Конкурс “Specialradio-17” – 2 место июня 2017 года
Поляков Илья
Вспомнил вдруг ее шляпку, рисовой соломы, из Парижа (почему из всего выжила именно эта шляпа?..) — трудно даже вообразить, что это можно надеть, так она ее всякий раз надевала перед зеркалом, и когда отходила от него, то это была уже и впрямь шляпка, надетая единственным образом, как в те времена.
«Вкус» А. Битов
Великий структуралист Ролан Барт в своей книге Сamera lucida долго и дотошно исследует феномен фотографии. Начинает с простого постулата – формулировки главного отличия фотографии от других искусств, использующих схожие технологии и методы. Упростив выводы француза, можно сказать так: фотография не имеет продолжения, развития. Она статична и документальна. Зритель никогда не узнает того, как повела себя модель или изменился пейзаж через секунду после того, как светочувствительный слой зафиксировал некую единицу времени, ставшую изображением. Кино нам дает какую-то свободу, вариативность познания, динамику. Фотография – никогда. Зато она бессмертит мгновение.
Есть много старых изображений нашего губернского города. Большинство из них, тиражируемых сегодня, пытаются проиллюстрировать эпоху только с одной, довольно приевшейся, архитектурной стороны. При всей своей монументальной значительности, такой подход многое отсеивает и отправляет в отвал. Между тем, на старых фотографиях можно найти массу интересного, того, что обычно остается вне фокуса внимания зрителя. Надо только знать, куда смотреть. Нужна панорама.
Я расскажу о своем видении вопроса, привлекая материал как из личной коллекции, так и довольно известные изображения. На мой взгляд, некий разнобой позволит лучше показать скрытые черточки характера нашего обобщающего, статистического персонажа: владимирца прошлого, часть замашек которого сохранились законсервированными в современном горожанине.
Чуть не забыл. Не ждите выводов. Не желаю логичных построений и тяжеловесных сентенций. Мне просто хочется передать настроение.Не все картинки будут фотографиями, но где-то рядом. Нужен принцип.
Фото 1
Довольно известная зарисовка Прокудина-Горского. Всегда вызывает удивительное ощущение. Я вроде могу узнать пейзаж. И, пожалуй, с точностью до нескольких метров определю точку съемки. Но все равно не покидает ощущение горькой неповторимости и какого-то глухого невозврата. Французы умеют поэтично выражаться. Déjà vu – удивительно красивое выражение, не правда ли?
Фото 2
Не менее прекрасный слайд. Деревья, которые уже большие. И звонница, которой уже нет. Древние стены, пытающиеся раствориться в небе. Наверное, так и должно выглядеть ушко Бога – точное выражение одного хорошего человека. Я пробовал как-то проверить это ухо на чуткость. Но то ли боги у нас разные, то ли я надоел ему своим нытьем – не вышло. Впрочем, этому есть и вполне прозаичное объяснение: древние боги занимаются куда более важными делами, так что для верующего главное – не путать канцелярии и обращаться в соответствующий стол.
А как выглядел уроженец Владимирской губернии? Сильно ли он был похож на других граждан? Тут сложно, потому что вопрос зыбкий и спорный, во многом зависит от позиции наблюдателя и времени экспозиции. Так что то, что я сейчас скажу, сродни фотографии. Это мое и на сегодня. Не факт, что проживет долго. Но пока что есть – тому и рады.
Фото 3
Для зачина небольшое бегство от темы. Фотография зажиточных крестьян Нижегородского села. Удивительное сочетание архаики и современной (на тот момент) пестроты. Женщины больше напоминают баб на чайник. Или момент свадебного обряда, когда невесте и ее подружкам требовалось надеть на себя всю одежду, что была в наличии – покрасоваться. Мужчины с проборами, сформированными деревянным маслом (так называлось льняное), в дремучих армяках. При этом стрижки «в скобку под горшок», на которых важно покоятся буржуазные цилиндры. То именно цилиндры, а не схожие по форме вяленые грешневики – выдают поля и лента на тулье. Красота на вынос. Богато, роскошно да ощущение капусты в бороде не покидает.
Вот такой показухи во Владимире я не встречал. Владимирский житель тише, скрытей, хитрее, хотя тоже не прочь блеснуть достатком, когда есть перед кем. Чтобы как у людей, не хуже.
Фото 4
Вот так, по мнению иностранного наблюдателя, выглядел российский крестьянин. В описании говорится, что это типичный вид хлебороба Москвы, Калуги, Ярославля, Владимира. Все просто и унифицировано территориально. Возможно, от непривычного описателя и ускользнули важные местечковые различия в гардеробе. В целом же, мне мнится, картина передана верно.
Фото 5
А так, по мнению того же автора, выглядит муромский купец с супругой. Побогаче, но тоже без изысков.
Фото 6
Портрет одного из самых зажиточных купцов Владимирской губернии. Промышленник, на заводах которого и сегодня выпускают стекло и хрусталь. Присмотреться, так видно галстук и чистую сорочку городского образца, да еще часовую цепочку. А в остальном – простой крестьянин. Одежка на крючках, крытая грубоватым сукном. Практично и, вероятно, удобно. Но ни капли не пафосно.
Фото 7
А вообще, наша губерния славилась вещами, известными и сегодня. Мастер Василий Шиленков из Пречистой горы, что под Юрьев-Польским, рассказывал, что рожок был очень популярным инструментом у пастухов – по его звукам хозяева скотины легко узнавали «своего» пастуха – настолько каждый напев и инструмент был индивидуален. Я встречал людей, помнивших эти тягучие звуки дважды в день – утром при сборе и вечером при возвращении стада.
Фото 8
Вот камень в огород радетелей местной вишни. До советских времен она особо не славилась. Куда больше ценилась местная клюква – вот это действительно был бренд. Ниже иллюстрация из детской азбуки середины XIX столетия. Не фото, конечно. Но тоже любопытный штришок.
Фото 9
Типичный двор владимирской губернии. Начало ХХ века. Вот тут уже не желание поскромничать. Тут реальная беднота.
Фото 10
Глядя на эту фотографию, я часто улыбаюсь. Источник указывает: снова Муром. Дело в том, что селедка еще не стала народным деликатесом, а осетры хоть и были доступны, но мало востребованы по причине дороговизны. Так что солили в бочках своеобразное ассорти – леща, налима, щуку, плотву, карпа. Даже сегодня в кулинарных книгах встречаются подобные рецепты такой мешанины.
В конкретной постановочной сценке меня умиляет не униформа работниц и оснащение рабочего места. Просто вся картинка удивительным образом коррелирует с некоторыми современными начинаниями местных функционеров. И хотя слова громкие, на деле все так и выглядит: две бабенки с народными лицами участвуют в показухе.
Фото 11
Крестный ход во Владимирском селе. Кто бредет по дороге, а кто и по полю. Охранник на коняге прекрасен не по причине богатой кавалерии на груди – просто уж очень он серьезен. Ну, как и сегодня: кто выше по социальному ранжиру, в том и православной важности больше.
Фото 12
Знаете, а ведь города нашей губернии мало отличались друг от друга. Снова Муром. Но если бы не подпись, то эту картинку запросто можно спутать с Владимиром или Судогдой.
Фото 13
Очень люблю эту фотографию. Монахи муромского монастыря убирают территорию. Весна. Субботник. Только год 1912, а не советские времена. Эх, хотел бы я сегодня увидеть такую картину. Пока не попадалось.
Фото 14
А вот немного о нравственности. В то время, когда Англия надоедала миру чопорностью, у нас как-то особо не задумывались над приличиями и условностями. На фотографии жена, служанка и дети одного известного московского фотографа. Купаются на даче под Владимиром. Тогда не считалось чем-то зазорным совместное плавание без надлежащего оборудования. Между прочим, такое явление воспринималось нормально до 1930-х.
Фото 15
Карусель на гулянии во владимирском селе. Сооружение не стационарное. Это такое крестьянское шапито. Владельцы вскоре разбирали конструкцию и везли в другое село. И вот что еще. Если кто-то думает, что данный аттракцион имел какой-то паровой или конный привод, то он сильно ошибается. Динамика зависела от самих катающихся. Сколько осилишь – на столько и разгонишься.
Фото 16
Домашние заготовки. Сечка капусты на закваску под Суздалем. Тем, кто сетует на объем баночных закруток в семье тещи, следует показать эту фотографию. Вот это масштаб, так масштаб.
Фото 17
Если кто-то решил, что показан переезд, то он сильно ошибается. Помню, я удивлялся описанию деревенского пикника у Куприна. Там и самовар, и стулья. А ведь мы и сегодня на машинах выезжаем поесть шашлычка. Только одежда поудобнее да стулья складные.
Фото 18
Мероприятие, между прочим, демократичное и популярное среди всех сословий. Вот так отдыхали селяне. Оборудование по минимуму.
Фото 19
А тут публика позажиточнее. Им уже требуется местечко покомфортнее. Ибо не по чину!
Фото 20
Во время всеобщих гуляний легко организовать процесс структурно попроще. Говорят, что можно было, пройдя через деревню, набраться как надо. Столов выносилось много, и гуляние получалось всеобщим. На этой фотографии меня привлекает женское лицо справа. Такое ощущение, что ее уговаривают махнуть, а она кокетничает: «Ну, если только самую капельку». А еще настораживает возраст крючника – ему явно лет не густо. Но тогда это считалось нормальным. Раз работаешь – уже взрослый.
Фото 21
А это уже не пикник. Это кормят под Владимиром очередной этап. Головы, выбритые наполовину. Ножные кандалы и одинаковые робы. И лица, мало отличающиеся от лиц охранников. Обратите внимание на круги колбасы. Ничего так рациончик. Ленин, между прочим, залечил язву с гастритом в ссылке и тюрьме – сработало здоровое питание.
Фото 22
Когда появилась фотография, ее стали воспринимать как портрет для бедных – до того услуги художника для запечатления мгновения могли себе позволить только богатеи. Фотография же демократизировала процесс, резко снизив стоимость услуги. Так что фотографии развешивали на стенах в лучших комнатах дома. Любопытно, что часто даже чужие – как картинки из журнала. Красиво.
Некоторая нарочитость, окаменелость старых изображений обусловлена длительностью выдержки. Но была и другая причина. К фотографии относились серьезно. Плевки в вечность не допускались совершенно. Так что следовало выглядеть максимально серьезно и респектабельно. Ну и, по возможности, продемонстрировать все лучшее. Отсюда на летней фотографии переселенцев из Рязани во Владимир масса бижутерии и валенки на мальчике, не совсем понимающем ответственность момента. Вероятно, это его единственная обувка. Но раз есть – надо демонстрировать.
Фото 23
Мне всегда казалось в детстве, что негодяи из водевиля и враги революции должны выглядеть именно так. В фильмах о славном прошлом такой азефовской внешностью наделяли филеров и провокаторов охранки. На деле это семейный портрет мещанской семьи с окраины Владимира.
Фото 24
Одна из любимых фотографий. Две сестренки из села Оликова. Не близнецы. Но, видимо, иного понятия о моде и современности в их селе не существовало, отсюда одинаковость фасона. Отличны только воротнички, что выдает в дамах, безусловно, стремление к оригинальности. Очень хорошо заметны складки на юбке той, что слева. Приглядевшись, можно заметить нечто подобное и на блузках. Очень характерные складочки – наряды только что извлекли из сундуков специально, чтобы сделать фото. Скорее всего, вскоре снова комстюмчики уйдут на нафталиново-сундучное хранение и там останутся надолго. Еще обратите внимание на самих хозяек столь блистательного гардероба. Они не умеют носить свои наряды. Чувствуется скованность и неестественность.
Фото 25
Меня выгодно отличает от читателя то, что я знаю, кто изображен на следующей фотографии. Я знаю судьбу этого человека, хоть он мне и не родственник. Через пару-тройку лет станет лихим пулеметчиком Красной гвардии. А пока это немного испуганный мальчишка перед отправкой на фронт. Владимир, 1914 год. Еще лично меня гложет вопрос: зачем ему газета в руке? Явка?
Фото 26
На старом кладбище во Владимире есть примечательное надгробие. Лапида на нем по-своему поэтична: «Лейб-гвардии поручик Кекскгольмского полка. Убит в бою в сентябре 1914 года». Мне кажется, что этот погибший поручик должен выглядеть как-то так при жизни. Наган с тренчиком, шашка и небрежная папироска в руке.
Фото 27
А это совсем не член Временного правительства, хотя цейхгауз явно английский. Это владимирский функционер времен становления советской власти. Между прочим, усы с нафабренными кончиками требовали массу времени для ухода. И, говорят, кололись как шило. Но каков стиль!
Фото 28
Просто герой войны с женой и сестрой. Сейчас принято на стул сажать даму. Тогда же стул на фото работал статусным маркером. Кто главнее – тот и занял. Этикет весьма сословный, в чем-то даже черносотенский.
Фото 29
Снова наш герой-пулеметчик, только уже возмужал и прошел две войны. Он справа. Слева его друг – отчаянный рубака-кавалерист из дивизии Чапаева. Кавалерист сопьется, пулеметчику от города дадут во Владимире дом, откуда предварительно вытряхнут офицерскую семью. Угол Семашко и Дзержинского. Сейчас там большой ангар.
Фотография, где чудесно и значительно все. Ваза под цветы, чей фасон придуман в эпоху модерна, но успешно тиражировался до времен Московской олимпиады. Или вызывающе демонстрирующийся инвентарный номер на цветочном столике. Как и вся композиция, собранная на фоне дореволюционных декораций ателье. А мне же всегда хочется нарисовать картину с этой фотографии и назвать ее «Новые ботинки».
Фото 30
Говорят, то были одни из первых красавиц Владимира. На нынешний вкус, вероятно, фактура излишне грубовата. Только им-то все ново. У них все надежды впереди. А мы знаем, что скоро и жизнь их, и вкусы общества поменяются самым грубым и радикальным образом. Но только они все еще одни из первых красавиц Владимира, и у них еще все впереди.
Фото 31
Удивительно устаревший капор на даме справа. Съемка 1920-х. Вероятно, достался нынешней владелице из какого-то раздерганного зажиточного гардероба. А у меня почему-то этот головной убор ассоциируется с ритуалом погребения. Бабушки 1970-х упрямо припасали этот фасон на скорбный случай.
Фото 32
Моя знакомая, увидевшая эту фотографию, ужасно развеселилась: «Господи! Да это не ножки, а московские сардельки! Как же это дите на них ходить будет?!» Не знаю, как сложилась судьба данного персонажа, только для меня теперь пухлые кривоватые лапки дитяти стали московскими сардельками.
Фото 33
Рубашка на вырост, неудобные чулки, дешевая канапешка из ателье, паспарту для кабинетного фото. Время угадывается безошибочно. А вот выражение лица мальчика вполне современное, понятное. И излишне серьезное. Ответственно подошел.
Фото 34
Чудная девочка-хомячок. Кружевные панталончики, непослушные чулки, платьишко-матроска. Гордый бантик на макушке. Напор, сила, цель. Девочка так захватывает внимание, что полосатый самодельный медвежонок почти незаметен.
Фото 35
Владимирские беспризорники, выловленные по подворотням и вокзалам со своим наставником. Фотография сделана на заднем дворе Ерофеевских бань. Дети с удивительно взрослыми лицами.
Фото 36
Та же беспризорная публика в процессе перевоспитания путем освоения сапожного ремесла. 2-я Никольская, д. 2/9. Лозунги и разруха. А здание живо и сегодня. Торговля пивом и ресторация, редакция «АиФ» и собес – чего там только не было. Вот и сапоги тачать учили когда-то.
Фото 37
Работники воспитательного дома, обучавшие ремеслу беспризорных детей. Все смотрят в камеру, а тот, что справа – вдаль. Считалось, что так более героически.
Фото 38
Съезд рабочего актива города Владимира. Примерно 1932 год. Съемка во дворе дома колхозника. Мой товарищ, когда увидел это фото, сказал: «А ведь до чего же страшные лица тогда были!» Не могу не согласиться. Действительно грубые были лица.
Фото 39
Одна из любимых фотографий. Толстовка, кавказские ремешки, тканый чулком галстук, по фактуре и жесткости напоминающий гобелен, необъятная кепка. А в руке у парня справа не плетеная нагайка и не змеиная кожа. Это прутик, с которого фигурно срезалась кора, после чего он обжигался на огне. Затем остатки коры удаляли. Выходил весьма заметный узор. Почему-то в те годы существовала такая мода. Я видел фотографии, где персонажи позировали с целыми дубинами размером с магический посох Гендальфа. Здесь, вероятно, только проба сил, освоение технологии. Или по статусу не положено.
Фото 40
Бабушка моего приятеля обожала кружевные салфетки с ришелье. Она аккуратно крахмалила их и равномерно распределяла по квартире. Даже на мониторе компьютера висела одна. Конец ее многолетнему увлечению положил новый телевизор. На старом деревянном полированном ящике такая салфеточка смотрелась не хуже, чем на полке серванта. Но при смене дизайна и широком внедрении в конструкцию черного пластика корейские инженеры совершенно не учли эту мещанскую страсть русского потребителя. Потрясение было так сильно, что бабушка ушла в задумчивость на полтора месяца, после чего собрала все крахмальные подстилочки и упрятала их в нафталиновые глубины орехового комода.
Я долго не мог понять, откуда у владимирцев старшего поколения такая слабость к кружавчикам? Но после этой фотографии решил более не терзаться вопросами и принять мир таким, как он есть. Потому что ну куда уж дальше?
Фото 41
Сотрудники типографии гуляют. Обратите внимание, сколько музыкальных инструментов. Очень многие в то время играли на хорошем уровне. Дело не в засилье джаза, а в дороговизне и дефиците патефонов. Поэтому живая музыка ценилась.
Фото 42
Пионеры 30-х. Активные и фанатичные. Строгая седоватая дама во втором ряду – преподавательница французского языка, работавшая еще в женской гимназии у Золотых.
Фото 43
Дети 1924 года рождения. Войну переживут из этого класса четверо. Мальчик в верхнем ряду в самой плохенькой рубашке выживет, хотя и вернется инвалидом. Потом выучится и станет преподавателем философии в университете. А пока этот мальчик считается ужасно хулиганистым, почти буйным. Жил почти напротив Кукушкиного пруда.
Фото 44
Двор одного из домов на Больших Ременниках. В машине легко угадывается ГАЗ-А. На нем ездил какой-то местный функционер. Детское счастье того времени – посидеть в машине. Это, как сегодня, вероятно, полетать на сверхзвуковом истребителе.
Фото 45
Дальше подборка фото середины 30-х. Ребята дурачатся. И как-то очень понятно дурачатся. По-современному, практически. Кстати, двое из них станут преподавателями в университете. Один – учителем в школе.
Фото 46
Фото 47
Фото 48
Я не знаю имени танкиста и его судьбы. Только знаю, что жил он в районе улицы Стрелецкой. Одна шпала – капитан. Орден БКЗ. Вероятно, за Испанию или Финскую. Считался завидным женихом – профессии танкиста и летчика считались престижными.
Фото 49
Он жил во Владимире. Звали его Николаем. Ходил в школу, брал частные уроки у местного художника, дружил с будущим известным диктором. После окончания школы поступил учиться в Ленинград, откуда и был призван на западную границу в 1939. Незадолго до войны оставлен приказом в части на сверхсрочную службу. Должен был быть направлен в пограничное офицерское училище. Не успел. Пропал без вести в июне 1941 года. После войны родителей разыскала женщина из Брест-Литовска. Рассказала, что взяла Николая из концлагеря как своего мужа – иногда в начале войны такое бывало. Николай жил на хуторе в оккупации, но в начале 1942 года умер от тифа. Эта фотография – единственное, что осталось у родственников. Сколько таких Николаев по стране?
Фото 50
Это не народные гулянья на территории одной из республик. Это послевоенная свадьба в Масленках. Простыни, загораживающие деревенский интерьер, сработали не совсем хорошо – справа виден столб печного коника, кусочек матицы. Ну а что касаемо дизайна одежды – так тогда что было понаряднее, тем и пользовались в торжественных случаях. Бывало и такое. Природные русаки.
Фото 51
Послевоенное мальчишеское счастье. Район улицы Воровского. Мотоцикл М 72, что почти копия немецкого BMW R71. Счастье в глазах пацана неподдельное. Тогда владеть мотоциклом – да почти как сегодня лимузином. Кстати, такие шапки, как у него, и шарфы с узлом на загривке, вероятно, прихватили все советские детишки. Эх, и потравили же они жизни поколениям.
Фото 52
Как уже говорил, умение играть на музыкальных инструментах встречалось часто. Ну и кавалер, обладающий такими навыками, имел у дам больше шансов. Кстати, распространена была семиструнная гитара. Шестиструнка встречалась редко. Вспомните Никитина, Высоцкого, Окуджаву, Галича – они все играли на семи струнах.
Но вот что меня конкретно в этой фотографии смущает – аппликатура на саксофоне и перевернутая гитара владимирского Маккартни. Ну а так-то да – ради дам не грех и приврать. А потом я присмотрелся повнимательней: да это негатив зеркально поставили при печати.
Фото 53
Местные модники образца 1946 года. Шляпы, волевой взгляд, направленный мимо фотографа. И самодельные трогательные перчатки на руках у одной из девушек.
Фото 54
Впервые на такую обувь я обратил внимание, посмотрев комедии Гайдая. В бурках щеголял Бывалый – герой Моргунова. А мой отец, чье детство пришлось как раз на голодную и нищую послевоенную эпоху, вспоминал, что прямо мечтал о бурках. Особенно ценились «летные» или «обкомовские», белые. Очень модная обувка по тем временам. Мужчина на фото, похоже, осознает свою неотразимость.
А еще мой отец дружил с несколькими ветеранами Второй мировой. Среди них была крохотная старушка, прошедшая почти всю войну санитаркой. И как-то, когда разговор зашел о том времени, отец вспомнил, что его отец – мой дед – дошел от западной границы до Кенигсберга. И тут старушка неожиданно расплакалась: «А знаете, я ведь его прошла. И это было самое страшное, что я видела в той войне».
Потом, немного успокоившись, как бы оправдываясь, сказала: «Знаете, умирать не так уж и страшно – только обидно. И самое обидное не то, что письма мои кто-то станет читать. В них есть какие-то понятные чувства, историю можно сложить. Обидно, что остаются фотографии. Жалко даже. Потому что они другим людям непонятны, не нужны. И уже не так дороги. Потому что чужие».
Фото 55
