Конкурс “Specialradio-17” – 3 место февраля 2017 года
Борис Гребельников
В третьем классе пению нас обучала молодая инфантильная учительница в очках, которую мы называли «Коброй». Ее взяли работать в школу сразу после окончания музыкального училища. Первое время учительница пыталась обучить нас нотной грамоте, но кроме изображения скрипичного и басового ключей мы ничего не усвоили, и она бросила эту затею.
Учебный процесс заключался в том, что мы на каждом уроке пения орали вразнобой песню «Там, вдали за рекой…», а Кобра бренчала на расстроенном и обшарпанном пианино. Во время пения мы гримасничали и кидались друг в друга бумажными шариками. То ли в силу своего характера, то ли понимая, что работает временно, учительница нас не одергивала.
Но скоро наша вольница закончилась. Пришел новый учитель пения – высокий, спортивного телосложения, лет тридцати пяти, с хорошо поставленным властным голосом, и заставил нас внимательно слушать его и красивый концертный баян, который он принес с собой. Когда учитель вел урок, стояла такая тишина, что даже было слышно, как муха пролетала.
Детских шалостей и шуток учитель терпеть не мог. Стоило кому-либо пошевелиться, как тут же звучал его командирский голос:
— Прекратить! — и у нарушителя тишины душа уходила в пятки, а у рядом сидящих учеников по телу шла дрожь от испуга.
Но надо отдать ему должное, новый учитель был специалист своего дела. За короткий срок он создал в школе хор, который занял первое место на областном смотре. На его уроках мы старательно, высунув языки, писали в тетрадях нотные знаки. И уже по звуку баяна могли определить длительность ноты. А также, учитель требовал от нас – знание месторасположения каждого музыкального инструмента в большом оркестре. А еще, он проверил у каждого ученика музыкальный слух и тембр голоса. У кого оказался хороший слух, учитель скупо похвалил, а у кого плохой или вообще отсутствовал, того взял на заметку.
И не дай Бог ученику, без музыкального слуха, отвлечься на уроке, он тут же был наказан – стоять по стойке «смирно» пять минут. На уроке, изучив теорию нотной грамоты, мы переходили к практике, а именно, пели песни на два голоса. А на оставшиеся пятнадцать минут, до окончания урока, учитель для нас играл музыкальные произведения, начиная от классических и заканчивая танцами народов мира. Он играл виртуозно, в эти моменты нам казалось, что прекрасные звуки музыки издает, не баян, а целый оркестр. После каждого сыгранного произведения учитель объявлял: «Чардаш». Или: «Брызги шампанского». Еще исполнив, называл: «Бесаме мучо». Следующую: «Молдовеняска» – молдавский народный танец». И так далее.
На каждом уроке пения мы с нетерпением ждали эти пятнадцать минут, чтобы насладиться музыкой. Все без исключения, не шевелясь и раскрыв рты, сидели и слушали прекрасную мелодию. Кроме Кукушкина.
Этому вертлявому лохматому мальчишке, с вечно вымазанными чернилами руками, не то что медведь «на ухо наступил», а, видимо, стадо слонов по ушам пробежало. У него полностью отсутствовал музыкальный слух. Звуки мелодии, лившиеся из музыкального инструмента, или скрип колеса гужевого транспорта у Кукушкина вызывали одинаковую реакцию.
На уроках пения учитель, сыграв мелодию, спрашивал:
— Квашнин! Что это?
Тот поспешно вскакивал и отвечал:
— Вальс «На сопках Манчжурии».
— Правильно. Садись.
Если школьник ошибался, поднимал следующего ученика. И так было до тех пор, пока кто-нибудь не давал правильный ответ. Затем звучала другая мелодия, и все – повторялось. Из всех мудреных названий музыкальных произведений Кукушкин запомнил только литовский народный танец «Петушок».
У нашего учителя была слабость: подрабатывая вечерами в ресторанном оркестре, после закрытия заведения он выпивал со своими коллегами – музыкантами. Поэтому, на следующий день появлялся на уроке с красными, как у мороженого судака, глазами и с легким перегаром. В это время он был особенно раздражителен и зол, но положенные пятнадцать минут играл еще виртуозней.
На очередном уроке учитель с красными глазами провел, как всегда, занятие, а Кукушкин с выпученными глазами, как всегда, отстоял, не шевелясь, свои положенные – несколько раз по пять минут. Наконец, взглянув на часы и взяв баян, учитель начал прививать нам любовь к прекрасному.
Он играл, вкладывая душу, едва прикрыв глаза. И казалось, ничто не может остановить завораживающую мелодию – ни вдруг начавшееся землетрясение, ни «камнепад с неба», ни даже вертлявый Кукушкин.
Учитель играл не только для нас, но и для себя, вспоминая, как он ездил с концертами по стране, работая в областной филармонии. Кукушкин, пользуясь особенностью учителя – «уходить в себя», начал ковыряться в своем портфеле, роняя по очереди на пол; то учебник, то ручку, а затем, доставая эти предметы, задевал головой крышку парты, которая громко стучала. Учитель начал строго смотреть на нерадивого ученика, не переставая играть на баяне. Только желваки ходили на его скулах от злости. Закончив играть, он строго крикнул:
— Кукушкин! Что это?
Тот поспешно вскочил:
— «Петушок»!
— Садись! — брезгливо сморщился учитель и добавил:
— «Амурские волны».
И тут же начал играть следующее произведение. Закончив его, он со злостью в голосе спросил:
— А это что? Кукушкин!
Ученик, запомнивший только название литовского танца, стоял на своем:
— «Петушок»!
— «Канкан». Садись, Кукушкин, — краснея и задыхаясь, выдавил преподаватель. И начал нервно играть литовский народный танец. Закончив, заорал:
— Кукушкин! Ну!
Бедный мальчуган, красный, с полными глазами слез, стоял, молча, опустив голову. Казалось, еще несколько секунд – и он расплачется. Увидев состояние мальчишки, учитель, морщась, и уже спокойным голосом, сказал:
— Вот он, твой «Петушок». Эх, ты…. Садись, Курочкин.
Но поняв, что оговорился, с досадой добавил:
— Тьфу, ты! Кукушкин! — и тут же рассмеялся.
Мы, уткнув головы в парты и зажав своими ладошками рты, чтобы не рассмеяться. Но, увидев сменившееся настроение учителя, весело поддержали его громким смехом. Вот так, из-за отсутствия музыкального слуха, Кукушкин получил обидную кличку – Курочка.
