Мы записали материал и поехали в Москву с альбомом, чтобы показать Саше Липницкому, который дал мне свой телефон в 1987 во время гастролей «Звуки Му» в Брянске. Мы забухали на вокзале, и по прибытию поняли, что потеряли плёнку с записью альбома, но нашли Липницкого, и он пригласил нас на концерт в каком-то ДК от рок-лаборатории. Приходим на концерт, а там выступает реальный отстой, я прихожу в ужас. Там выступала группа с красным половым совком, на котором были нарисованы серп и молот и написано: «Совок». Мы приехали стильные утончённые ребята, а тут полный совок!
Я почувствовал, что мы очень крутые, у меня распустились крылья. Мы возвращаемся в Брянск, записываем альбом с бас-гитаристом Борей Решетневым, звоню Саше и снова еду в Москву. С Киевского вокзала едем на метро по прямой синей ветке, выходим на Площади Революции, находим Старопанский переулок и попадаем в рок-лабораторию. Нас приветливо встретили, я познакомился с Александром Агеевым и Ольгой Опрятной. Вот они оба сидят, все стены увешаны плакатами, и тут я вижу постер «Einschturtzen Neubauten» – того самого индастриала, о котором я столько мечтал!
Я отдаю им свой альбом, они дают мне свой домашний телефон, я перезваниваю, и они говорят: «У вас, действительно, очень необычная музыка, вы такие необычные ребята!». И дают журнал «Сдвиг» со словами: «Посмотрите!». А там – список новых альбомов, хит-парад с группами «Коммунизм», «ДК», «Ва-Банк», «Красная плесень», и на одной из строчек написано: «ХЛАМ»! И тут я понимаю, что здесь покруче, чем в рок-клубе. Я начинаю активно ездить в Москву в 90-91 годах, знакомлюсь с Германом Дижечко из группы «Матросская тишина». В какой-то момент выходит специальный номер американского журнала «Maximum RockNRoll», посвященный советскому панку. Агеев спрашивал, не будем ли мы против, чтобы про нас напечатали материал в США, мы были, конечно, «ЗА!». В этот номер писали наши журналисты большие статьи о группах «Звуки Му», «Гражданская Оборона», и был общий обзор панк групп Центральной России. «Сектор Газа» оказался там рядом с нами. На английском языке это выглядело солидно.
Поскольку наказание за тунеядство давно отменили и никому не нужно было никакие трудовые книжки класть, с 1992 года мы начали у себя на родине устраивать всякие движухи. Приходили в Дом Офицеров, где сидел злой на всё, что происходит в данный момент офицер. «Давайте, мы сейчас устроим тусовку, и вы получите от билетов – столько-то процентов ваши!». Кинотеатр закрыт, театр закрыт, работает только бильярдная для бандосов по ночам. «Делайте что хотите!» – соглашался офицер. В итоге мы нормально зарабатывали, не на один ящик бухла. Тогда и появился «БРП» как организованная сила.
После начала общения с рок-лабораторией, куда мы привезли свой альбом, Саша Агеев и Ольга Опрятная как-то к нам бережно отнеслись, включили сразу нас в каталог студии «Колокол”, который печатался в журнале «Сдвиг». Вот тебе новые альбомы «Ва-Банк», «Хлам», «Коммунизм»! Эти списки отправляли в американский журнал «Maximum RockNRoll», и мы очень радовались как там всё написано английскими буквами. Я всё время делал какие-то концерты в Брянске себе и многим другим людям и спросил Агеева, чтобы он предложил что-нибудь достойное. Агеев записывал мне на студии «Колокол» ту музыку, которая меня интересует, «Lurt», например. Кроме того, я просил его записывать на VHS видео кассетах концерты «Swans», «Crime and the city solution». Агеев тогда интенсивно раскручивал «НАИВ». На «Alternative tentacles» Джелло Биафра вышел их первый альбом на виниле в Штатах. Мне было предложено вести в Брянск либо «НАИВ», либо «Матросскую Тишину».
Бен Мирзоян, руководитель нашего городского джазового оркестра был рад любым аферам и любым приключениям. Госзаказы в виде концертов по колхозам, совхозам и поселковым пунктам на тот момент прекратились. Огромный парк аппаратуры, пустые залы с креслами и драпировками – всё простаивало. Никто не рассчитывал ни на какую выгоду, а просто на залоге доверия творили дела. Бен оказался человеком специфического вкуса с очень хорошей музыкальной эрудицией. Я просто подошёл к нему и сказал: «Бен, давай с тобой делать концерты, привозить молодёжные команды, а то ведь у нас простаивает огромный киноконцертный зал на семьсот мест в центре города! Что-нибудь прогрессивное!». «Да, давай!» – ответил Бен.
Получилось так, что с Германом Дижечко из «Матросов» мы познакомились сами по себе, на какой-то хате. На предложение поехать играть концерт в Брянск ответил охотно положительно и отыграли они в очень крутой форме, настоящий пост-панк в самом модном киноконцертном зале «Дружба». Бен поставил аппаратуру и обо всём договорился, мы провели концерт, поехали ко мне домой, напились, круто гуляли. «Матросы» у меня какое-то время пожили, потом я поехал вместе с ними в Москву, жил у Премьерыча в какой-то общаге. Там было несколько коек в комнате, и мы находились одни. Потом мне Герман сказал: «Ты так чётко всё сделал, давай ты будешь нашим тур-менеджером, делать нам концерты и помогать на гастролях».
Я остался, мы познакомились с первым составом группы «НАИВ», после чего я резко поехал на совместные гастроли в качестве тур-менеджера «Матросов» в Питер. Там я снова оказался в общежитии, где когда-то я жил несколько лет назад у группы «Микони». Это был концерт в большом питерском ДК, где выступали со стороны питерцев «Югенштиль», «Автоматические Удовлетворители», а от Москвы – «Матросская Тишина» и «НАИВ».
В Питере мы репетировали на базе группы «Югенштиль», и я был поражён их полной нищетой. В Брянске «Хлам» репетировал в большой светлой комнате в большом ДК с аппаратурой, здесь же репетиции происходили на чердаке в коммуналке. Вернувшись в Москву, мы отправились на концерт в Подмосковье, где выступали с местными группами.
Несколько концертов с «Матросской Тишиной» я откатал в качестве тур-менеджера, потом случилась передышка, я снова отправился в Брянск, где случился запой, после чего я оказался в Крыму на несколько лет с возвращением на зимовку в Брянск. Летом я устраивался работать мойщиком полов в столовой, потом стал думать, не остаться ли на зиму поработать сторожем. Из лагеря МАИ пошел в лагерь МЭИ, напился так, что проснулся на берегу в сланцах и шортиках, без рюкзака и документов.
Для себя, как для художника, в Крыму я открыл историю, что бесконечная модернизация творчества, ни в коем случае не является залогом его углубления. Там я впервые оказался в ситуации полной тишины и медитации. До этого я всегда подпитывался резервами – слушал музыку то ту, то эту, смотрел видео, говорил об этом всём: о длинных или коротких волосах, о джинсах с дырками, но узеньких, или джинсах с заплатками, но клёш, ботинки вот такие-то, сандалики такие, косуха чтобы сидела правильно, свитерочек, банданка. С каждым годом я всё лучше понимал, что есть вещи важнее этих наносных элементов, и они находятся внутри тебя — и это настоящие переживания. Я открыл для себя музыкальную модель по-настоящему и понял, что для того, чтобы сочинять песни, надо было перейти в дионисизм другого порядка – медитативно-вспоминательного свойства. Раньше я всё время думал о будущем, в Крыму стал вспоминать детство и понял, что мне здесь не нужны ни ирокез, ни косуха, ни бочка.
Меня контрабандой, без документов перевезли обратно в Россию. Когда я стал восстанавливать паспорт, чтобы устроиться в Крыму на пмж, мои друзья сказали мне: «Вова! Вот ты в музыке разбираешься, а у нас в Москве, на Горбушке есть точка, мы продаём музыку на аудиокассетах и нам нужны ребята, которые хотят этим заниматься. Поехали, будешь с нами работать». Дело было осенью, я остался зимовать, и меня это всё серьёзно зацепило.
***
Про группу «Автоматические удовлетворители», как и про многие андерграундные группы ходили легенды. Про них знали все задолго до того, как их услышали. Все эти легенды и мифы – это была подготовка. Андрея Панова я первый раз услышал на кассете, на одной стороне которой был записан «Sex Pistols», а на другой – выступление Свиньи (Панова) на каком-то фестивале с группой «600». Это было, конечно, круто. Для меня это было подтверждением правильности каких-то моих суждений, выводов, определенной траектории художника. Свинья – для меня абсолютно уважаемый артист, но он не оказал на меня такого влияния как другие рок-исполнители. С этим ленинградским феноменом, с этой исторической личностью были связаны какие-то переживания, мне всегда было интересно увидеть этого человека живьём, оказаться на его концерте.
Когда я начал более-менее профессионально заниматься культурной деятельностью, я попытался найти Свинью на предмет того, чтобы привезти его с концертом в Брянск. Жизнь складывалась таким образом, что я всё время оказывался с ним в близких ситуациях, но личного контакта у нас не происходило. Впервые воочию я его увидел на концерте в ДК Авиационного института. До этого я познакомился в Питере с группой «Микони», и они мечтали, что их фронтменом станет Свинья, либо Алекс Оголтелый – вернувшийся с финских гастролей чувак, с которым мы встречались и выпивали. После того, как я покинул Ленинград, не найдя того, что мне хотелось – профессиональной занятости в сфере рок-н-ролла, я поехал в Москву, и, записав там альбом, вернулся в Питер, где обнаружил, что тамошний рок-клуб стал вообще не актуален. Тогда уже возникла тусовка под названием «НЧ-ВЧ», и там было выделено пространство для группы «Микони», где я с ними пытался что-то сделать. Этажом ниже репетировали «Автоматические удовлетворители», на репетицию которых я тоже ни разу не попал, но слышал, как Панов завывает свои песни.
В Москве мы записывались с ним на одной студии – это «Мизантроп рекордз» Эвелины Шмелёвой, куда меня вписал Олег Коврига в период расширения ассортимента продукции за счёт каких-нибудь собственных проектов, чтобы не штамповать до бесконечности непонятно что. С людьми, работавшими в этой конторе, мы собрали свою рок- группу «Овердрайв». В какой-то момент я прослышал, что в ДК Авиационного института будет происходить концерт «Автоматических Удовлетворителей». В 90 мы у себя в Брянске развили активную деятельность, договаривались с нужными нам местами, собирали свою публику, играли ту музыку, которую надо, и оказались в какой-то момент на одной сцене с «Вежливым отказом» и «Ночным проспектом», в итоге особо никуда ездить было не нужно. В качестве рок-групп к нам тогда привозили то «Арию», то «Мастер»», а мне хотелось популяризировать то, что называлось панк-роком, нью-вейвом, а также что-то индустриальное, прогрессивное, что мне самому было интересно. Это была целая тусовка, внутри которой рождались и пересекались разные проекты.
Пока я искал Свинью на предмет его привоза в Брянск, успел познакомился с огромной кучей людей. Я задавал людям вопрос: «Кто занимается концертами Свиньи?». Мне отвечали: «Он, она, они, оно…». Когда уже в Москве мы записывали второй альбом группы «Овердрайв» на студии «Мизантроп», выяснилось, что там же пишется Свинья. Света Ельчанинова, которая тоже вовсю занималась панк-мероприятиями, сказала мне, что он будет выступать в ДК МАИ на Соколе, напротив которого стояло общежитие, в котором я на протяжение многих лет тусил. Там была студия-мастерская в ленинской комнате, где репетировали музыканты группы «Веселые картинки».
На концерт Свиньи пришла в полном составе группа «Лолита» с Ником Рок-н-роллом, и это был очень хороший концерт, на котором мы познакомились с Олегом Ковригой. Я тогда был на алкогольном воздержании и просто подошел к Свинье и сказал: «Привет! Давно хотел познакомиться!». Он оказался интеллигентным чуваком, мы общались, не выпивая, и я предложил ему сделать концерт. Попытался отжать его от ужаса деструктивно разгулявшихся Кости Жабы и Ника Рок-н-ролла. В процессе отжимания Свиньи выяснилось, что с нами ещё бородатый лохматый хиппарь, и мы втроём после концерта вышли на улицу, сели на трамвай и куда-то поехали. Хиппарь оказался Олегом, который тёр что-то своё, а я пытался поговорить со Свиньёй о своём. Вдруг Олег сказал мне, что «Он едет ко мне домой ночевать», и я вышел из трамвая, сообщив Свинье, что хочу сделать ему концерт в Брянске. Связь договорились держать через общих знакомых.
Через некоторое время я работал на Горбушке, занимался оптовой продажей аудиокассет группы «Овердрайв» и артистов «BRP records». Стою, работаю, и в какой-то момент вижу этого бородатого чёрта. Спрашиваю его, что он тут делает, а он мне кассеты показывает с «Зоопарком». Мы с Олегом выпили и резко подружились. Стали разговаривать про музыку, про Игги Попа. Я долгое время был увлеченным поклонником Игги Попа и прочитал всё, что выходило в прессе на русском языке. Меня привлекала личность Игги, его отношение к панк-року и то, что у него нет ни одного одинакового альбома. В попытках найти записи Игги Попа я перезнакомился с кучей правильных людей. Олег мне рассказал, что перевёл с английского статью об Игги про его последний концерт группы «Stoogies» для одного контркультурного журнала. В те времена не было понятия «байкеры», а было слово «рокеры» – парни в кожаных косухах, которые ездили на мотоциклах. Олег перевел слово «bikers» как «велосипедисты», а в статье описывалось, как на концерт приехали (мото)байкеры, с которыми Игги начал переругиваться, за что они устроили дебош и закидали его бутылками. Это было эпохальное событие, когда панк отделился от рока. Прочитав, я не смог себе представить, как Игги Попа побила банда велосипедистов. Зато, благодаря Олегу мы провели пару совместных концертов с «АУ» в московских еб…нях.
На студии «Мизантроп» я общался с Эвелиной Шмелёвой по теме звучания группы Свиньи. Мне не нравилось, как звучали ортодоксальные рок-группы, тогда был переломный момент в музыке, в её звучании. Свинья в то время собрал «Оркестр АУ» и играл ска, от которого все восторгались. При этом сам Панов заявлял, что он играет «диско». Музыканты в тот момент метались между эмтивишной альтернативой, сибирской сермягой, ска и техно, и это был эстетический кризис, жёсткая дезориентация.
Группа «Овердрайв» собралась в Москве из брянских ребят, которые до этого играли со мной в группе «Хлам». Я снимал однокомнатную квартиру на «Южной», где мы прекрасно жили вшестером. На студии «Мизантроп» мы записали два альбома, сориентированных на работы Игги Попа и «Блэк Саббат», играли тяжелый грубый рок. Продали оба альбома для тиражирования на кассетах, первые тиражи были по полторы тысячи, потом делались допечатки, всё куда-то разошлось.
Я уговаривал Эвелину записать альбом Свинье в стиле панка и жёсткого рока, отказаться от трубачей с дудками, уйти от самопародии и предлагал задействовать «Овердрайв». Мне более интересен был сам процесс, а не тот факт пою я в группе или нет. Мне хотелось сделать чёткую, грубую, жёсткую запись с вокалом Свиньи без всяких шатаний. Олег отвёз Свинье нашу запись «Овердрайв», он послушал и сказал: «Очень круто, это такие же дураки, как и мы». У меня была идея сделать дуэт Свиньи и Ника Рок-н-ролла, для этого я даже написал специально песню. В итоге последний альбом Свиньи «ФАУ» («Факин АУ») звучит как надо. Он сам нашел в Питере правильных металлистов, ставших металлистами после прослушивания «Motorhead» и «AC/DC», они приехали записывать альбом, и мы очень продуктивно общались. Для них Игги Поп и «Sex Pistols» — это металл, грубая музыка, жесть и чистая романтика. Я считаю, что «ФАУ» — это настоящий русский хэви-метал, в исконном понимании. Если вы зайдёте на главную страницу группы «Stoogies», про панк там ничего не сказано, там написано «психоделик рок» и «хэви-метал». Мне так и не удалось вытащить Свинью в Брянск, а через несколько лет он неожиданно взял и отошёл в мир иной.
***
Для меня Брянск, Москва и Питер – это город, поделённый на удалённые районы. Когда я ещё более-менее регулярно проживал в Брянске, у меня были районы, которые я не посещал годами. И то же самое сейчас: живя в Москве, я не посещаю годами многие места. И в Питере есть места, которые я не посещаю годами. Если учесть, что тогда был Советский Союз, для меня ещё один город существовал – Киев. В пятнадцать лет я пользовался благами подростка – у меня уже был профсоюзный билет работника культуры, и я мог посещать бесплатно все музеи. Потом у меня был студенческий билет, который давал право на пятидесятипроцентную скидку на все билеты. Живя в Брянске, я запросто мог встретиться с друзьями и сказать: а поехали-ка в Киев, попьём пивка! Я знаю там отличную пиццерию». Мы собирались, покупали билеты, ехали и возвращались обратно. Это было также просто, как сейчас в Москве выйти из дома.
Получилось так, что то, чем я занимаюсь, в Москве оказалось более востребовано, более конвертируемо, и мне пришлось из того района города, где я жил, переехать в другой район города Москвы и жить там, потому что так до работы добираться проще. Издательской деятельностью я стал заниматься исходя из того, что оказался втянут в некую коммерческую деятельность, и мы издавали релизы. Тогда настоящий издательский бизнес только начинался у нас в стране, это когда в продаже не самопальные кассеты, с отпечатанными на ксероксе обложками, а когда делается дизайн, печатается полиграфия, собираются тиражи, целлофанируются. Появлялась возможность распространять кассеты по стране, зарождалась дистрибьюторская сеть. И встал вопрос чисто коммерческий – «Во что ты вкладываешь свои деньги?».
Юрий Севастьянов, который стоял за так называемым брэндом «Русский шансон», в беседе со мной пришёл к выводу, что вся эта независимая дистрибьюция и издательства – это такие рыбы-прилипалы к большим сетям. Витрины три метра длиной и полтора метра высотой надо было чем-то заполнять, не торговать же одним Меладзе! Понятно, что туда можно лепить и «ХЗ», и «Зоопарк», и «Гражданскую оборону», и группу «Овердрайв». История с «BRP records» до сих пор длиться, и последний релиз был не так давно, несколько лет назад. Это московская известная ска-группа «Кабинет» с глубокими корнями в московскую систему. Когда-то группа отошла от дел, но время от времени они начинают существовать, и до сих пор концертируют.
Когда я решил заниматься ска-темой, и вышел первый на CD альбом московской группы «Distemper», коллеги по цеху смотрели на меня как на странного персонажа, ведь в то время у более раскрученных коллективов выходило всё только на кассетах. Как поклонник рок-музыки, я всё время наблюдал за ситуацией, за развитием её на Западе и понимал, что у нас в этом плане существует огромный пробел. Рок-общественность смотрела в одну сторону, я оглянулся, посмотрел в другую и увидел другую тему, что есть целая куча ребят, которые играют нормальную музыку. Это был взрыв ска-музыки у нас, как когда-то был взрыв бита в Штатах. Не надо было там искать эстетических открытий, просто нужно было понимать, что такая ситуация, такое время. Тин-поп существует всегда, другое дело, что сейчас он ушёл уже в интернет в виде самопального рэпа. Не нужно требовать от ситуации соответствия этой ситуации твоим личным эстетическим наклонностям, как издатель ты должен просто фиксировать момент и как продюсер ты должен уметь превратить это в продукт и донести его до аудитории, которой всё это нужно.
Ска-группы начали собирать огромное количество людей. Бум ска-сцены – это московский феномен, ни с чем не сравнимый по всей стране. В Москве это оказалось действительно актуально. Количество музыкантов, играющих ска-музыку здесь и количество поклонников этой музыки стали адекватными. Мне приятно было заниматься тем, что мне нравится, подростком я слушал «Madness» и «Specials» и мне всё это очень нравилось. Я пытался заработать денег тем, что мне приятно.
Дизайном всех моих релизов занимался Олег Бочаров, весьма прошаренный меломан, он тогда работал в мощной компании «Русский шансон», которая хорошо развивалась огромным количеством релизов. Я сотрудничал с этой компанией, где иногда покупал лицензии на тиражирование кассет с записями групп «Воровайки», «Бутырка» и всего остального. В «Русском шансоне» был свой дизайнерский отдел, и когда я чувствовал, что могу продать свой собственный релиз, я обращался в компанию, и мы сочиняли специальные сборники, которыми я потом менялся с другими фирмами или просто продавал. Среди дизайнеров оказался Олег Бочаров, с которым мы придумали логотип «BRP records» минут за пятнадцать. У меня ещё в Брянске был брэнд, который назывался «Брянск рок-н-ролл пати», под которым мы начинали проводить не зависящие ни от кого рок-н-рольные акции – арендовали подвалы, дома офицеров, дворцы пионеров, использовали оставшиеся от советской системы площади. Брэнд был вполне успешным, мы собирали аудитории, у меня в те времена уже была группа «Хлам». Бывало, что выступали только мы, или эти концерты играли другие группы под нашим брэндом. Это был определенный продукт для определенного круга людей.
«BRP records» выпускал «Distemper», «Скальпель», «Male Factors», «Шлюз» – московские группы, которые были в ближайшем доступе и с которыми я поддерживал личные отношения. Если мне не нравились люди, то я с ними не работал. Это был смехотворный бизнес, и некоторые релизы так и не вернули вложенные в них деньги. Просто я, продавая коммерческую музыку, вкладывал деньги в некоммерческую продукцию. В течение нескольких лет «BRP records» превратилось в московское подобие английского «Mute», когда уже не важно, кто там издан на диске или компакт-кассете, сам лейбл гарантировал стиль и качество продукции.
Другой мой издательский лейбл – «Monotone» возник позже, и это была другая моя ипостась. Будучи поклонником индустриальной, экспериментальной музыки, я решил попробовать, обратив внимание на существующую на рынке ситуацию. В Москве я покупал записи «Current 93», при этом зная, что где-то рядом есть Алексей Тегин и Герман Виноградов, исполнители высокого класса, купить альбомы которых было невозможно. Пришло время выпустить у нас в стране диск Алексея Тегина. Эстетически и идеологически это никак не пересекалось с продукцией «BRP records», поэтому мне пришлось начать ещё одну историю, чтобы потребитель сразу понимал, о чём идёт речь, и что от этого ждать. «Тибетская Музыка Традиции Бон» Алексея Тегина стал первым релизом на «Monotone».
Следующим был Герман Виноградов с альбомом «Бикапо». Я нанял специальную бригаду, приехал к нему домой и записал его «Бикапонию», которую он много лет у себя дома изображает. Потом я решился выпустить Веру Сажину, на «Monotone» вышел самый экспериментальный альбом «Ривущие струны» (остальные издавались лэйблом «Выход»). «Monotone» не предполагался для регулярного издания, только в случае возникновения некоего феномена. Готовится новый релиз под названием «Небесные землемеры» – дуэт Веры Сажиной и клавишника Павла Хотина («Звуки Му») – абсолютно некоммерческий проект. Если раньше Вера Сажина обрастала музыкантами, с которыми могла просто поиграть, то сейчас она доросла до состояния участника группы, где Павел Хотин находится в роли композитора, соавтора. К ним присоединяются и Юра Балашов, игравший на своей знаменитой коряге, Женя Бялло на электронной перкуссии – и это действительно похоже на настоящую группу, где каждый человек является частью коллективного сознания.
***
Несколько слов о музыке. В пионерском лагере я был то барабанщиком, то горнистом – там главное было правильно и ритмично отбивать дробь. Как говорил один российский император: «Мне нравится музыка, особенно барабаны». Для меня всё, что ритмично – это музыка. Я узнал значительно позже про слова Джона Кейджа: «Музыка – это всё то, что мы готовы для себя воспринять как музыку». Самый крутняк я словил, когда начался брейк-данс, когда музыка стала по-настоящему ритмична, когда ритм стал преобладать над мелодией. Люди делятся на несколько категорий – некоторые люди двигаются мелодично, а некоторые двигаются ритмично. Я, наверное, в движении предпочитаю ритм.
Собирая группу, я всегда смотрю, насколько музыкант соответствует моему представлению того, какое место он должен занимать в группе. В журнале «Ломоносов», издаваемом при МГУ, я прочитал статью, где говорилось, что существуют индивидуальные и коллективные знания. И очень важно, что ты хочешь от этого коллектива или от отдельно взятой личности добиться. Группа – это для меня всегда был набор коллективных знаний. Как в фильме «Садко», когда Садко набирает дружину – даёт богатырям ведро бормотухи, а после бьёт кандидату в табло – упадёт не упадёт. Тут подходит старичок, ему говорят: «Проваливай отсюда!», а он берёт яичко в ладошку, в кулак зажимает, дунул на него, открывает, а там – уже цыплёночек. Кто что может принести в группу, кто что может в группу добавить – вот в чём надо разобраться художественному руководителю коллектива, который понимает, какую задачу он перед группой ставит.
Не скажу точно, с каким количеством людей я переиграл, но я всегда искал людей, которые могут в первую очередь между собой найти взаимодействие. Подбираю людей среди тех, кого знаю. Я рад, что оказался окружён интересными музыкантами, но подбираю для себя музыкантов таким образом, чтобы задачи, которые были поставлены, выполнялись. Есть масса прекрасных музыкантов, которых я никогда не позову в свой коллектив, никогда не буду задействовать, потому что они по своим характеристикам не вписываются в ту модель, которую я хочу реализовать. Все мои коллективы стилистически играют немножко разную музыку: кто-то ближе к акустике, к джазу, кто-то ближе к примитивному року. Сравнивая группы «Хлам», «Ривущие струны» и «The Травы», а также наш совместный с Николой Овчинниковым электронный проект «Eraru Humanu Mest», понимаешь, что всё это совершенно разная музыка. Все они связаны между собой общим посылом, но конструктивно это совершенно разные коллективы, решающие свои задачи разными способами.
«Хлам» в данный момент – это такой фри-джаз, «Ривущие Струны» – сложный психоделический рок, «Травы» – примитивный панк-рок. «Стеклотара» – действующий и поныне проект, и я не знаю, куда нас кривая вынесет. Там я играю на бас-гитаре и пою, на барабанах – Рафкат Бодретдинов, который играет и в «Ривущих Струнах» и в «Хламе». Рафкат совершенно джазово ориентированный музыкант. Паша Хотин на клавишах – он очень своеобразный и интересный музыкант, с которым мне приятно играть, Игорь «Джеф» Жевтун, который прошёл грандиозную школу рок-н-ролла в группе «Гражданская Оборона». Мы все понимаем, о чём мы говорим, о чём там речь. В группу «Травы» я позвал играть другого барабанщика Пашу Перетолчина, он обладает другими персональными знаниями, которые позволяют ему выразить в простой форме четырёх четвертей серьёзные и глубокие свои качества и подчеркнуть ту мысль, которую я хочу передать.
Я никогда не занимался переделыванием и переучиванием музыкантов. Я видел музыканта, понимал, что он может добавить в картину, которой я хочу добиться, свою красочку, и всё засверкает. Требовать от музыканта не характерных для него стратегических решений – безнадёжное самоуничижительное движение. К сожалению, мы все не находимся на том профессиональном уровне, к которому всё же стремимся. Катя, Екатерина Дунаева, будучи профессиональной скрипачкой, играла в группе «Травы» именно то, что она может делать лучше всего – на ритм гитаре. Это, может, лучший ритм – гитарист, хоть и девушка, с которым меня жизнь сводила, она обладает абсолютно метрономным чувством ритма. Фантастика! На носителях релиза «Трав» не было – я, можно сказать, сапожник без сапог. Я – издатель, и времени на чужие релизы уходит много, и я знаю, что надо издать то, что мы записали, но жизнь всё время ставит какие-то новые актуальные задачи, которые нужно решать. Есть релизы, которые необходимо выпускать прямо сейчас, а группа «Травы» – коллектив в данный момент не действующий, думаю, нет большой разницы, когда этот альбом появится на свет. Релиз этого диска не сыграет никакой роли, кроме нашего эгоистического прикола, и думаю, что всем будет приятно.
Я, может, и кажусь человеком импульсивным, но меня с детства растили как художника, склонного к анализу, к умственной работе и физическому труду. Важно, чтобы психическое здоровье при этом сохранялось. Если находиться всё время в угаре, вряд ли станешь достойным художником, и точно не станешь издателем. Есть решения импульсивные, а есть такие, которые ты обсуждаешь, по крайней мере, сам с собой. Начинаешь анализировать. Есть же пословица: «Дурак тот, кто в семнадцать лет не пишет стихов». Все рано или поздно начинают слагать слова в рифмы, это изначально прикольно и интересно, как играть в классики, в шашки, в домино, в Чапаева. Кто-то, начиная играть в эту игру, начинает писать что-то действительно интересное. Чем отличаются гениальные поэты от просто хороших, импульсивных, пишущих просто красивыми фразами, создающих живые образы, которые вызывают сопереживание? Они привыкли слагать рифмы, состоящие из четырёх строчек. Как правило, каждая из строчек состоит из определенного количества слов, размеры легко просчитываются, повторяются одни и те же последовательности слов.
Написать стих или песню — это как построить дом, в котором читателю-слушателю будет удобно находиться и не захочется из него выйти, а захочется вернуться и снова там побыть. Любительские поэты и музыканты занимаются стихосложением и сочинением ради своего кайфа, не анализируя сам процесс того, что они делают. Они просто это сделали: «Кайф? – Кайф!». Какие бы они не были талантливые, это будут типовые постройки, целый город из типовых построек. Когда человек начинает анализировать, он может что-то сочинить, что-то придумать, потом отойти в сторону, от чего-то отказаться, или внести специально какие-то изыски архитектурные, где-то надломить рифму, преобразовать общую конструкцию. Эта игра гораздо более тонкая и интересная – не три-пять слов в каждой строчке, а, например, как у Маяковского – семь слов в строчке, одно слово в строчке. Есенин, хоть и более чувственный, гораздо однообразнее с точки зрения ритмики, чем Владимир Маяковский.
Ты способен себя анализировать, если относишься к делу с более-менее профессиональной точки зрения, тогда ты сможешь правильно сформулировать мысль, которая тебя осенила. Меня выращивали как художника, а искусство – это способ зарабатывания на жизнь. Как на артиста я смотрю на себя с точки зрения «могу ли я себе заработать на пакет продуктов из сетевого маркета или не могу». Но это не умаляет моей любви к людям или к собственному эгоизму.
Для Specialradio.ru
Материал подготовил Игорь Шапошников
2018-2019
