3 место
1912-1. Переходник «джек-пятерочка»
Это, конечно, никакой не флэш-бэк, а так просто… Примерно середина девяностых. Кирилл просыпается в общежитии МГУ «Дом студента на Вернадского», ДСВ. Позднее осеннее утро, где-то два часа дня. Немытые окна плотно задернуты серо-желтыми пыльными занавесками. Покрывала на кроватях с панцирными сетками казенные, в дырах и пятнах двусмысленного происхождения. На Кирилле не очень свежие, но очень модные эластичные кальсоны, заправленные в совсем несвежие, но тоже модные носки, утепленная тельняшка с драным воротом и связка непонятных веревочек на шее. Кирилл, спросонья, надсадно кашляет и скребет впалую безволосую грудь. Становится понятно, что веревочки – это не совсем веревочки, а штук семь талиманов и оберегов, спутавшихся в колтун. На конце колтуна болтаются алюминиевый православный стершийся крестик, пара рунических знаков вроде “тюр” и “ас”, шестилепестковая свастика, бронзовая фигурка Перуна и еще что-то столь же суровое. Кирилл ходит в клуб исторической реконструкции приемов строевого и личного боя эпохи викингов “Серебряный волк”. Вчера ему крепко двинули по башке деревянным мечом . И тем же мечом ему досталось по левой ноге. Свесившись с кровати, он шарит по полу. Находит недопитую бутылку пива “Балтика №3”. Пьет. Пиво теплое, слегка отдает ацетоном. Кирилл морщится. Ему подкатывает к горлу. Он сильно и глубоко дышит ртом. Громко и с облегчением рыгает. Вытянув руку, открывает ящик облезлого казенного письменного стола. В столе на написанном от руки реферате “Религиозная и политическая деятельность пророка Иеремии” лежит открытый полиэтиленовый пакетик с остатками голландского табака “Ван-Нелле”. Табака мало, он заплесневел и пересох. Оторвав кусочек от реферата, Кирилл сворачивает кривую сигарету и закуривает. Бумага толстая. Ему тошно. Он тоскливо смотрит на дверь. На двери висит вырезанный из газеты “Лимонка” плакат “Не ссы, вступай в НБП”. Рядом черным маркером написано слово “ХУЙ”.
Голос за кадром сообщает, что проходит пятнадцать минут.
Голос за кадром: “Прошло пятнадцать минут”.
Кирилл тоскливо смотрит на дверь. Внезапно и очень громко, с подвыванием, икает. Сжав зубы, рывком сбрасывает ноги на пол и резко встает. Попадает в лужу разлитого накануне пива. С отвращением переступает ногами. Садится. Ждет, пока перед глазами рассеется красная муть. Стаскивает липкие носки, выворачивает их наизнанку. Оглянувшись, нюхает носки в районе пятки и закатывает глаза. Лезет в верхний ящик стенного шкафа, достает обмылок черного хозяйственного мыла, завернутый в старую газету. Плетется в душ. Душ в общежитии ДСВ маленький, без ванны, но зато с поддоном. Кирилл, бросив носки в серую раковину со сбитой эмалью, ерошит волосы и всматривается в осколок мутноватого зеркала. Волосы у Кирилла длинные, редкие и посеченные на концах. Виски бриты. На нижней губе прыщ. Зеркало кривое. В нем отражается такая рожа, что Кирилл зажмуривает красные глаза и принимается намыливать носки. От звука воды, хлещущей из крана, пробуждаются тараканы и начинают сваливать из раковины по зеркалу и стенам в разных направлениях.
Голос за кадром сообщает, что проходит тридцать минут.
Голос за кадром: “Прошло тридцать минут”.
Посвежевший Кирилл возвращается в свою комнату номер 1912-1. На голове у него накручено казенное полосатое полотенце. Он идет к вешалке. Запускает руку в карман красного соседского полупальто. Достает оттуда пачку сигарет “Магна”. Вытаскивает семь сигарет и прячет их в ящик своего письменного стола. Подходит к кровати, стоящей у окна. Бьет ногой в спинку. Слова “вставай, мразь, почти три” “бля, алкаш” и “пора скипать”.
Ком грязно-серого белья копошится. Казенное шерстяное одеяло с подпаленным краем съезжает на пол. Показывается опухшая рожа с узенькими щелками глаз. Это Дот. Дот не студент. Он не имеет права находиться в общежитии ДСВ. Вчера Кирилл незаконно провел его через вахту, уплатив охраннику Глебу Антонычу традиционную дань в две бутылки пива “Балтика №3”. Слова “а”, “че”, “сколько время”, “пожрать есть”, “да ты совсем охуел”, “Пешков спит, я у него сигареты спиздил”, “давай вставай”, “ща, только умоюсь” и “нам еще к Дрейчу ехать за гитарой и ваще”. Дот, поскребывая подмышками и зевая, встает. Немотивированно хихикает и приплясывает на холодном полу. Берет черный маркер, идет к двери. Приписывает к слову “ХУЙ” три восклицательных знака.
Голос за кадром сообщает, что проходит пятьдесят минут.
Голос за кадром: “Прошло пятьдесят минут”.
В литровой эмалированной кружке закипает вода. Кирилл вырубает киловаттный кипятильник из сети. Обжигаясь, сливает кипяток в стеклянную банку. Сыплет туда горстью краснодарский чай из тусклой картонной пачки. Накрывает щербатым блюдцем. Открывает ящик письменного стола. Достает краденые сигареты “Магна”. Протягивает Доту. Кирилл и Дот с удовольствием курят краденые сигареты. Слова “эх, хорошо”, “сиги, ясный хуй, тошные, но в них что-то есть, типа сладкий вкус халявы”, “может, чайку”, “хуйку”, “ага, Ильич любил хорошую шутку”, “а че сегодня играть-то будем”, “там разберемся, главное аппарат высрать”, “бля, сахарок кончился” и “не ссать, у Пешкова спиздим, он еще пока спит”. При последних словах Кирилла и Дота сгибает дикий хохот. Они стараются смеяться бесшумно, и от этого сильно краснеют. Кирилл, все еще смеясь, крадется к стенному шкафу, находит там пачку сахара-рафинада, шугает рукой тараканов, выгребает, не глядя, белые кубики и быстро раскидывает их по кружкам. Кирилл и Дот пьют чай. Тщательно и со знанием дела одеваются. Кирилл особенно следит за тем, чтобы черные узкие джинсы были как можно плотней заправлены в высокие черные ботинки-говнодавы. И чтобы у кожаной куртки-косухи воротник стоял особенным образом – чуть выгнувшись концами наружу. Кирилл и Дот затягивают свои длинные волосы в хвосты черными аптечными резинками. Сунув в пасть последние краденые сигареты, осторожно выходят из комнаты. Кирилл, порывшись в карманах, находит длинный ключ и закрывает дверь.
Голос за кадром сообщает, что проходит сто десять минут.
Голос за кадром: “Прошло сто десять минут”.
Кирилл и Дот стоят на Кутузовском проспекте, у дома напротив гостиницы “Украина”. Кирилл озябшими красными пальцами набирает на домофоне номер квартиры. Из черного динамика домофона раздается пиликанье и хриплый голос. Слова “здорово, Дрейч, это мы”, “ща открою”, “давай быстрей” и “лифт не работает”. Кирилл и Дот идут по лестнице пешком на четвертый этаж сталинского дома. Переступают через кучи строительного мусора и кирпича, обсыпанного известкой. Звонят в дверь. Слышится приглушенный лай собаки и неторопливые шаги. Дверь распахивается. На пороге стоит коренастый парень с совершенно каракулевой прической и в плотной клетчатой рубахе “Мудо Коллекшн”. Это Дрейч. Он весело улыбается во весь рот и по очереди жмет руки Кириллу и Доту. Дрейч учится на одном факультете с Кириллом. Он считается директором группы “Железный Нарком”. С его подачи был организован предстоящий вечерний квартирный концерт команды. Он очень обеспеченный и дружелюбный человек и всегда помогает музыкантам. Дрейч ведет Кирилла и Дота на кухню, закуривает и ставит модный электрический чайник. Кирилл и Дот жмутся и разводят руками. Дрейч, порыскав глазами по сторонам, лезет в кухонный стенной шкаф. Достает блок сигарет “Мальборо Лайтс”. Сигареты принадлежат матери Дрейча. Кирилл и Дот набивают сигаретными пачками карманы. Благодарят. Дрейч машет рукой. Слова “ну что”, “а что”, “мне что-то не хочется”, “ты че, заболел что ли”, “кто пойдет”, “у нас прайс голяк”, “да ладно, у меня есть, ну кто пойдет” и “хрен с вами, я сгоняю, только отслюнявь”. Дрейч уводит Дота в коридор. Дает ему большой полиэтиленовый пакет с рекламой сигарет “Ротманс” и несколько голубоватых купюр. Закрывает за Дотом дверь. Возвращается на кухню. Подмигнув Кириллу, достает из кухонного стенного шкафа большую бутылку виски “Джонни Уокер” с черной этикеткой. Виски принадлежит отцу Дрейча. Дрейч наливает виски. Чокается с Кириллом. Блаженно жмурясь, отпивает глоточек и расплывается в улыбке. Кирилл опрокидывает стакан залпом и морщится. Слова “вот это кайф”, “да ну, блин, как есть самобрык”, “эх ты, рокер, блин, живая легенда, доморощенная”, “у тебя запить нечем”, “ты что, виски не запивают”, “хоть чайку, а то пиздец” и “давай еще по одной”.
Голос за кадром сообщает, что проходит шестьдесят минут.
Голос за кадром: “Прошло шестьдесят минут”.
Кирилл, Дот и Дрейч сидят в комнате у Дрейча. Большой и дорогой музыкальный центр “Панасоник” по пятому разу переписывает полустудийный, а, по чести – домашний альбом группы “Железный Нарком” под названием “Я обращаюсь к своему народу”. Альбом записан “живьем”, не сведен, на пленке много посторонних шумов, и иногда что-то очень сильно фонит. Тем не менее, почти все слова слышны, и даже читается общая схема мышления музыкантов. Кирилл ключом от комнаты номер 1912-1 мастерски открывает четвертую бутылку пива “Балтика №3” и шумно глотает. Вытирает рот рукавом. Дот длинно и занудно, отвлекаясь и перевирая, пересказывает Дрейчу содержание фильма Квентина Тарантино “Криминальное чтиво”. Дрейч скучает. Он смотрел этот фильм раза три, и ему неинтересно. Кирилл заново пересчитывает уже записанные кассеты с копией альбома “Я обращаюсь к своему народу”. Слова “ну че, по скольку барыжить-то будем”, “по тридцатке дорого”, “давай так раздадим”, “а главного мафиози в подвале в жопу ебут”, “я щас сам тебя трахну – раздадим, блин, а бухать на что будем, вход-то бесплатный”, “а че”, “не, круто он потом их мечом – хрясь и привет”, “я тебе про лепешки, а ты про поебежки”, “ну слейте по чире”, “если все купят, будет триста, по полторы сотни на рыло”, “а я как же”, “ну, по сто на рыло”, “нормал”. Матричный принтер дрейчева компьютера пищит и скрипит. Из него вылезают листки формата А4. На каждом из листков по три обложки альбома “Я обращаюсь к своему народу”. Кирилл открывает пятую бутылку пива “Балтика №3”. Берет лист с обложками, смотрит, хмыкает. Отдает Доту. Дот по инерции тоже хмыкает. Обложки примитивные, там только название группы, альбома и названия треков. Дот режет ножницами листки и вкладывает их в кассеты.
Голос за кадром сообщает, что проходит сто сорок минут.
Голос за кадром: “Прошло сто сорок минут”.
Кирилл, Дот и Дрейч сидят на продавленных кроватях в комнате 1912-1. Горит настольная лампа, украшенная символикой Национал-Большевистской Партии. Пластами висит сигаретный дым. Разваленный магнитофон “Электроника 302-1” потихоньку тянет кассету с группой “Дорз”. Между кроватями стоит книжная полка, заменяющая стол. Полка частично застелена газетой “Лимонка”. На ней две вскрытые и наполовину съеденные банки консервированной фасоли, бутылка паленой водки “Золотое Кольцо”, огрызки хлеба и открытая женская косметичка похабного вида. В косметичке копается девушка Дрейча Рая. Слова “под кого тебя красить, под Бутусова или под Кинчева”, “сделай из меня шамана”, “блядь, пудры нет, придется тонаком”, “ты гитары настроил”, “батарейка у примочки – пиздец, а адаптер сгорел”, “может, косички заплести, штуки две” и “Дрейч, глянь, как там на кухне”. Дрейч осторожно выходит из комнаты. Кирилл и Дот, как будто того и ждали, наливают себе по полстакана тепловатой уже паленой водки “Золотое Кольцо”, проглатывают и запивают кипяченой водой из эмалированной кружки. Кирилл закуривает сигарету и щурится. Слова “у меня прищур изображает невъебенный мессидж, или нет”, “косички завязать нечем”, “бля, хорошо пошла”, “ты программу помнишь”, “начинаем с шаг-вдох в си-миноре” и “лоб лучше рукой не трогай, а то свастика разотрется”. В дверь истерично стучат. Это Дрейч. Он сообщает, что Кирилл и Дот – мудаки, что народу собралось уже до хрена, и кое-кто обиделся на то, что их не пустили в комнату к музыкантам. Слова “и хуй с ними, пусть подождут, а мы артисты”, “козлы вы, а не артисты”, “давай лучше вмажем”, “аппарат готов давно, уже заебались там его стеречь”, “выставь им немножко бухла и скажи, что мы сейчас” и “ну так нельзя, вы ваще уже оборзели”.
Голос за кадром сообщает, что проходит десять минут.
Голос за кадром: “Прошло десять минут”.
Кирилл натягивает через голову полотняную рубаху с красивой тесьмой на рукавах и вороте. Рубаха потная, Кирилл ходит в ней заниматься в клуб исторической реконструкции приемов строевого и личного боя эпохи викингов “Серебряный Волк”. Сверху на рубаху он аккуратно выкладывает расплетенный колтун из талисманов и оберегов. Велит выключить свет и налить ему сто граммов водки. Закуривает. Все сидят в темноте. Кирилл резко встает и рывком открывает дверь. Быстро идет по длинному коридору общежития к кухне, где уже стоит аппарат для квартирного концерта. Дот, Дрейч и Рая бегут за ним. На кухне общежития ДСВ и впрямь солидно народу – человек тридцать. Сидят на больших электроплитах, на стульях, на полу, на раковине. Пьют пиво и водку. Курят. Какая-то девочка поет тусклым голосом заплесневевшие бардовские песни. Загончик для музыкантов обозначен горящим частоколом прилепленных к потрескавшемуся кафельному полу церковных свечей. Там стоит подключенная белая электрогитара “Лед Стар” и черная бас-гитара, заделанная под “Ибанез”. Кирилл и Дот перепрыгивают частокол, берут инструменты и с ходу начинают играть, нетактично и безобразно прервав девочкино-бардовскую песню про “солнышко лесное”. Аппарат Дрейч выставил достаточно мощный – целых два комбика “Вермона” – через один идет гитара и бас, через другой – голос с эффектом “ревер-хорус”. Жуткое завывание зафуззованной гитары в си-миноре сразу настраивает всех на философский лад. Кирилл, почти попадая в ноты, рычит “Шаг-вдох-выдох-шаг-шаг-вдох” и “Алу Хейммдалль Тиларидс”. Ясное дело, это шаманизм. Шаманский характер песни подтверждает раскрашенная черно-красными полосами бледная рожа, свастика на лбу и пригоршня звенящих оберегов на груди.
Голос за кадром сообщает, что проходит сорок пять минут.
Голос за кадром: “Прошло сорок пять минут”.
Кирилл повелительным жестом протягивает руку к парню, сидящему с бутылкой пива. Тот мнется. Кирилл нагло отбирает бутылку, запрокидывает надо ртом, пьет, проливая на рубаху и гитару. Утирает рот рукавом. Слова “сейчас последняя песня нашей новой программы”, “про любовь”, “у нас вообще все песни про любовь”, “а это последняя”, “и про любовь”, “из новой программы”, “шухер, запись, раз-два-три-четыре”. На раковине сидит девушка Лада. При слове “любовь” она вздрагивает и смотрит на Кирилла. Кирилл считается ее парнем, он даже жил у нее какое-то время. Он вообще ее первый мужчина. Он не звонил ей уже три с половиной недели, и о концерте она узнала случайно. Кирилл, пропев первый куплет, цинично и пьяно, в упор смотрит на Ладу. На втором куплете она не выдерживает и начинает потихоньку плакать. Кирилл очень доволен. Песня заканчивается его очень чистым и высоким ми. Раньше у него так не получалось. Люди воют и хлопают. Кирилл топчет церковные свечи. К нему кидается Оля-Марадона. Кирилл демонстративно целуется с ней взасос, осторожно косясь на Ладу. Лада всхлипывает и убегает из кухни. Зажигают верхний свет. Становится видно, что Кирилл с перепою сильно потел, и свастика у него на лбу издалека похожа на небрежно написанное слово “ХУЙ”. Кирилл с Дотом, окруженные особо преданными поклонниками, медленно и с наслаждением движутся к комнате 1912-1. Слова “круто отыграли”, “море драйва”, “чуваки, вы супер”, “бля, я даже не ожидал”, “а запись есть”, “поздравляю”, “спасибо” и “если кто хочет, может купить записи у меня, по червонцу”. Дрейч берет Кирилла за рукав и отводит в сторону. Доверительно таращит глаза. Просит, чтобы Кирилл пустил его и Раю в свою комнату номер 1912-1 “хоть на полчасика”. Кирилл, сально ухмыляясь и подмигивая, отдает длинный ключ Дрейчу. Дрейч благодарит и сваливает.
Голос за кадром сообщает, что проходит двадцать минут.
Голос за кадром: “Прошло двадцать минут”.
В торце длинного коридора около блока 1912 на грязном полу сидит десятка полтора человек. С краю сгорбились Кирилл и Дот. Они очень устали и уже не могут пить пиво. Общим вниманием завладел некто Боб, бородатый и пьяный джентльмен в сильных очках наперекосяк. Под акустическую гитару “Кремона” с трещиной и нейлоновыми струнами он поет замшелые бардовские песни и кусочки саундтрека из мультипликационного фильма “Бременские музыканты”. При каждом крике “е, е-е, е-е” Кирилл и Дот морщатся и отворачиваются от поющих. Иногда они, заглушая нетрезвый хор, вместо “е, е-е, е-е” орут “кам он бэйби, лайт май фаер”. Бобу это не нравится, он сверкает глазами из под очков, но терпит. Кирилл спохватывается, что он так и ходит с крашеной рожей, а мыло и полотенце находятся в запертой комнате, из которой доносится приглушенный скрип кровати. Он громко и невпопад хохочет. Боб прерывает грустную лирическую песню из репертуара бардов Никитиных. Слова “ты что, с ума сошел”, “ой, я не могу”, “это между прочим свинство, тебе не нравится, ты и молчи”, “да я не потому”, “тоже мне хозяева жизни”, “ладно, вы тусуйтесь себе, а мы сорвемся на пар сек”.
Кирилл и Дот идут по длинному коридору умываться к соседям. Стучат в комнату 1914-3. Дверь открывается. Из нее вырывается жемчужно-зеленый сладковатый дым и музыка группы “Кинг Кримсон”. Высовывается веселая волосатая красноглазая рожа. Это Заяц. Он не студент. Он незаконно живет в общежитии ДСВ вместе со студенткой Масей Есауловой. После квартирного концерта группы “Железный Нарком” они ушли к себе в комнату курить анашу. Заяц предлагает Кириллу и Доту вместе покурить анаши. Кирилл умывает рожу, остервенело соскребая свастику и черно-красные полосы ногтями. Рожа становится красная. Кирилл, Дот, Заяц и Мася курят остатки анаши. Анаша хорошая, вставляет сразу и по доброму. Кириллу, Доту, Зайцу и Масе весело и смешно. Они хохочут и хотят есть. Заяц достает трехлитровую банку квашеной капусты, вываливает ее в таз для грязного белья. Давясь хохотом, мычит что-то вроде “Кирюха, давай уподобимся козлам”. Становится на четвереньки и жрет прямо из тазика. Квашеная капуста свисает изо рта какими-то экзотическими соплями. Слова “лисичка сказала побежали и все побежали”, “меня что-то не цепляет совершенно”, “осьминогий семихуй”, “у будильничков есть такая кнопочка”, “Джа нас не оставит”, “гони чиру, ссыка”, “сено это тоже трава” и “бля, как-то меня прет уже немилосердно”.
Голос за кадром сообщает, что проходит двадцать минут.
Голос за кадром: “Прошло двадцать минут”.
Кирилл, Дот и Заяц идут в торец коридора потусоваться с народом. Им весело и расслабленно. Они идут медленно. Случайно встретив вьетнамца в пляжных тапочках, осторожно несущего на сковороде жареную селедку, они начинают так смеяться, что вьетнамец пугается и убегает вместе со сковородой. В торце коридора продолжается бардовская вакханалия. Кирилл, Дот и Заяц, возгогатывая, валятся рядом на грязный пол. К Кириллу подходит девочка Марина. Она учится с ним на одном факультете. Она очень недовольна. Ей пришлось утешать Ладу, вместо того, чтоб участвовать в бардовской вакханалии. Она ругает Кирилла сволочью, алкоголиком, засратой рок-звездой и подлецом. Выволакивает его из компании Дота и Зайца. Сообщает, где скрывается плачущая Лада. Кирилл идет на лестничную клетку. Находит плачущую Ладу. Слова “извини, но я с тобой больше не могу”, “значит, все”, “ну значит все”, “а я”, “я не знаю, я тебе не хозяин”, “ну мне же плохо”, “а кому сейчас легко, считай, что мы расстались” и “гад”.
Веселый Кирилл возвращается к Доту и Зайцу. С облегчением присаживается спиной к стене. Марина смотрит на него осуждающе, и, похоже, готовится устроить ему взъебку мозгов. Внезапно дверь комнаты 1912-1 с грохотом распахивается, ударяясь в боковую стену. Из комнаты вылетает рыдающая Рая. У нее в кровь разбит нос и под левым глазом свежий аккуратный синяк. Она несется по длинному коридору, часто перебирая толстыми короткими ногами в модных туфлях на высокой платформе. Роняет и подбирает прозрачную виниловую сумочку с похабной косметичкой. Следом выскакивает Дрейч. У него ободраны костяшки на правом кулаке. Оба исчезают на лестничной клетке. Вся тусовка в обалдении. Замирают даже тупо хихикающие Кирилл, Дот и Заяц.
Голос за кадром сообщает, что проходит двадцать минут.
Голос за кадром: “Прошло двадцать минут”.
Поздний вечер, но никто не расходится. Всем интересно, чем же кончится дело. Кирилл снял мораторий и пустил к себе в комнату особо приближенных к рок-музыкантам. Особо приближенные пьют паленую водку “Золотое Кольцо”. Рассеянно слушают альбом группы “Железный Нарком” “Я обращаюсь к своему народу” и альбом Александра Непомнящего “Экстремизм”. Кирилл витиеватым матом рекомендует всем курить в длинном коридоре. Все выходят и задумчиво пускают дым. Слова “да Макаревич – ваще козлиный попсюк”, “а твой Летов – мудак и коммунист”, “сам ты мудак”, “между прочим, в Национал-Большевистской партии еще и Курехин, и Ревякин, и Непомнящий”, “себя забыл”, “я про бардов всяких пидорских даже говорить не хочу, говна-пирога”, “вот и молчи, что бы ты понимал”, “блядь, барды – творческие импотенты, сплошное нытье”, “фестиваль надо мутить, дело делать” и “что, опять фестиваль, крейзанулся, что ли”. В дальнем конце коридора появляется Дрейч. Даже в полутьме видно, что он где-то надрался до поросячьего визга. Дрейч молча забирает из комнаты свой рюкзак, пошатываясь, подходит к тазику с сухим цементом около развороченных отопительных труб в коридоре. Наклоняется над цементом. Блюет с таким драйвом, что сухой цементный порошок поднимается серым облачком. Поворачивается к Кириллу. Говорит «спасибо». Уходит.
Голос за кадром сообщает, что проходит пять часов.
Голос за кадром: “Прошло пять часов”.
Кирилл и Дот сидят над книжной полкой, заменяющей стол. Пьют остывший чай. Курят сигареты, купленные на деньги, вырученные от продажи альбома “Я обращаюсь к своему народу”. Кирилл раскладывает мятые десятки на две равные кучки. Радуется, что Дрейч так нажрался и не спросил свою долю. Сквозь пыльные серо-желтые занавески наползает поздний осенний рассвет. Слова “вот так и будем теперь играть”, “да вообще чума, круто отыграли”, “новая концепция, вкинься, электрошаманизм”, “зря ты рожу красишь”, “это ты зря не красишь”, “корневой драйв должен быть”, “надо запись сделать”, “это придется опять с Бекаром”, “бля, я с ним больше не могу играть, у него то ремонт, то семейные проблемы, то институт”, “языческий должен быть альбом”, “а все-таки, мы даже в таком составе кому хошь задницу надерем”, “да, нам надо друг за друга держаться” и “слушай, я ее послал, и мне как будто легче стало”. Кирилл и Дот, очень довольные, расползаются по соседним кроватям, не раздеваясь, натягивают на себя казенные шерстяные покрывала. Отрубаются. Затемнение. Голос за кадром сообщает, что на следующее утро Кирилл и Дот поедут в холодной электричке домой в подмосковное село. Что запись альбома удастся меньше чем наполовину. Что сразу после записи группа “Железный Нарком” прикажет долго жить. Что все попытки начать заново доведут Дота и Бекара до жуткой ссоры, и они навсегда прекратят разговаривать. Что Кирилл, цинично все взвесив, предпочтет играть с Бекаром, поскольку тот – гораздо лучший музыкант чем Дот, и, к тому же, располагает домашней студией. И что, спустя три года Кирилл и справедливая девочка Марина поженятся.
Голос за кадром: “Я здесь ни при чем”.
Константин Кудряшов
