1987 год
Если учесть, что группа «Алиса» не так давно отметила свое двадцатилетие, то это, безусловно, накладывает определенную ответственность на любую публикацию, связанную с творчеством этой легендарной команды. Как и другие рок-долгожители, «Алиса» прошла прожила, преодолела) через различные стадии хронического рок-н-ролльного Приводимый ниже материал – одно из свидетельств этой разносторонней хронологии.
ДЕЛО КИНЧЕВА
Инцидент произошел во вторник, семнадцатого ноября. Накануне «Алиса» уже играла во Дворце Спорта «Юбилейный», фанаты безумствовали от души, но все обошлось без скандалов.
Милиция и дружинники, измотанные предыдущим концертом, решают принять усиленные меры предосторожности; все это напоминает артподготовку перед сражением. Пройти в зал трудно даже тем, у кого есть билет. С молодежью неформального вида обращение самое грубое — пинают ногами, тащат за волосы. Таким образом обеспечивается «порядок». На служебном входе — хаос. Даже тем, кто внесен в список группы, приходится стоять на улице и ждать. Семнадцатого ноября в их числе оказалась жена Кости Кинчева Анна Голубева, находившаяся на седьмом месяце беременности. Она и гример «Алисы» Ада Булгакова были в списке, однако для милиционеров сие несущественно. Ничего не знаем, не пустим никого! (Как выяснилось впоследствии, списки вообще были уничтожены.)
Позвали Кинчева. Он вышел уже в гриме, без пальто. Увидел жену, попытался объясниться со стражем порядка, но его и слушать-то никто не стал. Тогда Константин подходит к жене, чтобы вернуться назад вместе с ней. Подойти-то он подошел… назад не пускают ни его, ни ее.
Кинчев разозлился и решил уйти. Они были уже на полпути к остановке, когда их догнали администраторы. Уговорили вернуться. За это время выставляется еще одно оцепление, вновь прибывшие вообще мало что понимают в происходящем и знают только одно — не то что не пускать, не подпускать никого! Кто-то из администрации побежал за «средним» начальством. «Средний» начальник обещал все уладить и… исчез в недрах Дворца.
Кинчев, его жена и Ада Булгакова стоят перед оцеплением и пытаются пройти внутрь. Безнадежно. Сзади начинают напирать собравшиеся. Еще раз попытались объяснить милиционерам, что перед ними беременная женщина. В ответ — смех, ругань, афоризмы типа «все вы тут беременные, знать ничего не знаем и знать не хотим».
Очередная попытка что-либо объяснить милиции. Анну Голубеву толкают, причем довольно сильно. Она дает милиционеру пощечину — тот замахивается, собираясь ее «добить». Наперерез ему бросается Кинчев. Он даже не успевает ударить служителя Фемиды, задевает только в толчее чью-то форменную шапку — его заваливают на землю, а потом швыряют в «воронок». В этой давке администратору Ленконцерта, женщине лет пятидесяти, рвут пальто и чуть не ломают руку. Увидев, что Кинчев в «воронке», толпа начинает глухо гудеть и медленно надвигаться на милиционеров. Мгновенно по распоряжению гуманного начальства Кинчева вместе с женой пропускают внутрь. Торжество справедливости! Но это не конец инцидента, это только экспозиция дальнейших событий. После задержки концерт все-таки начинается. Кинчев сообщает публике, что концерт задержан по вине «ментов», которые не пускали в зал «меня и мою беременную жену». При этом Кинчев высказывает некоторые сомнения по поводу перестройки. И он прав! Слов, слов, слов, уже успевших покрыться пылью затасканных плакатных оборотов, гораздо больше, чем конкретных дел. Концерт продолжается. Перед сценой — бесконечная возня, давка. Милиция «работает» вовсю. Кинчев все это видит. Рок — вообще музыка протеста, бунта, борьбы, а если еще во время концерта постоянно наблюдаешь «красное на сером»…
Когда один из милиционеров чересчур уж рьяно отшвырнул какую-то девчонку, Кинчев сказал: «Следующая песня посвящается иностранцам, находящимся в зале… ментам и прочим гадам!» Толпа ревет. Потом звучит мощный хардовый рифф: «Эй, ты, там, на том берегу!».
Двадцать второго ноября. В воскресном выпуске газеты «Смена» появляется статья некоего В. Кокосова «Алиса» с косой челкой». Публикации предшествует анонс, напечатанный накануне. Читателей заранее информируют о том, что «Алиса» совершила профашистскую акцию. (Странно, фашизм — не лучшая тема для рекламы!)
О чем пишет В. Кокосов? Нет смысла пересказывать этот опус, тем более что написан он удручающе бездарно: стилистика протокола или подметного письма. Кокосов описывает концерт в «Юбилейном»: инцидент на служебном входе изложен частично, о хамстве милиции ни слова, грубо вел себя (разумеется!) только Кинчев; статья перенасыщена цитатами из показаний дружинников и милиционеров, а также очевидцев-доброхотов — все они, понятно, против Кинчева и «Алисы». Главная сенсация — в одной из песен Кинчев спел: «Хайль Гитлер на том берегу!». Соответственно группа обвиняется в пропаганде нацизма, общий же тон статьи в духе главного пункта обвинения.
«Смена» — газета заурядная, звезд с неба никто не хватает. Но в данном случае все возможные рекорды популярности побиты; быть может, за «Московскими новостями» не охотились с такой прытью, как за «Сменой» от 22 ноября. Еще бы, не каждый день прочтешь такое!
На следующий день город заволновался. В рок-клубе поначалу все спокойны — ну, во-первых, заранее знали, что «Смена» какую-то пакость готовит, а во-вторых, никто не мог предположить, насколько серьезными окажутся последствия. Завязка между тем закончилась, начинается нарастание действия…
О. В. Кокосов, зауряднейший сотрудник «Смены», скромно специализирующийся на милицейской хронике, ожидал ли ты, что твое сочинение получит такой резонанс? Вряд ли. Ему, Кокосову, активному оперотрядовцу в самом недавнем прошлом, а ныне репортеру, суждено, казалось, до конца второго тысячелетия пребывать в безвестности, а тут вдруг все о нем заговорили! Позванивать стали. Иногда — в довольно позднее время. Звонят, интересуются его, кокосовскими, воззрениями. О жизни беседуют. Ну и вообще… Впрочем, по ряду причин разговоры были непродолжительными.
Дела тем временем приняли совсем нешуточный оборот. Очень быстро выяснилось: Кинчев «Хайль» не говорил. Правда, версия эта многим была на руку, и расстались они с ней неохотно. Но все-таки расстались. А как иначе, если 99,5 процента находившихся в зале ничего не слышали, да и слышать не могли, поскольку ничего подобного не произносилось. «Свидетели» оказались в явном меньшинстве. Кроме того, существует фонограмма концерта (эту-то сразу после концерта конфисковали молодцы-дружинники), «Алису» записывали и многочисленные любители прямо из зала, и службы Дворца спорта. Эти записи могли отличаться друг от друга качеством, но вряд ли разница эта была такой, что в одном случае «хайль» прослушивалось, а в другом — нет. Не имея удовольствия непосредственным образом читать показания оперотрядовцев, я зато несколько раз прослушал фонограмму. Не знаю, надо иметь очень расстроенное воображение либо страдать невиданной формой тугоухости, чтобы вместо слов «Эй, ты, там…» слышать «хайль». Фраза «Эй, ты, там на том берегу» — рефрен, она повторяется по ходу песни несколько раз. Иногда Кинчев вместо «эй» поет «хей», но и «хей» — это не «хайль». Может быть, семнадцатого ноября Дворец спорта посетил некий новый, неведомый науке вирус? Отчего же тогда он оказал столь избирательное воздействие?
Как бы там ни было, тот же Кокосов, творивший в весьма сжатые сроки, не мог не знать о существовании фонограммы (при его-то профессионально-тесных контактах с милицией!). И как бы ни был короток срок, отпущенный ему на творчество, он обязан был внимательно эту фонограмму прослушать. Он этого не сделал. Или?.. Так или иначе, он оскорбил не только Кинчева, а самым непосредственным образом наплевал на общественное мнение, которое существует, как бы ни хотелось кое-кому, чтобы его не было. «Алиса» достаточно известна, и пусть к творчеству группы каждый имеет право относиться по-своему, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: ничего общего с фашизмом у «Алисы» никогда не было и не будет.
На кого же тогда рассчитана статья? На тех, кто привык при любых обстоятельствах слепо верить печатному слову, для кого газетная информация есть истина в последней инстанции (о чем бы ни шел разговор или о ком бы). На тех, кто не умеет и не хочет уметь думать своей головой, на тех, кто добропорядочно верит в непогрешимость пишущей братии, не предполагая даже, что нередко вместо правды ему преподносят жалкие ошметки.
Другой аспект обвинения — оскорбительные высказывания в адрес милиции. Они отчетливо слышны на фонограмме, нелепо утверждать, что их не было. Только почему же Кокосов не написал о скандале на служебном входе, предварившем эти высказывания, почему решил сообщить читателям только часть правды? Почему?.. Да бог с ним, с этими риторическими «почему», и так ясно, на чьей стороне Кокосов и те, кто заказывал ему статью.
Наверное, Кинчев мог высказаться иначе, более дипломатично, или вообще ничего не говорить. Наверное. А как быть с состоянием аффекта, в котором он находился перед концертом? Как должен он был вести себя там, на служебном входе — стоять, сложив руки, и благодушно наблюдать за тем, как оскорбляют и бьют его беременную жену? Скоро состоится суд. Адвокат скажет на суде и про аффект, и про бесчинства перед концертом. Но и без суда известно, как сгущались тучи над Кинчевым, как создавалось его «дело».
Вскоре после первой статьи появляется вторая.
Там же, в «Смене». Ее появлению предшествуют разные события: несостоявшаяся демонстрация фанатов «Алисы» (собрались, постояли и разошлись), экстренное собрание рок-клуба, совещания в различных организациях, срочные вызовы начальников одних организаций в другие, более ответственные и значительные, отправка коллективного письма от рок-клуба в «Смену», звонки, сплетни, предложения, намеки, письма, звонки…
Шестого декабря выходит в свет уже упомянутая вторая статья. Собственно, это и не статья, а подборка писем по поводу. Одно из них написано Кинчевым, одно Житинским. Еще есть письма от Николая Михайлова, от директора Ленконцерта и от группы артистов той же фирмы. Ну до чего демократична «Смена», всем дает высказаться, натужно пытаясь соответствовать «духу времени!» Прогрессивная рок-н-ролльная общественность склонна оценивать эту подборку как победу. Письма Житинского, Михайлова и самого Кинчева ставят все нужные точки над «i». После того, как фонограмму тщательно отслушали в просторных кабинетах, тема «фашизма» незаметно отползает на периферию разыгрываемой пьесы. Кокосовская клевета очевидна, это понимают все, в том числе и обитатели просторных кабинетов… Хотя, как сказать. Когда Кинчев с трудом, чуть ли не с переодеваниями прорывается в прямой телевизионный эфир в передаче «Общественное мнение» (другая «прямая» передача «Открытая дверь» для него оказалась «закрытой»), то присутствовавший там главный редактор «Смены» Югин в ответ на вопрос Кинчева, как же он, начальник газеты, допустил к публикации очевидную клевету, нагло заявляет: «Вообще-то, ситуация неоднозначная (!). А “Смена” — газета честная». При этом передачу смотрит немалое количество телезрителей — как же-с, прямой эфир, демократия, гласность! Перестройка, одним словом.
О последствиях «демократии и гласности» следует сказать особо. Ведущая той «прямой» передачи Тамара Максимова, известная за пределами Ленинграда прежде всего как «хозяйка» «Музыкального ринга», после появления Кинчева в «прямом эфире» начинает иметь крупные служебные неприятности, отлучается от «Общественного мнения», а заодно ей в очередной раз «зарубают» «Ринг» с Курехиным. Но вернемся к «делу».
Итак, тема профашистской агитации с повестки дня снимается. Теперь пережевывается вопрос кинчевского поведения на сцене. Группа артистов Ленконцерта (письмо в «Смене» от шестого декабря) видит корень зла в неуважительном отношении к публике. Среди подписавших письмо — Эдита Пьеха, Давид Голощекин, несколько мало известных лауреатов и заслуженных, и даже Бен Беницианов — куплетист вечный, как Агасфер. Ну что ж, вольному — воля… И все же интересно, как поступили бы народные, заслуженные лауреаты и дипломанты, если бы их не пускали на собственный концерт и кидали в «воронок»? На протяжении декабря «дело» понемногу обрастает новыми подробностями. Заседание в Управлении культуры. Совещание в облсовпрофе. Совещание в… По непроверенным данным, на одном из совещаний прямым текстом звучит фраза: «Послезавтра он будет за решеткой». Наступает послезавтра, потом еще и еще. Кинчев на свободе. По совету адвоката он из пассивной жертвы превращается в истца. Наносится двойной удар: Кинчев, его жена и Ада Булгакова подают иск в прокуратуру по поводу событий на служебном входе; группа «Алиса» подает в суд на «Смену» за клевету. Тут уж, как ни крутись, а отвечать придется, и не так, как в «Общественном мнении», фразой «У нас газета честная» не отделаешься. Чем закончится этот брейк, пока не известно, только 8-го февраля в суде состоится предварительная встреча сторон. (Я почти уверен — газетчики как-нибудь вывернутся, только интересно, что они придумают, как будут врать и выкручиваться.)
Но не только Кинчев действует активно. Начинается предварительное дознание и по его «делу»; причем количество свидетелей, показывающих против него, огромно. Тех же, кто хочет дать другие показания по этому вопросу, попросту отшивают. 22 декабря. Третья статья «Смены», посвященная событиям в «Юбилейном». На этот раз материал как бы редакционный, без подписи. О фашизме уже речи нет, зато соответственным образом анализируются тексты и манера поведения; если отбросить в сторону современные фразеологические обороты, то статья будто бы в аккурат написана несколько лет назад, в эпоху официальной безгласности.
В эти же дни проводится заседание обкома КПСС, материалы публикуются в «Ленинградской правде». Многим начинает казаться, что это — запрет на рок, из Москвы встревоженно звонит Липницкий, но до запрещения дело не доходит, хотя в постановлении немало сказано об определенных ограничениях. Сказано немало и неконкретно, а уж шустрые чиновники тут как тут, довольно потирают руки — «сейчас мы вас начнем запрещать». Мощный облом на телевидении, изрядно кастрируется давно записанная новогодняя программа, «летит» несколько передач. «Алису» на полгода отстраняют от концертной деятельности. В газете об этом ни слова, в силу вступают неофициальные последствия постановления, воплощенные в виде «рекомендаций» Ленконцерту и облсовпрофу. Наступает январь. Предварительное дознание продолжается, прокуратуре приходится рассматривать три исковых заявления и теперь уже свидетелей, показывающих, что действия милиции в тот вечер были не совсем ангельскими, выслушивают, а их показания приобщают к «делу». Позиция кинчевских недоброжелателей ослабляется, но не настолько, чтобы они вышли из игры. В конце месяца Костю вызывают куда нужно, беседуют, допрашивают, развлекают очными ставками, показывают психиатру (на всякий случай), берут подписку о невыезде и предъявляют обвинение по статье 206, часть 2 (особо дерзкое хулиганство). Потом отпускают до суда. Он заключает соглашение с адвокатом, теперь все мы будем ждать, когда наступит позорный судный день.
Вот такая история. Можно было бы вспомнить массу подробностей, например как в декабре Кинчеву пришлось поехать в Москву — Анну срочно положили на сохранение, у еще не родившегося ребенка обнаружилась сердечная недостаточность. Как при таких обстоятельствах кто-то там продолжает говорить про особо дерзкое хулиганство?
Единственное, что утешает в этой ситуации, — в самом конце января Анна Голубева все-таки родила сына!
Вот уже несколько месяцев тянется эта скверная раскладка, и все это время меня не покидает ощущение, будто кто-то специально, с помощью неведомых злых сил, соединил, подтасовал одно к другому, переплел между собой обстоятельства «дела». И я не удивлюсь, если когда-нибудь выяснится, что так и было на самом деле.
Сегодня довольно много можно услышать или прочесть в прогрессивных периодических изданиях о чудесах демократии, да вот печально, что они малообнаружимы в реальной повседневной жизни. Повсюду — половинчатость, полупрогрессивность, казенный радикализм. И пусть есть немало положительных изменений, все живое до той поры живо, пока развивается дальше. Когда же ощутимо существует предел, жирная черта, выйти за которую невозможно, то что толку говорить об изменениях и прогрессе. Поэтому «дело» Кинчева мне представляется не случайностью, а увы, закономерностью.
Как ни странно, раньше такого быть не могло, жизнь была более тупой, более грубой и… более честной. Все конфликты были обнажены, и надо было быть полным кретином, чтобы их не замечать. Раньше «Алису» просто не пустили бы на сцену Дворца спорта — и все, никаких проблем, подобных сегодняшним. Теперь — вроде бы пускают, вроде бы можно. И вот мы видим, чем это «можно» оборачивается. И так почти во всем. Гребенщиков все-таки выбрался в Штаты, но с каким трудом! Понадобились сложные ходы, чтобы преодолеть саботаж Министерства культуры.
Повсюду открываются рок-клубы; проводятся фестивали — наряду с этим по стране циркулируют негласные постановления «не запрещать и не разрешать особо». Кто дает жизнь этим постановлениям, как они совмещаются с общей установкой на демократизацию всего?
Странная жизнь, где-то между небом и землей. Выпущена пластинка «Алисы», а саму группу запретили на полгода. В «Московском комсомольце» «Алиса» попадает на верхние строчки «топа», а ленинградская «Смена» в своем «топе» про «Алису» вообще не упоминает, а потом еще и оговаривает, что об этой группе мы не говорим, потому что ее на полгода запретил Совет рок-клуба. Вы поняли теперь, кто у нас в Ленинграде запрещает рок? Дурацкий фильм «Взломщик», получивший почему-то несколько призов, после крутого прокатывания как бы временно запрещается. Фильм Алексея Учителя «Рок» — первый полноценный фильм о рок-музыке и о музыкантах, несмотря на хорошие отзывы, покуда еще не допущен до массового зрителя. Вот оно, знамение времени: не запрещен, но и не допущен. Между тем нам продолжают рассказывать о фильмах, пролежавших миллион лет на полках и только теперь реабилитированных.
С легкой руки трех известных писателей на поверхность общественного сознания, как дерьмо из проруби, всплывают псевдонаучные антироковые материалы. В повестке дня «гениальный» тезис — воздействие рока равнообразно воздействию наркотиков. Уверяю вас, найдется масса чиновников, которые сумеют у себя «на местах» (а где нет этих мест?!) использовать эти материальчики в виде директивных. В то же время в Москве планируется международный фестиваль «Рок против наркотиков». Восхитительный, дремучий абсурд, гоголевщина, миргородчина в чистом виде. В Свердловске проводится конференция рок-клубов, учреждается Всесоюзная рок-федерация, а в Донецке, Харькове и Ростове рок-клубы подвергаются жесточайшей травле и не могут нормально работать. Прижимают не только рок-музыку. В четвертом номере «Огонька» за 1988 год было опубликовано интервью с Валерием Фокиным. Известный режиссер рассказывает о работе Союза театральных деятелей, образованном в прошлом году. Факты, им приведенные, — убийственны, получается, что СТД действует только на бумаге. Да, что бы ни говорили, чиновничество пока еще почти повсеместно контролирует ситуацию. Принимаемые ими меры, полумеры и четвертьмеры являются не просто чьим-то частичным произволом, но санкционированным не то сверху, не то сбоку антидемократическим издательством над множеством с дюжими егерями на границе. Мы не хотим жить в заповеднике. Мы имеем на это право.
P. S. Похоже, что судного дня не будет. Внезапно, по инициативе прокуратуры, поступило предложение взять Константина Панфилова на поруки. Следователь-дама приходит в рок-клуб и на импровизированном собрании излагает суть дела. В самом деле, они взаправду предлагают взять Костю на поруки: его вина для них очевидна, однако не менее очевидными являются и скверная организация концерта, и милицейское бесчинство на служебном входе, и соответствующая реакция Константина на эти события. Кроме того, в пользу Кинчева говорят многочисленные характеристики — с места проживания, с места работы, из различных творческих организаций. Следователь считает, что Костя достаточно много прочувствовал за это время, и, учитывая множество прочих факторов, готова ходатайствовать о приостановлении дела. Она неглупая женщина, это факт. Ничего не зная про «Алису», она тем не менее смогла разобраться в ситуации довольно неплохо; вначале, напомню, дела шли довольно-таки туго. Без сомнения, свою роль сыграли два момента, которые вступили бы в силу, если бы Кинчев был осужден. Это реакция многочисленных поклонников «Алисы» (демонстрация 1978 года на Дворцовой площади была бы забыта навсегда!) и реакция «из-за бугра», где про «Алису» кое-что известно.
Собрание проголосовало «за», и Костю взяли на «поруки». Теперь рок-клуб несет за него ответственность в течение года. Следователь сказала так же, что действия газеты «Смена», допустившей публикацию непроверенных фактов, будут квалифицированны в каких-то там инстанциях как недопустимые. «Смене» будет предложено принести свои извинения за «непредумышленную» клевету. Я лично убежден, что эта клевета умышленная, и пусть неглупая дама-следователь повела себя в высшей степени разумно и по совести, все равно, всей этой позорной и дурацкой истории могло просто не быть!
Но она была. По железной логике следователя, в каждом эпизоде дела происходили события, определявшие дальнейшее развитие. Все правильно, причины имеют следствие. Но для следователя важны факты и только потом уже всякие там психологические нюансы… Мне тоже важны факты, однако я по-прежнему вижу в их нагромождении не случайность, а ужасно унылую закономерность. Эта история была. Она есть, и она долго будет вонять рядом с нами. На месте Кинчева может оказаться любой, а умных, справедливых следователей, я думаю, на всех не хватит. Эй, ты там…
Заключительный аккорд к «Делу Кинчева»
В начале октября, незадолго до очередного «планового» заседания суда газета «Смена» в одной из своих статей публично извинилась перед Кинчевым. Вероятно, шаг сей был вызван абсолютно безнадежным положением газеты и полным отсутствием надежд на победу в процессе. Как бы то ни было, а создан прецедент, заслуживающий войти в нашу рок-историю как первый пример победы рок-музыкантов над некогда безнаказанной прессой…
