Гений композитора Шостаковича настолько велик, что рассказать о нем в коротком очерке невозможно. Позволю себе лишь один штрих к его портрету. Дмитрий Дмитриевич Шостакович родился в Петербурге 25 сентября 1906 года.
Во многих биографических работах, статьях и мемуарах, посвященных Шостаковичу и касающихся его жизни и творчества, очень часто, к сожалению, встречаются нелепые домыслы, а то и откровенное вранье. Реальная же биография нашего великого соотечественника, искажается в угоду личным амбициям нечистоплотных авторов, лишь понаслышке знающих об описываемых ими событиях, а потому огромную ценность представляют собой свидетельства самого композитора – его письма к очень близкому своему другу Гликману, профессору Санкт- Петербургской консерватории. Вот фрагмент одного из этих писем и комментарий профессора.
«19 июля 1960 года. Жуковка.
Дорогой Исаак Давидович. Спасибо тебе большое за то, что ты выручил деньгами моего Максима. Хочется верить, что ты живешь в Зеленогорске хорошо, и пребывание в этом райском месте пойдет тебе на пользу. Я вернулся из поездки в Дрезден. Меня там хорошо устроили для создания творческой обстановки… Творческие условия оправдали себя: я сочинил там 8-ой квартет. Как я ни пытался выполнить вчерне задания по кинофильму, пока не смог. А вместо этого написал никому не нужный и идейно порочный квартет. Я размышлял о том, что если я когда-нибудь помру, то вряд ли кто напишет произведение, посвященное моей памяти. Поэтому я сам решил написать таковое. Можно было бы на обложке так и написать: «Посвящается памяти автора этого квартета». Основная тема квартета – ноты D.Es.C.H, то есть мои инициалы (Д.Ш.). В квартете использованы темы моих сочинений и революционная песня «Замучен тяжелой неволей». Мои темы следующие: из 1-й симфонии, из 8-й симфонии, из Трио, из виолончельного концерта, из Леди Макбет, намеками использованы Вагнер (траурный марш из «Гибели богов») и Чайковский (2-я тема 1-й части 6-й симфонии). Да: забыл еще мою 10-ю симфонию. Ничего себе окрошка.
Псевдотрагедийность этого квартета такова, что, сочиняя его, я вылил столько слез, сколько выливается мочи после полдюжины пива. Приехавши домой, два раза пытался его сыграть, и опять лил слезы. Но тут уже не только по поводу его псевдотрагедийности, но и по поводу удивления прекрасной цельностью формы. Но, впрочем, тут, возможно, играет роль некоторое самовосхищение, которое, возможно, скоро пройдет и наступит похмелье критического отношения к самому себе. Вот и все, что произошло со мной в Саксонской Швейцарии. Передай сердечный привет Фане Борисовне и прими мои лучшие пожелания.
Д.Шостакович».
Но что же предшествовало сочинению 8 квартета? И.Д.Гликман вспоминает:
« В 20-х числах июня 1960 года Дмитрий Дмитриевич приехал в Ленинград и поселился не в Европейской гостинице, как он обычно делал, а в квартире сестры Марии Дмитриевны. 29 июня рано утром Дмитрий Дмитриевич позвонил мне и попросил немедленно прийти к нему. Когда я мельком взглянул на него, меня поразило страдальческое выражение его лица, растерянность и смятение. Дмитрий Дмитриевич поспешно повел меня в маленькую комнату, где он ночевал, бессильно опустился на кровать и принялся плакать, плакать громко, в голос. Я со страхом подумал, что с ним или с его близкими произошло большое несчастье. На мои вопросы он сквозь слезы невнятно произносил: «Они давно преследуют меня, гоняются за мной…» В таком состоянии я никогда не видел Дмитрия Дмитриевича. Он был в тяжелой истерике. Я подал ему стакан холодной воды, он пил ее, стуча зубами, и постепенно успокаивался. Примерно час спустя, Дмитрий Дмитриевич, взяв себя в руки, начал мне рассказывать о том, что с ним случилось некоторое время тому назад в Москве. Там было решено, по инициативе Хрущева, сделать его председателем Союза композиторов РСФСР, а чтобы занять этот пост, ему необходимо было вступить в партию. «Поспелов всячески уговаривал меня вступить в партию…, а я, как мог, отказывался от такой чести, ссылался на свою религиозность. Я был совершенно измотан этим разговором. При второй встрече с Поспеловым он снова прижимал меня к стенке. Нервы мои не выдержали, и я сдался. В Союзе композиторов сразу узнали о результате переговоров с Поспеловым и кое- кто успел состряпать заявление, которое я должен, как попугай, произнести на собрании. Так знай: я твердо решил на собрание не являться. Я тайком приехал в Ленинград, поселился у сестры, чтобы скрыться от своих мучителей. Мне все кажется, что они одумаются, пожалеют меня и оставят в покое. А если это не произойдет, то я буду сидеть взаперти. Но вот вчера вечером прибыли телеграммы с требованием моего приезда. Так знай, что я не поеду. Меня могут привести в Москву только силком, понимаешь, только силком». Сказав эти слова, звучавшие как клятва, Дмитрий Дмитриевич вдруг совершенно успокоился. Первый шаг был сделан.
Своей неявкой он сорвал готовившееся с такой помпой собрание. Обрадованный этим я попрощался с ним и обещал на днях навестить отшельника. Однако он, не дождавшись меня, сам без предупреждения приехал 1 июля поздно вечером ко мне в Зеленогорск . Шел дождь. Дмитрий Дмитриевич выглядел измученным, вероятно, после бессонной ночи с ее душевными переживаниями. Едва переступив порог нашей хижины, сказал: «Извини, что так поздно. Но мне захотелось поскорее увидеть тебя и разделить с тобой мою тощищу». Я тогда не знал, что эту грызущую его «тощищу» он через несколько недель изольет в музыке Восьмого квартета. Дмитрий Дмитриевич говорил тогда о могуществе судьбы и процитировал строку из пушкинских «Цыган» – «И от судеб защиты нет». Слушая его, я вдруг с грустью подумал, не склонен ли он покориться судьбе, сознавая невозможность сразиться с ней и победить ее. К сожалению, так и случилось. Собрание, походившее на трагифарс, было организовано вторично, и Дмитрий Дмитриевич, сгорая от стыда, зачитал сочиненное для него заявление о приеме в партию».
Виктор Каширников
