Режис Кампо (Régis Campo, 1968 г.р.) – один из самых успешных французских композиторов среднего поколения. Ученик Жерара Гризе в Парижской консерватории, он с 1992г. по 1996г. регулярно консультировался с Эдисоном Денисовым и считает его одним из своих наставников. Стиль Режиса Кампо не поддаётся устоявшимся определениям и неслучайно заслужил репутацию маргинального. Его каталог насчитывает более 250 опусов; среди них – две оперы, пять квартетов, концерты, камерная, симфоническая, вокальная музыка для разных составов, музыка к кино. Произведения Кампо исполняются известными музыкантами, среди которых – дирижёры Кент Нагано, Джон Нельсон, Марк Минковский, Жан-Клод Казадсю, пианисты Джей Готтлиб и Бертран Шамайу, сопрано Фелисити Лотт, а также престижные коллективы (Ensemble intercontemporain, London Sinfonietta, Ensemble Modern, симфонический оркестр Беркли, Филармонический Оркестр Французского Радио и мн.др.). Режис Кампо – лауреат нескольких композиторских конкурсов, в том числе: Гаудеамус (1996), конкурс Анри Дютийё (1996), Sacem (2005). В 2015 г. он был номинирован во Франции как «композитор года», а в 2017 стал членом Французской Академии изящных искусств.
Корреспондент Специального Радио, музыковед Екатерина Купровская, встретилась с композитором в Париже.
EK : Каковы основные черты твоей музыки?
РК : В моём творчестве два полюса: с одной стороны, мелодический, иногда лирический, который часто характеризует русскую музыку – Эдисона Денисова, например. Я всегда поражался тому, насколько органично в его творчестве совмещаются современный стиль и глубокий лиризм, способный создать сильнейший эмоциональный накал. С другой стороны, у меня присутствует сильное ритмическое начало – нечто вроде непрерывной пульсации. Но это не репетитивная музыка, а, скорее, как у Стравинского, такой внутренний мотор. То есть я постоянно нахожусь между этими двумя полюсами.
Также я стремлюсь избежать всего мрачного, что связано с современной музыкой. Это заставляет меня обращаться к консонантным звучностям. В то же время, если я слишком «консонантнен», мне становится скучно и кажется, что я поворачиваю назад. Ведь во Франции есть неоклассические композиторы, но я совсем не люблю это течение. Я даже считаю, что это опасно в политическом отношении.
С другой стороны, во французской музыке есть и острый аванград, который зачастую заходит так далеко, что я в нём теряюсь. Поэтому в своём творчестве я стараюсь придерживаться равновесия, некой золотой середины.
EK : В одном из интервью ты говорил о том, что тебя пугает «академизм серьёзности», или «апология серьёзности», свойственная современной музыке.
РК : В сегодняшней французской музыке существует явная неподатливость по отношению к эмоциям. Недавно я слушал интервью Тристана Мюрайя – замечательного композитора. Но у меня создалось ощущение, что он был не в состоянии произнести такие слова, как «эмоция», «чувство», «мелодия». Как будто в музыке их не существует, или эти понятия устарели! Но ведь эмоции всегда будут существовать, в этом же и есть смысл любого искусства! Такие композиторы, как Мюрай, напоминают мне учёных из Центра научных изысканий или же гиков, которые живут в своём, параллельном мире, полностью отрешённых от реальности. Смысл творчества состоит совсем не в этом.
EK : В чём тогда, по-твоему, состоит смысл творчества ?
РК : Творчество связано, для меня, с детством в Марселе – моём родном городе. С ним связано чувство цвета и солнца. Может быть, это выглядит, как клише, но когда я был маленький, я любил проводить время, наблюдая за солнечными лучами, впадая в такое медитативное состояние, какое бывает перед тем, как уснуть или потерять сознание. Для меня музыка – это постоянное удивление, очарование, я очень люблю красивую музыку. Наверно, поэтому, когда я впервые услышал Lontano Лигети, я просто впал в безумство – несмотря на то, что все эти гармонии были для меня совершенно новыми, это было так красиво! Это было похоже на вид из иллюминатора – эти фантастические пейзажи, созданные облаками, и когда чувствуешь себя таким маленьким по сравнению с ними… Таково было моё ощущение от музыки Лигети, мне было тогда примерно 5-6 лет.
EK : В какой момент, в каком возрасте ты осознал, что хочешь стать композитором? Что ты не можешь жить иначе, чем сочиняя музыку?
РК : Я с самого начала сочинял, но это было как бы между делом. Но когда мне было лет 16-17, ситуация изменилась. Я открыл для себя Мессиана, Ксенакиса, Пендерецкого с его новыми звучностями, Реквием Лигети… Особо на меня воздействовал Лютославский, в частности – его 3-я симфония. В то время он говорил о том, что ищет «новую большую мелодию». Видимо, он имел в виду иную манеру выражения – менее сумрачную, ведь до этого он постоянно имел дело с очень плотными кластерами. Я тогда подумал: вот есть же великие композиторы, которые озабочены теми же проблемами, что и я, и эти проблемы имеют для них такое же важное значение. Я слушал Лютославского, изучал его партитуры, и мне стало ясно – да, это именно то, чем я хочу заниматься в жизни; что бы ни случилось, я хочу писать музыку.
Я думаю, разделить человека на композитора и личность невозможно, это одно целое. А потому сочинение музыки началось для меня очень рано – задолго до того, как я это осознал : в то время, когда я, совсем маленький, смотрел на море и на солнечные лучи, играющие на его поверхности, и уже тогда пытался представить их в музыкальном отображении.
Я поступил в Парижскую консерваторию, в класс Жерара Гризе. Но до этого я учился в Марселе (в региональной консерватории – эквивалент музыкального училища в России. – Е.К.), где мне посчастливилось быть учеником Жоржа Бёфа. Так что я уже имел немалый музыкальный опыт. Когда я оказался в парижском микрокосме современной музыки, я ощутил в нём опасность академизма.
ЕК : Как ни странно, многие французские композиторы твоего поколения, с которыми мне приходилось общаться, говорят о «кандалах» академизма, которые они ощутили на себя во время учёбы в парижской консерватории. Тогда как в России нам кажется, что французская школа – это питомник авангардной музыки.
РК : В этой связи мне снова вспоминается Эдисон Денисов – для меня он является образцом. Когда только начинаешь сочинять музыку, лучшее качество, которым ты можешь обладать – это упрямство. И когда ты учишься в классе композиции, нужно делать прямо противоположное тому, чему тебя учат.
ЕК : Чтобы «убить отца», в некотором роде?
РК : Совершенно верно! В Марселе моим «отцом» был Жорж Бёф. Он был слишком милым, чтобы мне хотелось ему противостоять. А вот в Париже я был против всех – кроме Денисова и Дютийё. Но они были вне «институции». А в консерватории моими учителями были, среди прочих, Ален Банкар и Жерар Гризе. Я всё время был несогласным, мне хотелось быть независимым. Но вообще-то это трудно. С другой стороны, мне нравилось учиться у Гризе – он знакомил нас с большим количеством разной музыки, и его собственные сочинения меня тоже интересовали. Но я ни в коем случае не хотел становиться его эпигоном. Кроме того, его всегда раздражал мелодизм, а для меня был очень важен. Можно схематизировать таким образом: я мыслю горизонтально, а он – вертикально. Когда я написал Commedia, он сказал мне с иронией: «А вы знаете, что вообще-то можно использовать и два голоса?» Поскольку на его вкус моё произведение было слишком монодийным. Ещё он не любил в моей музыке то, что я много писал в верхнем регистре, тогда как он предпочитал низкие регистры, более интересные в плане обертонов.
EK : Как проходит твой творческий процесс? Как рождается твоя музыка?
РК : Я пишу каждый день. Это даёт дисциплину. Даже если у меня нет никаких идей, я всё равно пишу. И я знаю, что придёт такой момент, когда идея появится. И сыграет роль магнита, притянет к себе другие. И даже если я сомневаюсь, говорю себе : «Ну, это не идея века», тем не менее постепенно она начинает меня затягивать и я понимаю, что просто обязан её использовать.
ЕК : То есть ты пишешь много эскизов?
РК : Да, я стараюсь, чтобы было много идей – очень коротких и простых, но обладающих максимальной смысловой нагрузкой и выразительностью. Это могут быть небольшие мотивы по 4-5 нот, но в определённом регистре, с определённым тембром, а также с чётко определёнными ритмом, темпом и динамикой.
ЕК : Некий звуковой объект, в котором все параметры строго определены?
РК : Именно так. Это как персонаж, которого я выдумываю, имеющий своё собственное лицо. Затем я придумываю второй; он может быть контрастным первому. Затем я смотрю, какие между ними могут быть отношения : напряжение, столкновение, взаимодействие, слияние и т.д. Мой процесс вполне бетховенский : в том смысле, что я предпочитаю иметь дело с небольшим количеством первоначальных элементов, но при этом создавать ощущение бесконечного мира.
ЕК : Значит, важную роль играет развитие?
РК : Конечно. Кстати, когда я показал Commedia Эдисону Денисову, он мне так и сказал: «Вы умеете развивать». Именно поэтому меня никогда не тянуло к множественности музыкальных элементов, как у Булеза, например. Правда, вначале я немного это делал.
ЕК : Какие из своих сочинений ты считаешь наиболее показательными для тебя ? С какими ты бы хотел познакомить русскую публику?
РК : Прежде всего, конечно, Pop Art (2002).
https://www.youtube.com/watch?v=ZoiEbeIK9Ao
Это сочинение написано для традиционного камерного состава, поэтому оно много исполняется разными коллективами. Затем я бы отметил Фортепианный концерт (1998),
и Lumen II для оркестра (2006-2013), который представляет собой единую бесконечную мелодию.
Назову также пьесу для камерного оркестра, которую я написал в июне 2017г., под названием Street Art (2017). Она построена на одном мотиве, который бесконечно «вращается» – в течении 16 минут.
У меня есть опера Quai–Ouest по пьесе французского драматурга Бернара-Марии Кольтеса (Bernard-Marie Koltès). В ней мне особенно дорог один момент – это трио сопрано, большой лирический ансамбль, основанный на одной-единственной фразе Кольтеса. В оркестре там, кстати, появляются квази-спектральные гармонии.
ЕК : Ты преподаёшь композицию в марсельской консерватории. А что бы ты мог посоветовать молодым русским композиторам ?
РК : Самое главное, что я бы сказал: даже если у вас есть сомнения, беспокойство по поводу вашего творчества – пишите музыку несмотря ни на что! Постоянно и как можно больше! Встречайтесь с исполнителями, ходите на концерты, чтобы слушать новые сочинения. И если вам хочется писать оперу – пишите оперу! Если вам хочется писать музыку к кино – пишите музыку к кино! Делайте то, к чему вас тянет, следуйте своей интуиции, не беспокойтесь : придёт время, и вы будете счастливы, что проделали этот путь.
Конечно, иногда это трудно. Но никогда не нужно жаловаться. Негатив притягивает негатив.
Если вам хочется написать пьесу для оркестра – пишите. Даже если вам её никто не заказывал. Однажды ваша партитура притянет своего исполнителя – притянет той энергией, которая в ней заложена.
Можно, конечно, взять в пример Сальвадора Дали, который сказал: «Единственное различие между мной и сумасшедшим – в том, что я не сумасшедший». Но нужно быть сумасшедшим! Он также говорил: «Я так долго старался быть гением, что в конце концов я им стал!» Можно перефразировать его слова: если долго стараться написать великое сочинение, то в конце концов ты его напишешь! Когда вам 20 лет, нужно быть безумцем, и позволить себе дерзость сказать: я напишу шедевр. Да, нужно себя настраивать, и магия сработает.
Ещё хочу посоветовать молодым композиторам интересоваться партитурами их ещё более молодых коллег. В 20 лет интересуйтесь тем, что пишут 15-летние; в 30 – тем, что пишут 20-летние и т.д. Вы обязательно чему-нибудь научитесь. Я сам с большим интересом общаюсь со своими студентами – и не только касательно их музыки. У них всегда есть чему поучиться – в самых разных областях.
Как говорил Дягилев тем, кто работал с ним: «Делайте что угодно, но удивите меня!» Именно это делал Стравинский. В этом и есть смысл творчества: в день концерта, когда слушатели открывают твоё сочинение, нужно, чтобы все были удивлены, даже сам композитор ! И ради этого можно сделать всё, что угодно!
ЕК : Когда ты пишешь музыку, ты следуешь этому девизу?
РК : Именно так!
ДЛЯ SPECIALRADIO.RU
Текст интервью на французском языке
