудно смелым.
II
«Машина времени» стоила дорого: 400-500 рублей за концерт, тогда как зарплата рядового инженера составляла 130 рублей в месяц. Я организовал не один подпольный сейшн «Машины времени» в Ленинграде и занимался ими пять лет. Макаревич всегда получал деньги за выступление сам, хотя формально директором группы тогда был Ованес Мелик-Пашаев. Но Андрей четко соблюдал личные интересы, и это ему позволялось. Ведь именно на «Машину» тогда ходила публика, Андрей магнетически держал зал и был очень популярным, питерцы не дотягивали до уровня москвичей, и без песен Макаревича они никому не были нужны. Я приносил гонорар Макару перед началом, а когда сейшн заканчивался, он выдавал деньги ребятам в гримуборной. Считал, кому сколько, по своему усмотрению. Приглашенные музыканты получали меньше, чем те, кто работал в постоянном составе, но против установленных тарифов не возражали. Мне тоже доставался неплохой куш: после того концерта в ДК вагоностроителей, Андрей сам позвал меня в свои подпольные менеджеры.
— Приезжай на неделе в Москву, — сказал он на прощание. — Перетрем наше плодотворное сотрудничество.
И я поехал. Андрей оказался хлебосольным хозяином, он встретил меня на вокзале, привез к себе домой, налил вина, достал закуски. Причем, дешевый «Портвейн» он уже тогда не пил, вино оказалось хорошим и явно прилично стоило. Квартира Андрея была рядом с площадью Гагарина и выглядела очень живописно. В большой комнате, заваленной журналами и книгами, над кроватью, прямо на стене, была нарисована большая свинья.
— Это что за зверь?! — восхитился я.
— Это мой портрет, — довольно рассмеялся Макаревич, — одна девушка нарисовала.
Поскольку меня всегда сильно интересовала тема звукозаписи, Макаревич решил похвастаться фирменным магнитофоном. Но я разочаровался — оказалось, на тот момент я обладал уже гораздо лучшей аппаратурой — «Грюндиком». Тем не менее, мы очень долго беседовали о технике, любимых группах, творчестве, в общем, это был обычный треп двух меломанов. Беседовали-беседовали и договорились о двух концертах в Ленинграде. Домой я летел как на крыльях, потому что Макаревич дал согласие не только выступить, а и записать песни группы на моей технике.
III
«Машина времени» вскоре приехала в Ленинград и сыграла первый концерт на Ржевке, в весьма удаленном районе города, у черта на рогах. Запись же должна была проходить на следующий день в актовом зале какого-то хлебозавода, на проспекте Мечникова. Я его снял за небольшие деньги, привез туда два магнитофона «МЭЗ-28», но в итоге ничего не получилось. Хлебобулочная фабрика топилась электричеством, так что во время записи нам мешали чудовищные фоны! Мы промучились весь день, но труд пропал даром — на пленке был сплошной брак. Тогда я очень расстроился, но мечту начать записывать наши рок-группы не бросил.
Заниматься концертами было, конечно, интересно. Но увековечить творчество тех, кому я их устраивал, хотелось тоже. Я тогда мечтал, чтобы записи ленинградских музыкантов услышали в других городах. Тем более, материал постепенно дозревал: поначалу Макаревич был бесспорным лидером на русской сцене, но в восьмидесятые в Ленинграде стали появляться группы, интересные не меньше столичной «Машины времени». Андрей тогда говорил: песни Бори Гребенщикова слишком элитарны, чтобы быть понятыми массами, а я усмехался: «Ну, это мы еще посмотрим!».
К слову, Борис ревновал к успехам «Машины времени», но с Макаревичем дружил. Борис вообще такой человек, если надо ради дела, смолчит, даже когда очень переживает, не покажет эмоций. Андрея Б.Г. уважал, поэтому, как только поезд из Москвы, привозивший «Машину времени» на очередной концерт, останавливался, первыми, кого видел Макаревич на перроне, были Гребенщиков и я.
— Привет, поехали ко мне, — неизменно говорил Боря. «Макар» кивал, ребята в конце семидесятых всегда останавливались в его квартире.
Опохмелиться после ночного бдения (в поезд «Машина» часто брала с собой сумку с вином и виски, сидели до утра, вели творческие баталии исключительно под стаканчик горячительного) музыканты не успевали, сразу отправлялись на точку репетировать. А когда все было настроено и выверено, группа просто сидела внутри очередного ДК или клуба, курила, травила байки, народ же бесновался снаружи — в зал никого не пускали. Начать раньше было нельзя, по договоренности с директором я приносил документы, которые удостоверяли: этот концерт художественной самодеятельности проводится для ленинградской молодежи ровно в 19.00. Директор площадки записывал наш сейшн как клубное мероприятие, которое он придумал, а мы получали официальную «крышу».
IV
На «Машину» всегда приходило больше мужчин, чем женщин. Но поклонницы у Андрея тоже были. Они подстерегали его еще задолго до появления в зале, иногда встречали прямо на вокзале. Один эпизод мне запомнился особенно хорошо. К ДК того же вагоностроительного завода (где группа давала концерты не раз) было трудно подъехать. Для очередного сейшна я нашел львовский автобус и погрузил в него коллектив вместе с аппаратурой. Одна поклонница тоже запрыгнула внутрь, ехали мы через какие-то пути, станции, и, наконец, вообще застряли! Автобус тряхнуло, в этот момент дама издала громкий звук, ее стошнило на платье. Оказалось, она делала Андрею минет, но из-за того, что автобус дернулся, подавилась. Все стали смущенно отворачиваться, поклонница покраснела, ведь никто не догадывался, что на сидениях происходит столь дивный процесс. Как только мы доехали до места, барышня пулей вылетела наружу.
Впрочем, мы не только пили и любили девушек: рисковать собой тоже приходилось. На Ржевке гопники выстрелили в Маргулиса (он тогда играл на бас-гитаре) железной пулькой из рогатки, и Женя чуть не лишился глаза. Но это «цветочки»: пара наших подпольных концертов с «Машиной» в Ленинграде кончилась «вязаловом». Однажды в финале концерта к нам прибежал директор ДК с белым лицом: «Сейчас приедут менты!».
Макаревича и команду уже ждал автобус, чтобы вести их на вокзал. Когда менты подоспели, автобус все-таки отправился, но блюстители порядка ребят догнали и остановили, группу отконвоировали в отделение. Стали снимать показания: кто и зачем «Машину времени» пригласил. Андрей героически смолчал, остальные сказали, что приглашал Тропилло, но это клубное мероприятие, оно ж стояло в плане! Придраться было не к чему, однако Макаревичу в какой-то момент все равно стало плохо. Он признался мне потом, что пил валидол.
Держали их часа два, но в итоге отвезли на поезд. Меня вскоре тоже вызвали в комитет комсомола Ленинградского государственного университета, но я успешно вывернулся, ведь схема проведения подпольных концертов была продумана до мелочей, формально мы не нарушали закон. Такие «залеты» на концертах случались не раз, и все-таки Бог (а может, собственная хитрость) помогала выпутываться.
V
В 1979-м я продолжал заниматься «Машиной времени» в Ленинграде. Однажды Андрей пригласил меня на концерт группы в Москве, и я увидел на сцене новых музыкантов, Петю Подгородецкого и Сашу Кутикова. Оказалось, что дядя Подгородецкого работает в «Росконцерте» и пообещал взять ребят на ставки, потому Макаревич избавился от старого состава группы, и в 1980-м «Машина времени» вышла из подполья. Она смогла записать на московском радио песню Кутикова «Новый поворот». Он крутился по Маяку, по всем каналам, и он был проигран за Олимпиаду сотни раз и он, собственно, сделал «Машину времени» достоянием на всю страну. Песня тогда звучала из каждого утюга, но новый поворот в их жизни в конечном итоге привел в тупик.
По моему мнению, после этой песни у «Машины времени» не случилось ни одного творческого взлета. Я какое-то время еще пытался помогать им с подпольными концертами в Ленинграде, но постепенно отошел от дел. «Лебединой песней» совместной работы с Андреем стала запись программы обновленной группы в студии «Мелодия». Мы с Виктором Диновым (режиссером «Мелодии», который меня многому научил) оккупировали Капеллу на Мойке, ребята набились в студию толпой, пришел и Борис Гребенщиков, хотел посмотреть, как друг Макаревич работает.
Андрей тогда уже не останавливался у Бориса: от «Росконцерта» ему дали шикарный номер в гостинице «Прибалтийская». (Тот самый, из-за которого случился потом скандал с администрацией у Аллы Пугачевой). Конечно, Макаревич решил похвастаться этим и после записи скомандовал: «А поехали ко мне!». Номер был двухэтажным, на каждом этаже по фортепиано. Там уже на столе стыл коньяк, закуски, всюду лежали пачки фирменных сигарет. Я-то пил мало, а гости оторвались по полной программе. На гулянке, которая длилась всю ночь, была куча народу, приехал даже Миша Боярский, которого раньше на концертах рок-групп не видели. Боря веселился вместе с гостями, но по его лицу я заметил, что он сильно завидует Андрею. Друг Макаревич пишется на «Мелодии», живет в номере «люкс», а «Аквариум» до сих пор никому не известен.
Я не знаю, о чем Гребенщиков размышлял тогда, но на следующий день он сказал мне:
— Андрей, а может быть, ты теперь нами займешься? У Макаревича есть «Росконцерт», так что сейшны с «Машиной времени» у тебя накрылись.
Я кивнул головой и после отъезда «Машины» в Москву стал неофициальным директором «Аквариума» на четыре года.
