Конкурс “Specialradio-17” – 3 место марта 2017 года
Антонина Малышкина
О Тимофее Яровикове я узнала от ростовского музыканта Ильи Оленева, позвонившего мне в один из июльских вечеров.
– Привет! В наши края едет Яровиков. Это лидер группы «Сердце дурака» из Могилёва. Примите его в Новочеркасске с квартирником? Он крутой, не пожалеете.
Я дала согласие, но в тот раз не сложилось. До донской столицы Тимофей доехал только в октябре. Нашей встрече предшествовали переговоры с его концертным директором – милой Полиной, с которой мы обсудили кое-какие нюансы: утвердили дату и время концерта, поговорили о необходимой музыканту аппаратуре.
– Если помещение небольшое, как вы говорите, то подключение ему не нужно, – сказала она, – поёт он громко, а гитара вполне умеет играть и без подзвучки.
Я посчитала своим долгом уточнить:
– Как Тимофей относится к алкогольным напиткам и фото- видеосъёмке на квартирнике?
– Тима передал, что он не ханжа, – ответила Полина.
Я должна была встретить Яровикова на городском вокзале. Поезд прибыл точно по расписанию и оставил на перроне единственного пассажира – человека при гитаре в жёстком кофре с нашитым гербом республики Беларусь.
И был концерт, и были песни. И возникло ощущение, что к нам приехал старый добрый друг, которого все давно ждали, и которого не хотели отпускать. Тот октябрьский вечер увеличил на один число моих друзей-музыкантов. Тимофей оказался очень приятным и интересным в общении человеком. Было решено встретиться на следующий день и дружной компанией погулять по городу, показать гостю достопримечательности, отобедать в любимой «вареничной». А перед экскурсией я побеседовала с Тимофеем в студии.
Ниже привожу полную версию интервью.
– Тимофей, для новочеркасской публики ты человек новый, давай знакомиться. Расскажи, пожалуйста, о себе: где родился, где прошло твоё детство?
– Родился и вырос в родном Могилёве на Днепре, это восток Беларуси. Там детство и прошло. Это мой родной город, куда я всегда возвращаюсь, несмотря на то, что провожу свою жизнь в дороге по большей части.
– Чем увлекался в детстве, кем хотел стать?
– Ой, ну это долго перечислять: начиная от космонавта и заканчивая дворником. Дворник же очень романтическая профессия. Писателем хотел быть, потом передумал. Решил: вот нет, пойду в поэты.
– Каким было самое яркое впечатление в детстве, что вспоминается?
– Воспоминаний много, это ж тоже выбрать надо… Да много чего. Какие-то походы, какие-то поездки на моря, родители молодые и весёлые.
– Родители музыкальные люди?
– Да нет. Собственно, музыкантов у нас семье не было. Да и в родне я не припомню, чтобы кто-то ходил в какие-то музыкальные школы.
– А как же тебя угораздило? Что было толчком?
– Да я же музыкантом в чистом виде не стал, я абсолютный самоучка. Как называются аккорды, меня научили мои музыканты уже в изрядно зрелом возрасте. А так, музыкантом я себя в классическом понимании не считаю. Я действительно, скорее автор-исполнитель, который аккомпанирует себе на гитаре.
– То есть практически бард. Или не бард?
– К слову бард у меня очень неровное отношение, потому что со словом бард, наверное, так исторически сложилось, связан образ человека (очень сильно утрирую) в свитере с горлом, в шапочке, с недельной или двухнедельной щетиной. У меня есть свитера с горлом, шапки, и я периодически ношу щетины, но это всё равно не главное. Какой-то такой образ классического барда ко мне мало применим, я для барда слишком экспрессивен. Мне ближе по душе жёсткий риф, а это больше рок-н-рольная традиция.
– Тимофей, скажи, когда стали получаться песни? Как ты обнаружил в себе это?
– Я, в общем-то, над песнями с самого начала и не работал. Люблю рассказывать такую историю. В 12 лет я осознал, что не хочу больше писать прозу, завязал с этим делом и решил, что буду поэтом. Прямо так, поэтом стану обязательно. Ну, и писал всякие стихи. А потом, уже в школьные, лицейские времена, мои тексты вдруг оказались по душе некоторым могилёвским группам, и они стали делать из них песни. То есть, я вообще не имел к этому отношения, я просто их слушал иногда. А потом, как часто бывает, молодые группы разваливаются. На осколках одной из таких команд был собран новый состав, и туда меня уже пригласили, сказали: «Ну, раз ты пишешь, иди и пой». Вокальных данных у меня не было, мама всегда говорила, что слуха у меня нет, и я ей до сих пор верю. Но петь это не мешает.
– А чьё мнение было важным для тебя тогда, в самом начале? Кому ты показывал свои первые стихи?
– Друзьям, кому-то из учителей, которые, слава богу, были у меня в жизни. Важными были люди, которые подобрали такого молодого дятла непонятного на улице и не позволили ему там, на этой улице, пропасть.
– А что, был риск?
– Ну, разумеется. Время моего юношества – это 90-е годы, они были непростыми, мягко говоря. Вариантов развития событий было много, и многие из этих вариантов были не самыми радужными. То, что меня понесло в сторону музыки, это, наверное, удача.
– А те, самые первые песни, они сейчас «рабочие»? Звучат на концертах, творческих встречах?
– Самые первые – нет. Конечно же, мне стыдно за многое из того, что было написано тогда. Ну, господи, что хорошего может написать человек в 12 – 14 лет? Одна единственная песня вдруг всплыла. Недавно мы записали сумасшедший альбом. Мы придумали и записали его за ночь на даче у барабанщика. И получился действительно альбом, несмотря на то, что сегодня так никто не пишет, все стремятся к мало-мальскому качеству, а там совершенно сумасшедшая запись, хотя разборчивая вполне. И вот одна из юношеских песен туда всплыла, заканчивается тот альбомчик одной из самых первых, если не самой первой песней, которая была придумана мной и сыграна на гитаре. Ну а так, мне стыдно вспоминать большую часть того репертуара.
– Может быть, ты слишком критичен к себе?
– Нет. Просто садиться переписывать – лень. Если уж работать, то над чем-нибудь новым. А это прекрасный наивняк, который если и вспоминается иногда, то так, дома на кухне, чтобы улыбнуться самому.
– Исполняя свои песни, ты подыгрываешь себе на губной гармошке. Сложно ли было освоить этот инструмент?
– Я не уверен, что я его освоил. Я играю всего несколько нот.
– Знаешь, звучит очень уверенно и профессионально.
– Спасибо на добром слове. Видишь, как это просто: научился уверенно играть 5 нот, и этого достаточно, чтобы всё было хорошо (смеётся). Аккордов-то немного, нот всего 7.
– Тимофей, скажи, пожалуйста, сюжеты твоих песен – это что-то пропущенное через себя, какой-то жизненный опыт, или что-то вымышленное?
– Ну, разумеется, всё как-то пропущено через себя. Вопрос, вообще, сложный. Гребенщиков как пел: мы все поём о себе, о чём же нам петь ещё… Так что, в каком-то смысле, это всё о себе. Очень мало у меня песен, напрямую писанных с натуры. Чаще всего, это, в большой степени, какой-то художественный, ну если не вымысел, то обработка какая-то. И мне кажется, это не плохо совершенно. Вот Владимира Семёновича Высоцкого всё время вспоминаю. Лучшие песни о войне написал всё-таки, наверное, он. Он был дитя войны, но настолько болезненно и остро чувствовал эту тему… Чтобы писать такие песни о войне, наверное, буквально и не нужно было быть на ней. Вот он – большой поэт, который мог это сделать. Я, по мере своих скромных сил, тоже какие-то вещи пытаюсь переживать. В любом случае, это пережито. В реальности или нет – не знаю. Например, может появиться какой-то женский образ в песне. Это совершенно не означает, что он прямо списан с натуры. Это часто какой-то собирательный образ.
– Поговорим о музыкальных ориентирах твоих. На какой музыке рос, что слушал?
– Тоже сложно. Да я не оригинален в этом смысле. Это был питерский рок, можно перечислить все группы питерского рок-клуба: «Кино», «Аквариум», «Алиса», «Телевизор» и т.д. Потом как-то я проскочил, наверное, свердловский рок-клуб. Ну, «Наутилус» я, разумеется, слушал, «Агату Кристи» – очень относительно. Ну а потом – сибирский панк-рок очень сильно на меня повлиял. Егор Летов, Янка Дягилева – это наше всё. Большие, мощные поэтические вещи. Из зарубежной музыки – тоже не оригинален: «The Doors», «Pink Floyd», Bob Marley… В общем, классика.
– Что слушаешь сейчас? Есть хорошие современные группы?
– Современников слушаю. И, к везенью своему, вживую часто. Мы встречаемся на концертах, и я имею возможность «приклеить ухо». Я знаком с невероятным количеством замечательных музыкантов. Многие из них, к сожалению, мало известны сегодня. Но я уверен, широко будут известны завтра. Попробуй запомнить фамилии: Лёша Вдовин – группа «НедРа», Паша Фахртдинов – замечательный автор. Тут недалеко, в Ростове, живёт Илья Оленев. Мы скоро в Москве будем с ним и Ромой Филипповым играть концерт «на троих». Рома Филиппов – вообще потрясающий автор из Подмосковья. Перечислять можно до бесконечности. В Беларуси сегодня гигантское количество интересной музыки.
– Расскажи, пожалуйста, что творится на белорусской музыкальной сцене? Вчера на квартирнике ты очень интересно рассказывал о том, что каждый белорусский город достаточно самобытен в музыкальном плане. И города сильно отличаются друг от друга.
– Отличаются, да. Они, действительно, как отдельные республики существуют. Очень мало связи между городами. Я, например, на западе Беларуси два раза играл концерты в Гродно, пару раз заезжал в Брест всего лишь, за всю свою жизнь. Потому что как-то так, не складывается дорога. В том же Ростове, например, я играл в разы больше и чаще. Но при этом у нас действительно много интересных имён, очень много самой разной музыки, очень много этнической музыки интересной, любопытной. Есть всякая «индюшатина», как говорят, инди-рок. Прямо очень интересная группа «Акуте» – мои друзья из Могилёва, это наши звёздочки, большие такие и яркие. Они играют на одних сценах с мировыми именами типа «Placebo». Собственно, Могилёв отличен от других городов тягой к хорошему текстовому року, панк-року или просто року в более-менее традиционном понимании. «Обаяние невовлечённости» – это старинные мои друзья, группа, которую стоит послушать. Алёна Кавкова, автор из этой группы, удивительная девушка с потрясающими песнями. Я очень долго могу перечислять.
– Такой вопрос. Есть устоявшееся понятие «русский рок». Когда мы говорим «русский рок», каждый понимает, о чём речь. А есть ли такой же термин применительно к Беларуси? Вот «белорусский рок», он какой?
– Ну вот, я вам его играю. В этом смысле у меня очень простое деление. Я отношусь к этому словосочетанию без излишнего пафоса, и оно для меня скорее географическое понятие. То есть, если это группа из России, наверное, это русский рок. И очень часто, даже если группа поёт на английском языке, слушаешь её и понимаешь: нет, наверное, это всё-таки русский рок. То, что я играю – да, это песни на русском языке, но это белорусский рок. Если прислушаться, то будет понятно, что менталитетно выползает это нутряное нечто, и становится ясно, что это не совсем русские реалии. Хотя в Беларуси люди, которые любят национальную нашу культуру, поют песни на белорусском языке, считают меня, разумеется, откровенно русско-роковым автором в привычном понимании. У нас не всё ровно в этом смысле. Песен на белорусском я не пою, поэтому в белорусско-язычной тусовке я не то чтобы свой.
– Как прошло лето? Было ли оно насыщено концертами?
– Лето, вообще, фестивальное время. Это межсезонье такое. Собственно, концертов, как правило, бывает не много. Лето – это путешествия с фестиваля на фестиваль. Это лето было насыщенным, я дома появлялся редко. Редко и сильно ненадолго.
– Что больше нравится: участвовать в фестивалях или давать сольные концерты?
– Это так и не сказать. Это просто разные по природе своей вещи.
– Что дают фестивальные выступления?
– Ну, во-первых, это концентрированное общение с людьми, которые приезжают ради музыки, как правило, из кучи разных мест и разных городов. И можно в одночасье за пару дней познакомиться и показать свои песни очень заряженным людям. Потому что не каждый же поднимется с дивана и поедет куда-то там на природу слушать какие-то песни. Нужно определённый склад ума иметь. Фестиваль – это встреча с публикой, действительно правильной, той, которая нужна. Один такой фестиваль даёт дружбу порой на многие-многие годы, и ты приезжаешь уже с сольным концертом в город, а у тебя там есть слушатели уже, благодаря тому, что ты когда-то побывал на фестивале. Поэтому молодым музыкантам я бы советовал серьёзно относиться к этому делу и по фестам не стесняться кататься, показывать себя и знакомиться, знакомиться, знакомиться…
– Понравился ли тебе вчерашний концерт в Новочеркасске и наша публика?
– Понравилось очень сильно. Во-первых, знаете, как классно, когда приезжаешь впервые в город, а у тебя полный зал народа. Квартирничек – это особая форма концерта, это всегда очень тесное камерное общение. Ёлки-палки, у вас в городе очень внимательная и вдумчивая публика! Моё первое впечатление такое. Я очень рад, потому что приём был теплейший. Я, честно говоря, даже не ожидал, что всё так получится замечательно. Спасибо всем, кто был вчера.
– Ты ведь не просто исполнитель, выступающий с гитарой. Ты же лидер и основатель группы «Сердце дурака», если я ничего не путаю?
– Так точно, всё правильно.
– Расскажи, пожалуйста, о группе. Когда она была образована? Сколько играет вместе нынешний состав?
– Как-то преследуют нас частые смены состава, поэтому трудно сказать, что вот однажды всё установилось и крепко существовало. Кто-то надолго остаётся в группе, кто-то ненадолго приходит. В принципе, «Сердце дурака» – это не столько однажды созданный коллектив, сколько формация определённая, не столько группа, сколько мироощущение. Люди, которым близок именно такой взгляд на мир, такое мироощущение, они иногда появляются в «Сердце дурака» и играют.
– Вас сейчас четверо, так?
– Да. Но это, мне кажется, не предел, потому что я не знаю, что будет дальше. Какой будет следующая пластинка – тоже не знаю. Мы постоянно ищем какой-то новый звук, какой-то новый подход. Что-то получается лучше, что-то хуже, но это интересное варево.
– Какие ещё были варианты для названия?
– Их было много, но «Сердце дурака» – первое название, которое возникло у меня в голове. Это название книги, в юношестве очень любимой и повлиявшей на меня. Писатель Джеймс Гудвин, есть такой. Это псевдоним автора из Минска. Мне очень нравится смысл этого словосочетания. Мне кажется, это название вполне подходит к нашему репертуару.
– Сколько альбомов у вас уже?
– 3 полноформатных альбома, 1 мини-альбом. Я очень не люблю слово «сингл» в современном понимании. Выпускают люди 3-4 песни, называют это «синглом». Нет, сингл – это одна песня, которую ты написал и выпустил. Мы придумали такую форму «диптих» и выпустили однажды зимние песни в качестве подарка себе и своим слушателям. Это песни «Январь» и «Снегири». Думали, как это обозвать? «сингл» – мне не нравится, а «диптих» – получилось хорошо.
– Что со студийной записью? Где пишетесь, кому доверяете аранжировки?
– В Могилёве всё делаем, и всё делаем сами. То есть на наших местных студиях, с нашими звукорежиссёрами местными. Пока не решились отдавать свой материал куда-то на сторону, это и дорогое достаточно удовольствие. Сегодня более-менее качественную запись, музыканты знают, сложно и недёшево сделать. Поэтому это всё такой «трушный», настоящий могилёвский продукт.
– Я знаю, что у вас был опыт краудфандинга. Насколько это было успешно и почему возникла такая необходимость?
– Потому что мы действительно постарались качественно сделать этот альбом. Всё, что там звучит, абсолютно живое. Хороший живой звук сложно записать, это достаточно недёшево сводить, мастерить потом. А в Беларуси, к сожалению, достаток есть далеко не у всех, а у музыкантов тем паче. Нам понадобилась помощь, мы обратились к нашим слушателям, и, слава богу, всё получилось. Гигантское спасибо всем, кто в этом участвовал. Мы смогли рассчитаться по долгам за студию, и это большое счастье, что так всё сложилось.
– Как думаешь, чего сейчас не хватает группе и как это исправить?
– Мозгов, наверное (смеётся). Это насколько шутка, настолько и нет. Даже деньги, как показывает практика, дело наживное. Вот правильно мозги бы работали… Но с названием «Сердце дурака» может ли быть по-другому, не знаю.
– Как вы яхту назовёте…
– Так на ней и напишите.
– Какой самый дальний от Беларуси российский город был в твоём гастрольном графике?
– Не то чтобы в графике, но занесло меня между Новосибирском и Томском, однажды я играл там концерт. Дальше пока не катался. На севере – в Карелии был на фестивале «Рыбка» в городе Сегеже, на юге – Кавказ, наверное, самые южные точки, Минеральные воды, например. Европейскую часть России, Украину и Беларусь я изъездил полностью. Надо куда-то поглядывать… Бразилия – отличный вариант.
– Белые штаны нужно будет прикупить.
– Делов то!
– Случалось ли тебе бывать в опере?
– В опере? Дело в том, что я немножко театральный человек. 9 лет я служил в театре завлитом, есть такая должность. В общем, литературный работник в театре. Я работал 8 лет в драматическом театре и примерно год – в театре кукол. Поэтому я безнадёжно испорченный драмой человек, и в опере мне вообще не по себе. Не понимаю я. Когда закрываю глаза – всё хорошо, я слышу чудную музыку, потрясающие голоса. Но когда открываю глаза и смотрю на сцену – не верю!
– Всегда интересно, чем музыканты занимаются кроме музыки. У тебя есть какое-то место работы, трудовая книжка?
– Нет, я, по белорусским законам, тунеядец.
– Теперь небольшой блиц-опрос, отвечай не задумываясь. Любимое блюдо…
– Лобстеры!
– Где хотелось бы побывать? (Любое место на планете)
– В пещере не был никогда ещё.
– Если число, то…
– 8!
– А если цвет?
– 8 (смеётся) цветов. Зелёный!
– Главное в музыке…
– Ритм.
– Чем гордишься? Есть что-то первое на ум пришедшее?
– У меня дети хорошо получаются.
– Хороший фильм, по твоему мнению…
– Захаров – весь.
– Хорошая книга…
– Достоевский – весь.
– Чего нельзя?
– Всё можно.
– А что нужно?
– А это выбирать надо.
– Что пожелаешь молодым авторам?
– Работать, работать, работать. Безжалостно по отношению к самому себе.
– Спасибо большое, Тимофей. Приятно было поговорить. Тебе желаю творческих успехов, побольше возможностей для реализации твоих идей, чтобы всё получалось и пусть встречаются тебе хорошие и добрые люди.
– Крепко взаимно. Я хочу сюда ещё раз как-нибудь приехать.
