О своем друге Константине Беляеве рассказывает автор-исполнитель и коллекционер Виктор Терехов.
Встрече с Костей сопутствовала цепь определенных событий. Я коллекционировал музыку, пластинки, магнитофонные записи. У меня был друг Юра Заборских в Омске, который также как и я интересовался всем этим. И Юра первым стал ездить в Ленинград, где было немало коллекционеров, и однажды я поехал вместе с ним. Он познакомил меня с Виктором Ивановичем Кингисеппом. Это был уже достаточно зрелый человек для меня, потому что я тогда был пацан еще. А Виктору Ивановичу было уже лет 55. Юра брал у него ленты, а поскольку я интересовался винилом, то на этой почве мы с ним сблизились. Сам по себе Кингисепп был такой как бы не очень общительный, немногословный. Но любитель рюмочку-другую забросить, и тогда можно было его разговорить. Хотя он был в прямом смысле слова человеком настроения, иногда он почему-то беседу прекращал, ему становилось всё неинтересно, а на следующий день всё возобновлялось.
У него было много винила, были совсем старые пластинки какие-то шеллаковые еще… Почти все что меня интересовало, я у него находил и покупал. Некоторые записи он мне присылал по почте наложенным платежом. Но все же делалось конспиративно в то время, и вот в один мой приезд в Ленинград опять мы как-то с ним сели, выпили в каком-то кафе на углу Невского и Литейного, чуть ли не в «Сайгоне» всем теперь известном, и он мне заявляет неожиданно: «Ты знаешь, Витя, мне сели на хвост. КГБ меня пасет. И я боюсь, мало ли что. Многих людей сажают. Я не хочу пока всем этим заниматься. Я от этих дел отхожу. Но если ты больше бываешь в Москве, то у меня есть приятель, который имеет очень большую коллекцию винила, я тебе дам его координаты. Ты с ним можешь встретиться, и, если вы друг другу понравитесь, будете общаться». Тогда я впервые и услышал фамилию – «Беляев». Кингесепп мне дал какой-то телефон – не прямой, а, насколько я помню, это был чей-то телефон. Я должен был набрать номер, представиться, а потом уже Константин должен был мне перезвонить.
Проходит время. Я приезжаю в командировку в Москву. Вообще в то время я был, ну, достаточно такой серьезный спекулянт. Сейчас это уже бизнес. Тогда это была спекуляция. И все ходили под статьей. В том числе и я. Были такие люди, как Женя Потемкин, Валера Шикяшин. Ну, это, конечно, не относится к нашему разговору, но, тем не менее, всё это было в то время, в 70-е годы. И мы этим жили, то есть пластинки, шмотки, всё вот это крутилось, и все друг друга знали. Но Костю Беляева я не знал.
Я торчал, приезжая в Москву… Сиреневый бульвар, Таганка, Ферсмана, ну, все точки, я их уже начинаю забывать, где тусовались спекулянты, где были валютные магазины, чековые, где были комиссионки, на Щербаковке, у планетария, на Маяковке.
Все знали друг друга. Кстати, на Сиреневом бульваре в свое время я познакомился с Отари Квантришвили, царствие ему небесное, и Амирану, брату его тоже. У них стояла, я не помню уже, или «троечка» или «шестерочка» Жигулей такая фиолетовая, и они не ломали, а просто перепродавали чеки. И мы часто пользовались их услугами, покупали, продавали, грелись в машине, ездили в кафе, выпивали после хороших сделок. Жили мы в гостинице «Останкино». На ВДНХ. Потому что там было очень много поляков. В то время поляки не вылазили из России, везли всё подряд, начиная от всяких презервативов и заканчивая бюстгальтерами и прочими вещами, там парфюмерия, какие-то дезодоранты.
…Приехав в Москву, я позвонил по телефону, который дал мне Кингисепп и попросил, чтобы Константин Николаевич мне позвонил. Сижу, жду. И где-то так вечером, часиков в семь звонок. Я слышу такой молодой приятный голос. Я думаю, что это мой сверстник, может там чуть постарше меня. Я ему на «ты» говорю: «О, привет, привет! Я хотел бы с тобой встретиться». Костя осторожно так: «А что? В чем вопрос?».
– Ну, я, собственно, у меня один вопрос. Я коллекционер, интересуюсь винилом. И если у нас что-то получится, я готов с тобой общаться, покупать у тебя что-нибудь. Он такой конспиратор был, сперва, сообщил, что приедет просто познакомиться, никакие «явки» сходу не сдал, а меня все выспрашивал так осторожно…
В итоге договорились встретиться в понедельник в холле гостиницы, и он себя так примерно описал: «Мол, буду с портфелем и в очках». Гостиница эта была, как говорится, «наша». Там все были свои девчонки, Тамарка Геллер, Маринка – администраторши, Маринка была любовница Савелия Крамарова. Я у Савы покупал иногда шмотки и пластинки через нее. Она меня с ним даже знакомила как-то. Короче, жизнь кипела.
К назначенному времени спускаюсь в вестибюль, смотрю, заходит мужик худощавый, элегантный, такие расклешенные брючки у него, модная водолазочка, очки в крупной оправе. Ну, очень стильно одет по тем временам. Я думаю, чего-то не этот, наверное, не он, какой-то другой парень. А вернее, другой мужик. Потому что по голосу он мне показался молодым парнем, таким как я. Он так прошелся раз-другой, осмотрелся. Я подхожу, говорю: «Здрасьте! Вы не Константин?».
– Константин. Я ж сказал, что буду в очках и с портфелем.
– Дак, я думал, что вы моложе. Я уже как-то так на «вы» перешел, потому что он слишком солидно выглядел и оказался все-таки постарше меня.
– Да брось ты выкать, я, – говорит, – молодой мужик еще.
Ну, ему, действительно, тогда было всего-ничего, немного за тридцать.
Веду его к себе в номер, показываю мои пластинки, потому что, я постоянно с собой привозил что-нибудь на обмен, постоянно менял в Москве диски, перекупал, продавал в «Мелодии» на Калининском. Костя открывает свой большой портфель, а там штук пятьдесят пластов. Для меня, человека, у которого в то время всего было там, я не знаю там, может быть, пластинок тридцать фирменных это смотрелось невообразимым богатством. «Хорошая заявка» – думаю.
Выложил он их на стол. Я посмотрел. Пластинки были достойные, и именно то, что я хотел: Чак Берри, Джонни Риверс. Я сразу загорелся. Ну, здесь уже пошел деловой разговор, чего почем, как, менять, не менять. Я ему показал свои пластинки. Он так посмотрел небрежно, одним взглядом показав, что его это не интересует.
– Будешь брать – бери, а менять я не буду.
Денег у меня было не очень много, но штук пять пластинок я взял. Мне показалось, что он остался недоволен, видимо, рассчитывал на большее. Но, тем не менее, расстались мы с ним хорошо. Я говорю: «Пойдем, спустимся. Там внизу ресторанчик, посидим маленько, познакомимся поближе». Он вдруг заявляет: «Нет, я спешу. У меня лекции…». Так состоялась моя первая встреча с Константином Николаевичем. После этого я улетел домой в Омск.
Прошло какое-то время, прилетаю снова в Москву, звоню ему: «Костя, привет!».
– О, привет, омский, я тебя узнал.
Договорились опять встретиться в «Останкино». Это было наиболее удобно, потому что как бы и засветки такой нет, и посидеть есть где, и всё посмотреть спокойно. Пластинки стоили достаточно дорого. Некоторые брал по 35 рублей, другие – по 60-70. Но я в этот раз прибыл подготовленный, потому что для Омска это все равно были нормальные цены, у нас на черном рынке фирменный винил стоил по 120-140 рублей, не меньше. Но я не спекулировал пластинками, я коллекционировал.
Финансовые дела закончили и пошли вниз, в ресторан. В «Останкино» был очень хороший кабак. Там пел такой седой мужик лет под шестьдесят и репертуар у него был весь одесский, блатной. Он делал такие вещи очень здорово. Атмосфера была шикарная, много знакомых ребят-фарцовщиков. Всё уже было там прихвачено.
И вот наш первый дружеский вечер. Мы с ним сели, заказали, помидоры, зелень, нарезки, икру… Вкусно заказали. Костя, кстати, любил хорошо покушать, выпить. По крайней мере, тогда он с удовольствием выпивал, и мы заказали «полкило» коньячку.Очень хорошо провели вечер. Много говорили, он рассказал, что родом из Одессы, что учился на переводчика, что преподает… Но я это пересказывать не буду, потому что это и так всем сегодня известно. …На следующий день снова созвонились, и уже он меня пригласил в компанию.
– Знаешь, Витя, давай-ка завтра приезжай, там есть девчата хорошие, сходим куда-нибудь, тусанёмся.
На следующий день мы с ним встречаемся на Маяковке. И он уже с двумя девчонками. Ну, такие девчонки красивые, молодые. Костя очень элегантный был. Мачо, как сейчас говорят. Но и я тоже был не шпарч, так скажем, всё на мне было фирменное, одет был нормально и знал, как себя вести. И вот мы загудели с этими девчонками дня, наверное, на четыре. Шикарно время провели. Я снова должен улетать в Омск, но мы уже расстаемся с Костей, как достаточно близкие приятели. После этого мы завязали довольно плотный контакт.
У Кости очень была хорошая аппаратура, и я помимо винила стал брать у него записи. Жил он где-то в районе улицы Горького, но я никогда у него не был. Как-то он особо меня не приглашал. Знаю только, что он снимал то ли комнату, то ли квартиру у солистки «Ромэна» Ляли Черной. Но мы встречались всё время либо в ресторанах, либо у меня в гостинице.
Но однажды поехали на дачу в Переделкино к какому-то человеку по имени Вадим. Такой невысокого роста еврей. Ну, там такой шалманчик, стол хороший накрыт. Я еще подумал: «Это мы удачно зашли». И вот тогда впервые я увидел, что Костя поет. Я ведь не знал этого, хотя и много раз слышал его записи. У меня были пленки, где эти куплеты «Евреи, евреи, кругом одни евреи». А я не знал, кто это поет. Даже не думал об этом. Я вообще тогда больше фирмой интересовался, хотя ленты и с Северным, и с эмигрантами у меня, конечно, имелись. Да, собственно, он, по-моему, и сам не говорил про это. А я его не ассоциировал с этими записями. И вот мы прибыли на дачу к этому Вадиму. А там маленький бордельеро, компания человек из десяти. И тут я увидел, что Костя-то король стола. Костя берет гитару. И все кричат: «Костя, давай!». И Костя как пошел, как пошел… Выдал весь свой коронный репертуар. У меня открылись глаза. Я подхожу: «Костя, так это ты?». – Кто?
– Это ты поешь куплеты про евреев?
– А ты что, не знал что ли?
– Ты же мне ни разу не говорил…
У нас же все встречи были чисто деловые в основном. Так я узнал исполнителя Константина Николаевича Беляева. Именно исполнителя. Не коллекционера, а именно исполнителя. Я сразу попросил презентовать несколько кассеток для личной фонотеки. Через много лет, когда Костя после лагеря бедствовал, он, насколько я знаю, стал свои оригиналы распродавать. Я лично возил несколько лент в Новосибирск одному коллекционеру. Ну, это уже впоследствии. А так жизнь наша молодая продолжалась.
С Костей было очень интересно. Интересно чем?! Во-первых, он был приколист. Он любил анекдоты. Я тоже любил анекдоты. Мы с ним начинали рассказывать, он один, я второй, и так часами буквально. Вот. Потом еще что было интересно? Ну, рестораны, как обычно, были забиты все. Мы с ним любили ходить в «Националь», в «Славянский базар», в «Москва» на седьмой этаж, где пальмы стояли в кадках, как во времена НЭПа прямо. И вот что было, значит, удобно с Костей… Ну, он солидный такой, вид у него… очки, галстук… Всегда корректный, в разговоре только на «будьте любезны», с портфелем. Бывает, мы подходим к кабаку – мест нет. Костя тогда по-английски. И по-английски не просто так: «do you speak very well», а профессионально. Швейцар сразу: «Что такое? Кто такой?».
Я ему на ухо: «Слышь, парень, иностранец, посольство, не пустишь – проблемы будут. Или зови администратора». Он: «Да ну вас на хер! Заходите!». И так же мы любили знакомиться, то есть девчонки какие-то идут, допустим, понравились, хочется познакомиться. Мы, соответственно, подъезжаем к ним, и Костя начинает по-английски чесать красиво, всё в тему, не то что там набор слов. А я перевожу, потому что никто ни бельмеса, и я тоже ни бельмеса, но, тем не менее, перевожу. Говорю: «Этот человек приехал из Лондона…». Всё – девки наши. Вопросов никаких нет. И было много каких-то таких курьезных интересных случаев. Мы с ним как-то обедали в «Интуристе» на Горького. И там была группа американцев, и у одного на голове шикарная шляпа – настоящий «Stetson». Костя запал на эту шляпу и начал торговаться с американцем. Предлагал 150 рублей, а тот упёрся – только за 200. Короче мы не сторговались, но на всякий случай взяли номер комнаты. Костя весь день мучился, а потом нервы не выдержали: «Поехали, – говорит, – заберу за 200».
Приехали мы в Интурист, у «конторы» узнали, что американцев этих в гостинице нет. Стали нарезать круги у входа, нарезали часа два, и смотрим, идёт эта группа, но тот парень без шляпы. Мы с Костей к нему: «Где шляпа? Согласны за 200». А он говорит: «Sorry! I have sold for 250». Мы расстроились, и Костя долго жалел, что не купил сразу. Деньги были приличные, но вещь того стоила. И я буквально перед Костиной кончиной, в то время, когда договаривался ему насчёт гастролей на Брайтоне, вспомнил его «мечту» и купил в Штатах «Stetson», рассчитывая, что он приедет, и я ему ее подарю, но, увы, подарить не удалось, а шляпу храню до сих пор, как память. Но это я уже сильно вперед забежал…
Вот еще одна история из семидесятых. Однажды мы пошли с ним в «Славянский базар». Назаказывали там всякие расстегаи по-купечески, щуку с хреном… И потом читаем в меню – «консоме с профитролями».
– Костя, что это такое?
– Черт его знает! Давай закажем.
Заказали. Принесли нам разные закуски. Потом тащат тарелочку с каким-то бульончиком и к ней крендельки из теста. Ну, мы бульончик заметали, крендельки съели. Потом горячее, пиво, водочка… Уже к концу вечера я официанту говорю: «Слышь, а консоме с профитролями когда будут?»
– Так вы уже его съели, – отвечает.
– Как съели?
– Так вот бульончик с греночками и было оно.
– Вот ни хрена себе, – Костя рассмеялся, – А как звучало! – «консоме с профитролями»…
Еще был интересный случай. Мы пришли как-то на обед в «Националь». У нас в центре был «наш» столик, нас знали там, и мы его как бы резервировали. Сели мы, тут официант подходит: «Понимаете, зал полон, а там мужчина один… Можно он к вам подсядет?» – «Ради Бога!».Приходит мужик лет под семьдесят. Разговорились. Оказался кем-то вроде управляющего делами ЦК. В общем, со Старой площади. Выпили и он как давай рассказывать всякие бытовые подробности про тех, чьи плакаты мы на 1 Мая да на 7 Ноября носили. Интересно было… И про Сталина, и про Косыгина, у кого какая дача, чем квартира украшена, каким деревом стены отделаны…
Еще эпизод… Я тогда спекулировал серьезно, на уровне. Привозил, допустим, партию джинсов штук 50. Не одна, не две штуки, а крупные такие партии. А в Москве был такой Жена Потемкин. Он потом получил 12 лет и еле с «вышки» соскочил, потому что там были завязаны и проводники международных вагонов и дипломаты. И я под этот пресс тоже попал немного, но Б-г миловал. Как бы так вышел культурно. Схема работы была такая. Женька договаривался со знакомыми дипломатами. Они в здоровых железных кейсах, которые не досматривались никогда, багажом возили всё, что угодно: люрексные платки, мохеровые шарфы, джинсы. Тогда появились только «Wrangler» с зеленой ниткой, клешеный. Это был самый писк. В Омске на толкучке они стоили 180 рублей. А я их брал у Женьки по 65. Такая «варка» была нехилая.
В основном с черными, т.е. с неграми работали, из посольств каких-нибудь Руанды, Мозамбика, Замбии…Уже не помню. И вот когда эти черные выходили к нам, с ними надо было говорить, и Женька с ними говорил, а я молчал, потому что не знал английского. А тут получилось, что надо забирать партию, а он не может сам и меня инструктирует: «Подъезжаешь к посольству, выйдет черный, потом придет такси, ты садишься в это такси, и черный тебе скажет, как, чего. Рассчитываешься и уезжаешь». Но я на всякий случай решил подстраховаться и попросил Костю, который по-английски шпарил, как по-русски, поехать со мной. Он согласился.
…Приехали к этому посольству, вышел негр, всё по плану. Костя с ним переговорил, тот сказал цену, я рассчитался. Он говорит: «Всё там в багажнике лежит упакованное, вот такси». А они, видимо, заранее заказывали проверенные такси. У иностранцев с этим проблем не было. Но наверняка я не знаю, в теме были таксисты или не знали, чего везут. До сих пор для меня это осталось загадкой. Короче говоря, мы садимся в это такси и договариваемся, что едем в ресторан «Ангара», на Арбат. Подъехали, вышли, стоим ждем, когда водила-то выйдет, чтобы открыть нам багажник, а водила вдруг по газам и ушел. Мы за ним инстинктивно подорвались. Костя упал, коленку на брюках порвал. Ёклмн! Что делать?! Всё, машина ушла. Я в автомат быстрей звонить Женьке: «Тачка с товаром ушла!»
– Как ушла? Не может быть! Номер запомнил?
– Сквозанул водила и все… У меня и свидетель есть.
Женька был человек очень порядочный, он со мной рассчитался, только, правда, не сразу, через неделю или через две. Такой вот маленький детектив у нас с Костей приключился. Что еще у нас такого было интересного?! Летали однажды в Одессу, мы с ним были на пляже там, он пел, друзей у него там была тьма тьмущая. Сразу все съехались, вино привезли, закуски всякие. Помню, так здорово, весело было. Костя был человек очень интересный. Это он с годами как-то так сдал немножко. А тогда он такой заводной был, драйвовый. Особенно когда брал гитару. Заводила был в любой компании, такой живой, энергичный.
Ходили мы с ним еще в бар «Жигули» на Арбате, креветки кушать. Помню, как сейчас, только нам эти графины с пивом и приносят, а чашки пустые из-под креветок оттаскивают. Всегда вокруг ребята, девчонки, шум, смех… И так продолжалось лет десять. А потом Костя пропал в связи с тем, что его посадили. А я в начале восьмидесятых уехал работать на Север, и перестал летать в Москву. И мы как-то потерялись надолго.
В 1991 году я уехал в США и долго не слышал про Костю ничего до самого начала 2000-х годов. В Нью-Йорке у меня началась другая жизнь, много случилось всяких побед и поражений, то есть голова была занята совсем другим. И даже когда он вышел из тюрьмы, я не знал про это.
С 2001 по 2006 год я работал в Москве и в это время в передаче «В нашу гавань заходили корабли…», которую вела Лера Филина с этим, как его, папой Чебурашки, я неожиданно увидел Костю Беляева. И у меня аж как-то всё затряслось внутри. Я увидел Костю, обрадовался, что он жив-здоров, что всё нормально. И он, по-моему, в этой передаче назвал даже свой телефон. Я ему тут же позвонил, он обрадовался и мы встретились у меня в офисе на Лубянке, у Детского мира. Костя, конечно, уже был не тот, немножечко так обрюзг, поседел. Ну, видно, что уже стал пожилым человеком. Но, тем не менее, мы с ним обнялись, пошли ко мне, поговорили, посидели. Он мне рассказал по свои сложности: «Я, – говорит, – Витя, живу теперь трудно. Живу в однокомнатной квартире с женщиной, которую люблю. Но у нее есть сын. И мы живем втроем. Трудновато, сын взрослый и его надо как-то устраивать. Может ты поможешь как-то?». А я даже не знал, чем посодействовать, потому что занимался специфической деятельностью, связанной со строительством. Куда мне его было пристраивать?!
После этого мы с ним стали встречаться, он приезжал ко мне в офис или домой на Серпуховскую. Он всё время был немножко озабоченный. Я понимаю, его угнетал этот быт, заедал просто насмерть. Он же был человек широкой души, веселый, общительный, а тут ему приходилось ежедневно бороться за жизнь. И он очень переживал это, что он не может обеспечить семью, дать любимой женщине достойную жизнь. Ну, мне так, по крайней мере, казалось. Затем у него пошли выступления и он меня приглашал на них. Я ходил на несколько этих концертов.
Осенью 2004 он позвонил мне в Штаты и пригласил меня на юбилей, 70 лет ему исполнялось.
– Если такое дело, Костя, то даже разговора никакого нет, обязательно прилечу.
И спрашиваю, что ему подарить на такую дату.
Он замялся как-то: «Витя, у меня всё уже решено, ты скинешься с людьми, и купите мне видео».
– Костя, а чего мне скидываться-то с кем-то, зачем?
– Да ты не знаешь, мне нужна конкретная модель, а она дорогая, я ее уже приглядел на Горбушке.
– Костя, – говорю, – Перестань, мы друзья, а ты мне такие вещи говоришь, что я буду с кем-то скидываться, с четырьмя человеками, чтобы купить тебе видюшник. Не смеши меня, пожалуйста. Давай мне модель, которую тебе надо, я тебе в Штатах куплю.
– Ты в Америке его не купишь. Таких там нет. Это есть только на Горбушке.
Костя был очень дотошный, а в плане аппаратуры так вообще. В итоге он мне продиктовал модель, я прилетел и купил ему этот аппарат на Горбушке. Он был несказанно рад. Костю, если только по песням знать, то вроде такой рубаха-парень, а он вообще-то был довольно застенчивый человек, интеллигент настоящий, что там говорить. Белая кость. В бытовом плане он был нетребовательный и даже с друзьями, порой, стеснительный очень. Молодой он был еще понахальнее, торговался, когда диски мне продавал, а с годами стал, можно сказать, кротким.
…Я прилетел на этот вечер, народу была много, меня он посадил рядом с Толей Днепровым, которого я знал раньше. И вечер был, конечно, великолепный, веселись так хорошо, так здорово было, как в молодые годы, мы даже с Костей станцевали рок-н-ролл. Я потом даже написал песню-посвящение ему «Юбилей» и она вышла на моем альбоме. На следующий день после торжества Костя снова звонил, звал к себе продолжать банкет, говорил, что к нему едет Вова Черняков с Катей Огонек.
– Бери мотор и к нам!
Но я отказался и не поехал. И это, как оказалось, был последний раз, когда я видел Костю. Я продолжал мотаться по миру: Берлин, Рига, Нью-Йорк, Омск… И вот как-то ночью уже раздается звонок на мобильный. Смотрю – Костя.
– Я тебе чего звоню, Витя, ты знаешь, мне тут операцию на сердце будут делать завтра. Тут уже меня проконсультировали. Я, Витя, долго к этому готовился, со всеми врачами переговорил, команда мощная, меня заверили, всё будет нормально.
Мы с ним поговорили в таком духе минут двадцать, потом он опять поднял тему про пасынка Алешу, которого надо бы пристроить. В общем, всякие бытовые разговоры, но настроение у него было нормальное. А на следующий день Кости не стало. Вот так…
У меня где-то сохранилась, надо только найти, запись одна интересная. Это было где-то за год-два перед его смертью. Я пытался организовать ему поездку в США, готов был оплатить приезд его и чтобы он, значит, попел там на Брайтоне в ресторанах. Но там надо было, чтобы кто-то это подхватил, чтобы был человек, который этим занимался, потому что это не мой бизнес, я в этом ничего не соображаю. Надо же было снимать зал, афиши печатать, рекламу давать, ну, много чего. Было много обещаний от всяких брайтонских «жуков», много разговоров. И пока все это обсуждалось я приехал к Косте домой, привез HD-камеру, он взял гитару, пропел попурри, а я снял все это. Он там обращается к приглашающей стороне как бы: «Привет, друзья на Брайтоне! Для вас поет Костя Беляев…». Ну, и спел там свои эти любимые «колесики мои-таки сопрели» и прочее.
Я привез эту кассету, показал, но эти аферисты ничего не сделали, к сожалению. В общем, это, пожалуй, всё, что я мог бы рассказать про Костю. Много было разного, всего не перескажешь, потому что сорок с лишним лет прошло, и всё уже стирается в памяти, стираются события, стираются лица, уходят люди…
Но буду рад, если кому-то мой рассказ доставил удовольствие. До новых встреч! Спасибо!
С Виктором Тереховым беседовал Максим Кравчинский
ДЛЯ SPECIALRADIO.RU
февраль, 2017
