В детстве мне с трудом удавалось учить стихи, и я придумывала мелодии к ним, чтобы легче запомнить слова. Так у меня получилась серия песенок, которые, возможно, я когда-нибудь издам для детей. Когда мне было лет пять, я уже играла на скрипке, что-то по-детски скрипела, но отец взял меня в проект, как элемент шоу. Это было в Литве, и в определенный момент во время большого перформанса я вышла сыграть свою песенку. Со сцены меня уводили папины музыканты, потому что от восхищения процессом я забыла уйти сама.
На скрипке мне захотелось играть где-то в три-четыре года и начала я учиться в семилетке имени Гнесиных, где уже училась моя кузина Ася, с которой я во всем брала пример. Потом я поступила в гнесинскую десятилетку, потом училась в Мерзляковском училище при Московской консерватории и в Классической академии им Маймонида.
Занимаясь скрипкой всю жизнь, я перепробовала множество вариантов звучания, работала с разными эффектами, играла на электроскрипке, а сейчас мне снова стал интересен акустический инструмент, потому что и без применения примочек у этого инструмента невообразимое богатство возможностей. Скрипка, вопреки мнению многих, жанрово универсальна. Помимо академической музыки, она одинаково прекрасно звучит в джазе, в роке, в этнике или авангарде. Это средство для выражения и высказывания, главное, чтобы было о чем…
У меня был проект – мы вдвоем с танцором-эвритмистом больше месяца ездили по Великобритании – он танцевал, а я играла. Позднее я пришла к контактной импровизации, к музыкально-движенческим перформансам, где я одновременно сочетала игру на скрипке, движение и пение.
С самого юного возраста я была преданным зрителем выступлений моего отца. Помню, после окончания концертов, когда уже публика начинала расходиться, я бежала через сцену, карабкаясь по ступенькам, к отцу в гримерку. Он – музыкант, полностью погруженный в творчество и не придающий значения почестям и славе. Всегда были фотографы, о нем выходили статьи, а радио и телевизор передавали его выступления, но у нас в семье этому не придавалось большого значения, и я приняла эту модель с самого детства.
Чекасин всегда такой: он в музыке и на сцене, и дома, и это для него абсолютно естественно. Если папа был дома, то это была постоянная игра на инструментах, он – на клавишах, на саксофонах, на кларнете, я – на скрипке и пела. Мы слушали пластинки и записи, в основном джазовые. Много у нас было классики: Моцарт, Бах, Бетховен.
Мама моя тоже училась музыке, одно время работала в ДК «Москворечье», где они и познакомились с папой. Она серьезно занималась моим образованием – находила хороших педагогов, не давала расслабиться, оберегала от пошлости в творчестве и до сих пор остается самым большим моим критиком. В школе я очень любила физику, химию, биологию и в какой-то момент думала, что стану врачом, но потом стала замечать, что многие врачи – музыканты, а музыканты – врачи. Выбор был непростой, но музыка взяла верх. К тому же, решила я, люди всегда могут поменять профессию – сколько таких примеров!
Училась музыке я, по большей части, в Москве, если не считать мастер-классов в Лондоне, Литве, Бельгии и Германии – обычная музыкальная жизнь. С самого детства на мое музыкальное воспитание влиял, конечно, отец. Его пластинки, Эллы Фитцджеральд и Дюка Эллингтона были заслушаны до дыр, любила и рок, и джаз, и академическую музыку, обожала Прокофьева. Образование получила как академический скрипач. С большим интересом всегда относилась к фольклору и различным этническим направлениям в музыке, с детства участвовала в народных коллективах.
Чуть позже, с девяти лет, я работала в театре Станиславского и Немировича-Данченко, и очень гордилась этим, ведь этот театр – один из крупнейших музыкальных театров страны. С нами занимались итальянским языком, потому что мы пели «Отелло». Мы много репетировали, работали с дирижером, и там я полюбила процесс подготовки к представлению, не менее интересный, чем конечный результат, когда ты уже стоишь в настоящих красивых костюмах на сцене и погружаешься в театрально-музыкальное таинство. Конечно, на ребенка все это влияет. Я даже подумывала поступать на актерский, но не решилась и осталась в музыке. Нравилось сочинять собственные композиции, записывать их дома.
Через арт-рок я пришла к синтетическим проектам, а традиционным джазом занялась существенно позже. Сейчас я одинаково открыта ко всем жанрам и направлениям в творчестве.
Огромное число пластинок, записей, самих музыкантов, безусловно, влияли на меня в разное время и формировали мой вкус, но особо выделить кого-то я, пожалуй, не смогу. Осталось такое подростковое впечатление: меня привели на репетицию, где мой любимый скрипач Вадим Репин играл испанскую симфонию Лало с оркестром, я сидела около литавр, и эффект был ошеломляющий – экстатический, джаз-роковый.
Академическое музыкальное образование дает хорошую базу знаний, расширяет кругозор. К тому же я росла в семье музыканта, осуществляющего яркие разноплановые проекты, связанные с разными жанрами: театром, кино и музыкальным перформансом. Я постоянно открывала для себя разную музыку: например, фольклором я начала заниматься, потому что в школе был факультатив, но это увлечение сопровождает меня до сих пор. Становится только интереснее и интереснее, и в моем новом альбоме “Голоса” много от русского фольклора, хотя я использую его лишь как один из возможных языков.
Трио Ганелин-Тарасов-Чекасин распалось в 1986м, в котором я как раз родилась, так что их концерты я могла слышать разве что в утробе мамы. Конечно, – слушала их записи, а также дуэты двух мастеров трио – Чекасина и Тарасова. У Ганелина была когда-то на мастер-классах по композиции в кино.
Выросла я на других проектах отца – на его замечательном квартете, на ежегодных, семи – десяти мероприятиях в сезон в рамках проекта «Чекасин и гости» в Центральном Доме Художника. Я была на каждом, и в каждом – участвовали прекрасные отечественные и зарубежные музыканты, создававшие во взаимодействии с Чекасиным замечательную музыку прямо на сцене.
Мне не интересны какие-то рамки, я их не люблю, и я с трудом их принимала и во время обучения. Я выполняла все предписания в академическом произведении, это было неизбежно в нашей очень традиционной школе и даже интересно, но всегда хотелось выйти за эти железные рамки. Это привело меня к собственным проектам, синтетическим в плане стилистики, а так же участию в таких интересных коллективах как «Кафтан Смеха», откуда пошло наше творческое сотрудничество с Анатолием Рясовым – автором романа, легшего в основу программы «Расслоение», изданной тройным альбомом в 2010 году при участии многих прекрасных музыкантов.
Образовав с Анатолием “арт-проект Шёпот”, мы почти уже десять лет сотрудничаем, и в создании своих произведений находим новые и интересные, надеюсь, подходы и решения. Как музыкант, я много работаю и гастролирую, а «Шёпот» остается зоной наших музыкально-литературных исследований.
Первым важным событием в рамках этого проекта стала постановка «Голодарь» по новеллам Франца Кафки, которая дебютировала в Доме Высоцкого на Таганке в 2008 году. Это необычное представление с мощным роковым, фольклорным и академическим музыкальным наполнением не сходила со сцены больше трех лет. В создании всех элементов этого спектакля мы отталкивались и от текстов Кафки, и от его биографии, и от особенностей его судьбы и времени. Жаль, что на видео остались только отрывки, но проект был прекрасный, и может быть он еще возродится, как знать!
А совсем недавно вышел в свет наш новый альбом «Голоса». Вся музыка в нем исполнена голосами, то есть в качестве музыкальных инструментов выступают тоже исключительно голоса. Нам было интересно работать с разными эффектами, особенно это слышно в композициях Анатолия – не только автора текстов, кандидата политических наук, но еще и талантливого звукорежиссёра. Записывали и сводили все композиции мы сами, находя время, свободное от моего гастрольного графика. В некоторых частях этого цикла мы пели по выписанным в процессе сочинения нотам, а где-то это была оперативная композиция и сквозное исполнение.
Нам были очень интересны взаимоотношения звука и тишины. Мы исследовали слово, его разнообразное звучание и безмолвие, различные сочетания вокальных приемов и возможности передачи эмоционального состояния сильно ограниченными средствами. Сами стихи Анатолия Рясова из книги «Сырое слово», которые использованы в нашем альбоме очень интересны и обладают глубокими философскими смыслами. Во время нашей работы какие-то тексты ушли, другие пришли, и, наконец, выстроился порядок этих композиций, ставшей музыкальной сюитой, исполненной «на разные голоса».
СЛУШАТЬ: Трек «Тюль-пан» из альбома «Голоса» исполнителя арт-проект “Шепот”. Трек 1 из 20.
Альбом состоит из двадцати треков – композиций длительностью от одной до восьми минут – всего около пятидесяти минут звучания. Это крупная форма – вокальный цикл с лейтмотивами и своей внутренней идеологией единого музыкального и смыслового потока. Чтобы понять, какое состояния мы хотели передать, альбом надо прослушать полностью, от начала до конца. «Топ-топ», «Скок-скок», «Кар-кар», – даже названия песен забавны.
СЛУШАТЬ: Трек «Скок-скок» из альбома «Голоса» исполнителя арт-проект “Шепот”. Трек 13 из 20.
Альбом вышел на лейбле Лени Федорова «Улитка рекордс», за что ему большое спасибо. Это очень логично, что мы издали диск именно там – его творчество созвучно нашему.
Дизайн, очень точно передающий идеологию диска, сделала Наталия Войнич, это довольно большой буклет с текстами и стихами автора и оригинальным оформлением. В цикле звучит хороший русский язык, а музыка помогает проникнуть в чудесный и неоднозначный мир игры слов. Интересно, что, когда мы свели первые треки и я выслала их послушать своим англоязычным друзьям, реакция была абсолютно невероятной! Когда я писала тот трек, мой ассоциативный ряд был такой: Иисус Христос, муки, неизбывность, страдания, печальные ангелы плачут. И вот мой друг-англичанин присылает мне впечатление: «У меня мурашки по коже. С одной стороны – красиво, но от разнообразия мыслей мне стало жутко, я вдруг себе представил восхождение на Голгофу, услышал, как Матерь Мария плачет…».
Другой, американский товарищ сказал про эту композицию, что это сочетание ангельского с низменным и гадким, противостояние между раем и адом… Значит и без знания русского языка, через музыку, при желании может быть понятна эмоция альбома! Значит наши эксперименты с голосовым аппаратом и разными типами музыкальной фактуры смогли передать суть нами задуманной идеи! Само название альбома апеллирует к многообразию смыслов: голоса очень разных людей и их сплетение, голос как смысл, как речь, как крик, и голос как логос, голоса шизофреников. Но можно не мудрствовать и воспринимать альбом как вполне себе нескучное музыкальное высказывание.
Из детских стихов я помню, в основном, Хармса, Введенского, Тютчева и Барто, да, еще опера – моя, детская, чтоб легко запомнить – «Мойдодыр», конечно! Меня всегда сопровождала коллаборация музыкантов и поэтов, все эти папины и не только перформансы с Приговым, Бесчастновым, с Рубинштейном меня весьма вдохновляли. Мне интересно работать с текстом, я читаю текст – это может быть проза, может быть поэзия, – и везде «вижу» музыку, но выделять для себя кого-то особо из современных авторов я пока не готова.
Ощущение формы у музыканта обязательно должно быть! Даже у самой фри-джазовой музыки есть форма, организующая течение времени, звука, пространства. Мой отец не принимает слова «импровизация», и с моей точки зрения оно стало в какой-то момент вульгарным и просто ругательным. С его термином «оперативная композиция» я полностью согласна. Когда музыкант не имеет понятия о музыкальной форме, звуковом пространстве, фразе и так далее, он может только изображать «free music», «болтать» без начала и конца. А «оперативная композиция» – это именно создавание произведения здесь и сейчас, и надо иметь представление о композиции, чтобы уметь оперативно, сиюминутно сочинять. В восемнадцатом веке писали ноты, чтобы музыканты услышали и сыграли пьесу, да и то, солисту оставляли место для самовыражения. А современная музыка интересна сочинением непосредственно на сцене, здесь и сейчас, и во взаимодействии с другими музыкантами, но законы формы никто не отменял.
У меня был невероятно интересный опыт сотрудничества с одиннадцатью музыкантами из разных стран (Швеции, Дании, Норвегии, Люксембурга, Финляндии, Литвы, Германии). Без репетиций, прямо на сцене создавалось новое, без всякого лидера и указки. Мозг кипит, уши горят, сердце бешено стучит, потому что ты, может, и хочешь повернуть течение музыкального потока, но должен слушать и понимать остальных музыкантов, предполагать и предчувствовать как это будет развиваться дальше. Мы ездили с этим проектом по разным городам Европы в туры по две-три недели: сегодня играем в центре современного искусства, завтра это амфитеатр в Стокгольме, а послезавтра – джазовый клуб с буфетом и спиртными напитками. И было интересно, что каждый раз рождалась абсолютно другая музыка, передавались новые и новые состояния. И надо владеть инструментом (а они могли играть и на нескольких), чувствовать партнера и хорошо знать разную музыку, чтобы играть такие импровизационные сеты, но это – самое удивительное и захватывающее в исполнительском искусстве!
Какое-то время я училась в Голландии на режиссера современного музыкального театра в Роттердаме. Это я к тому, что когда делаешь свои проекты, то неясно, какой ярлык повесить – это и не театр, и не концерт, и не танцевальный перформанс, и не мюзикл, хотя есть театр, музыка и текст. А иногда, по той же причине, были сложности с пресс-релизами для участия в фестивалях. Так вот в Европе это называется «new music theatre», где можно все, что угодно и не обязательно с драматической составляющей – главное, чтобы было интересно, необычно и со смыслом. Вот так и мы в нашем арт-проекте «Шёпот» стали называть свои опыты: «новый музыкальный театр», без шаблонов и рамок.
В моей жизни сейчас много событий, я имею возможность делать то, что мне нравится – есть уже небольшой, но разнообразный опыт, творческие соратники и хорошие музыканты, с которыми интересно играть. Ученицей я, в основном, играла на скрипке, в оркестрах и сольные концерты, в Москве и разных городах Европы. Сейчас я скрипкой занимаюсь немного реже, стала больше петь, причем в разных стилях: традиционный джаз, фолк, авангард.
Однажды в Нью-Йорке я решилась сходить в джаз-клуб на джем. Там довольно много желающих поучаствовать и, безусловно, очень высокий уровень музыкантов, но на фоне этой конкуренции сотрудничество и острей, и ярче. Пробиться на сцену нелегко, хотя все организовано четко: ты пишешь на бумажке свое имя и инструмент (вокал, например), а хост (администратор) джема составляет из кандидатов бэнды и вызывает по списку на замену или дополнить состав участников. Меня тоже вызвали и я познакомилась с музыкантами, мы сдружились, ходили по другим клубам, выступали на небольших концертах.
В один из вечеров я пела популярный стандарт «Body & Soul», и после выступления ко мне подошел человек, знавший автора этой композиции (Джонни Грина) и сказал: «Как бы он был рад, если бы слышал твое исполнение!». А на одном из джемов хостом был черный ударник, “девяноста семи лет”, который по-прежнему по-настоящему свинговал. Он в молодости играл в оркестре, с которым пела Элла Фитцджеральд. Я выдержала «пробы», и он предложил мне сольное выступление. Для меня это большая честь и яркое воспоминание. Я очень рада, что смогла оказаться внутри этой бомбы – нью-йоркской джазовой сцены, в лучших клубах «Smalls», «Smoke», «Zink» и др. Это было волшебное путешествие в мэйнстрим мирового уровня.
Я часто принимала предложения от разных рок и андеграунд коллективов: играла с «Ревущими Струнами», Владимиром Рацкевичем и «Zoomra», «Элефант», «Рада и Терновник». Но сейчас я больше предпочитаю музыку другого рода, и хотелось бы больше сотрудничать с театральными проектами – принимать участие и в игровом процессе, и в создании интересного сценического продукта. Опыт у меня уже есть: я сотрудничала с литовским театром Коршуноваса в спектакле «Uždaras vakaras» Дайнюса Гавянониса и Юрате Паулекайте, играла и участвовала в постановке спектакля «Бриколаж» Александра Марченко в театре «Человек», записывала музыку к фильмам.
Что-то уже удалось сделать, но постараюсь больше. Задумано много, надо только не останавливаться и не расслабляться. Мне нравится создавать музыкальный эмоционально-смысловой поток, мне всегда интересны разные мелочи, из которых складывается весь этот “процесс”, стараюсь изучать внутренние и технические особенности “кухни” – все, что связано со звуком, освещением, с коммутацией на сцене. Есть замечательные музыканты, с которыми хотелось бы играть и записывать диски, есть интересные тексты и режиссеры, есть наш арт-проект «Шёпот» и есть много мест, где хотелось бы побывать. Я еще не воплотила мечту своей юности – сыграть испанскую симфонию для скрипки с оркестром Эдуарда Лало!
Надеюсь, что все желания сбудутся. Всё идет своим чередом.
Для SPECIALRADIO.RU
Москва, сентябрь 2016
Материал подготовил Евгений Зарубицкий
