Нет, никто не пытается сравнивать эстрадный жанр с контркультурой, хотя бы по причине очевидной несоизмеримости вещей, однако разговоры о “старой доброй” музыке снова обрели под собой новую почву, тем более “Их Радио”, возвестив о новой волне ВИА, продолжает именовать свою развлекательную продукцию “нашим роком”. Чтобы прояснить ситуацию и не путаться в очевидном, вернемся к истокам…
В конце 60-х ВИА как эстрадный жанр ворвался к нам с пьезоголовок “Ригонд” пластинкой “Поющих Гитар”. На их припев “Дай-дай-дай” из “Песенки велосипедистов” моя бабушка, помнится, всякий раз подпевала: “На-на-на!!!” Любопытно, что более ранняя евразийская продукция Вокально-Инструментальных ансамблей “Гая” или “Орэра” не имела того резонанса, что получила откровенная копия с европейского оригинала (“Песенка велосипедистов” – это перепев известного хита английской группы The Tremeloes). Но это не удивительно, поскольку экзотика из союзных республик не могла даже частично заморить русского голода на европейскую музыку, ибо тот “русский народный” кич, что по сей день выдают на-гора средства массовой информации, специалисты уже давно считают тюркско-угорским по происхождению.
Смешно говорить, но почти вся музыкальная продукция тех времен должна была по необходимости иметь “национальные особенности в интернациональном контексте”, что в переводе означает “не по-русски и не по-английски, а лучше вовсе без слов. ” В те годы все ВИА назывались “битлами” – польские битлы, венгерские битлы, немецкие…
Самыми популярными у нас битлами был молдавский «Норок», под причмокивающий рефрен которого «чава-чава!» – хорошо шел портвейн с плавленым сырком “Дружба”, который, в свою очередь, был назван в честь ленинградского ансамбля “Дружба”, в котором пела Пьеха, и на базе которого и были организованы “Поющие Гитары”, названные так в честь уже “Червоных Гитар” – модных тогда польских битлов. За поющими сразу же пошли веселые и голубые “гитары”, “сердца”, “ребята”.
Параллельно с первыми ВИА в столицах зарождалось рок-движение, но явно по образцу первых джаз-клубов: это был культ англоязычных стандартов, и чем стандартней стандарт – тем “круче”. Тогда, правда, они назывались «бит-группами», и ВИА, скорее, были официальной реакцией на столичный бит, нежели какой-то особой чиновничьей «молодежной задумкой».
Как правило, рок-музыканты на жизнь зарабатывали в русскоязычных ВИА, а для души оттягивались на англоязычных полуподпольных концертах – “сейшенах”. Поэтому именно самодеятельные ВИА тех времен можно смело назвать первыми русскими рок-группами, как в кривом зеркале, конечно же, отражающими общее настроение тотальной битломании. Но это в такой же степени русский рок, в какой – снятая с “Freischutz” Вебера – опера Мусоргского “Борис Годунов” – русская опера. Кстати говоря, темы “про любовь” тогда не были эстрадными стандартами, как сейчас. Это была почти подпольная пропаганда “all you need is love”, вопреки почти навязываемым тогда “гражданственности” и “патриотизму”.
В качестве отступления хочу обнародовать малоизвестную деталь того времени. Выпускники музыкальных училищ презрительно называли игравших в ВИА музыкантов “голубятниками” (дескать, голубей им на крыше гонять, а не музыкой заниматься). Это и понятно: статус большого «биг-бэнда с дудками» был значительно выше маленькой гитарной «бит-группы», и тарифные ставки там были, естественно, выше. А работы значительно меньше. Училища гитаристов тогда не выпускали, считая этот инструмент чисто “дворовым”, а самым престижным делом было тогда умение играть на саксофоне.
Тогда же все филармонические ВИА набирались по одному и тому же принципу: обязательная духовая секция из серых, закончивших училища, “профессионалов”, плюс ритм-секция из самодеятельности. Последние в свою очередь считали духовиков халявщиками, и любую музыку, где в качестве контрапункта использовался дуэт из трубы с саксофоном или – пуще некуда – с тромбоном (а не вторая соло-гитара), презрительно называли “харч-роком”. Тем не менее, наиболее удачным получался состав, когда самодеятельного бас-гитариста заменял опытный контрабасист – профессиональный лабух из какого-нибудь кабака.
Вот тогда и родился тот самый эклектичный и одновременно своеобразный саунд советского ВИА, который всем так хорошо известен сегодня по ностальгическим релизам. Да, чуть не забыл: руководитель ансамбля, как правило, сидел за роялем и просто играл на клавишах партию баса – больше для понта, чем для звука, иногда, правда, чуть-чуть солируя булькающим тремоло. Для баб.
Результат получился не «холодный» и не «горячий», а самый, что ни на есть по-советски «теплый»: филармонический ВИА, конечно же, не стал биг-бэндом, но уже не был и бит-группой. Ставки, значит, росли. Можно, значит, хорошо заработать. Ну, уж если «любовь купить нельзя», то творческую свободу, оказалось, на бабло разменять можно. Произошел самый, что ни на есть, музыкальной ребрендинг: под именем того или иного ВИА на самом деле стали «скрываться» бывшие бит-группы.
В музыкальном отношении ранний русский рок помимо обязательной битловской компоненты имел и национальную составляющую, которая как-то странно оказалась схожа с сентиментальными темами из саундтреков к современным мексиканским сериалам с их неустойчивой риторической фразы и обилием минорных субдоминант. Это ущербный и неблагородный стиль вконец опущенного индивидуума по типу: “а я войти в твой двор боюсь – а вдруг с тобой и с ним столкнусь?” Или еще, тоже подростковое: “Если пристально ты б взглянула, и улыбка б на миг мелькнула – но в глазах твоих лед стужа, и тебе я совсем не нужен…” Но с другой стороны, это был основной лейтмотив так называемой подростковой, “подъездной” городской контркультуры. Налицо, так сказать, абсолютно точная релевантность материала и, как следствие, миллионные тиражи сравнительно небольшого репертуара. Однако, профессиональные ВИА отличались великолепно артикулированным мессиджем, и реально вели за собой «подворотню», а не наоборот, как это случилось в 80-е.
Жизнь в Советском Союзе – это тяжкая неблагодарная работа, и не всегда здесь коту масленица. Последним днем «золотой» эпохи ВИА можно считать день, когда на комсомольской радиостанции «Юность» некий Юра Маликов объявил об образовании нового ВИА и предложил слушателям придумать ему название. Дело в том, что молодежь на танцах свой, дворовый репертуар явно предпочитала старческим, фарисейским излияниям «советских композиторов», и эта ситуация не могла устраивать жадных и завистливых «партию и правительство». У меня до сих пор хранится «программа-рапортичка» тех лет, репертуарная анкета, где наши собственные песни я подписывал девичьей фамилией бас-гитариста Крустера (ныне директор группы «Мастер»), чтобы (на всякий случай!) все думали, что это песни не нашего Лебедева, а того самого – Лебедева-Кумача.
Сегодня в это трудно поверить, но исполнять тогда свои песни, не будучи членом Союза Советских композиторов, было строго запрещено. И музыканты, в итоге – «подмигивали» своей публике «Алешкиной любовью» (кавер «Girl»), «Барыней» («Шизгара») или «Нет тебя прекрасней» (ария Магдалины из рок-оперы про Христа). А чаще всего – в качестве инструментального проигрыша – цитировали всем (кроме чиновников) известные «знаковые» западные музыкальные темы.
ВИА отца Димы Маликова, получивший позже название «Самоцветы», стал ансамблем совершенно иного типа и породил чудовищные и уродливые клоны – «Пламя», «Калинка», «Музыка», «Надежда» и т.д. – названия говорят сами за себя. Репертуар этих многочисленных «виртуозов бубна» состоял исключительно из песен советских «плесенников» и пафосно работал на их номенклатурный кэш. Тогда еще шутили, что логотипом плесенников можно считать свастику из четырёх Ф: Фрадкин-Фельцман-Френкель-Флярковский (наподобие немецкой свастике из четырёх Г: Гитлер-Гиммлер-Геббельс-Гесс). А наиболее продвинутая часть публики уже догадывалась, что «партия и правительство» порешило весь этот неудобный наполовину советский, но наполовину уже русский рок, «увезти в тундру» – как в той песне поётся – и заморозить его «в седых снегах». Именно с этого момента русский рок не только вернулся обратно в подворотни, но и спустился еще ниже, в подполье, и стал явлением контркультуры.
Россия – самая что ни на есть контркультурная страна в силу своего неопределенного, подверженного самым различным инверсиям, культурного языка. Именно в России даже самый удачный артефакт совершенно необязательно превратится в коммерческий проект, и длиться это может бесконечно долго, подпитывая и усиливая, таким образом, мощь и влияние той или иной субкультуры. И наоборот, эта «торжественная» нереализованность порождает суггестивное поле заимствований, степень инвариантности которого настолько велика, что под прессом прямо противоположных мессиджей бессмысленными становятся любые запреты, даже исходящие из самых что ни на есть добрых намерений. Именно поэтому российский текст всегда вторичен, зато, как нельзя оригинален российский контекст.
Можно считать это курьезом, но именно недальновидная политика тогдашних комсомольцев, решивших вскормить отечественных битлов, которые будут звать советскую молодежь на БАМ, а не воспевать чуждые народу ценности западной свободы, и привело к появлению уже чисто подпольного и русскоязычного рока в лице тех же “Машины Времени” и “Воскресения”. Именно тогда, кстати, вменялось в обязанность руководителю ВИА включать в состав ансамбля как минимум одну девушку с целью создания на сцене, так сказать, более “молодежной”, любвеобильной картинки. Интересно, что именно с “Самоцветов” пошла эта халтурная манера петь в унисон, хотя “досамоцветовские” ВИА отличались прекрасным, но слишком уж «буржуазным» многоголосьем. Унисон – это и значит: вместе со всем остальным многонациональным советским народом! Музыкальность стала в оппозицию к власти.
С середины 70-х ВИА стали делиться на идейные и музыкальные. Первые явно начали вытеснять вторых. С пластинок «Мелодии», радиоэфира. Программа “Лейся, песня” все той же “Юности” стала даже разъяснять, почему все это происходит и почему «так надо». На “Маяке” была закрыта пропагандирующая вторых программа “Запишите на ваш магнитофон”. Музыканты стали кочевать из состава в состав: идеология стала щедро финансироваться. Многие эмигрировали. Финансовые вливания в правильную музыку привели к тому, что составы ВИА настолько разбухли, что не каждая сцена могла вместить дюжину этих “кузнечиков”, похожих друг на друга как две капли воды.
В конце концов, возведенная в куб вторичность стала отличительной чертой жанра: толпа на сцене – ВИА, три-четыре человека – рок-группа; единый стиль одежды музыкантов (пиджачки-рюшечки-жабо) – ВИА, индивидуальный (джинсы-свитера-майки) стиль – рок-группа; ударная установка в глубине сцены – ВИА, на авансцене – рок-группа; колонки по флангам – ВИА, рядом с музыкантами – рок-группа; короткие прически – ВИА, длинные хаера – рок-группа… Короче, не было ничего проще, чем провести несколько мелких перестановок, чтобы дискредитировавший себя жанр превратился в модное словосочетание, а филармонии обзавелись собственными “рок-группами”. И только чиновник не чувствовал подмены: из элементарного чувства протеста рок-группы полезли в политику («Телевизор», «ДК», «Посев», «Бэд Бойз», «Трубный Зов»)…
Итак, мы видим, что желание порулить живым организмом не привело к уничтожению столь ненавистной чиновникам рок-культуры. Как раз наоборот: идентификация стала более жесткой, более сложной, а атмосфера еще менее толерантной. А вот любимые народом ВИА – исчезли! Но мог ли исчезнуть сам жанр музыкального лохотрона? Могла ли исчезнуть технология набивания кэша на фарисейском патриотизме? Все это осталось бы историей, если бы не очередные попытки наступить на старые грабли.
Вы будете смеяться, но попытки порулить в этой области продолжаются по сей день. И даже сквозь плотную коммерческую пелену они все равно проявляются, например, в совершенно фантастической раскрутке бесперспективных и бесконечно провинциальных проектов; в очевидной терпимости системы к маргинализующей публику “кислоте” и якобы хулиганствующему хип-хопу, а главное – во введении на радиостанциях так называемого “формата” с целью навязать публике все тех же, но уже иных времен “самоцветов” с их предсказуемым убожеством и ущербной стереотипностью гастарбайтеров.
И подобно тому, как под всеобщий смех все бывшие ВИА к началу 80-х вдруг стали рок-группами, нынешние эстрадники вряд ли своим дешевым маскарадом введут в заблуждение тех, кто считает прослушивание FМ-радио абсолютно бессмысленным времяпрепровождением.
И дело даже не в том, что ВИА сегодняшних дней не поют песен советских композиторов, просто FМ-диапазон продолжает подпитывать вокально-инструментальный миф, создавая оппозицию тотальному информационному насилию. Но, увы, этот миф не соответствует действительности.
Если раньше контркультурный драйв прятался под маской филармонического ВИА, то сегодня анемичные «музыканты от искренности» своей абсолютно бездарной, форматной “рок-музыкой” поступают с точностью наоборот. Этот, совсем еще недавний, пламенно-самоцветский позор из “лебединых стай”, “нежностей”, “железных дорог” и прочего вздора по типу “голубая родина-Россия, голубые стаи голубей”, ведь, никуда не делся. Драйв просто стал «не нужен». Кому? Да в первую очередь, самим музыкантам! Драйв мешает кэшированию, поскольку раздражает тех, кто платит. Смыслы утомили, захотелось «легкого»… Но оригинальное «легкое» проистекает из легкого, «правого» взгляда на мир, а возможно ли это в современной Российской Федерации?
И что ж тогда получается? Левые подражают левым и не замечают эпигонства. А любое эпигонство всегда порождает пошлость. Да и сам этот популярный в последнее время угол зрения на современный якобы “рок” сквозь песнярские усы кончиками вниз говорит лишь о том творческом тупике, в который загнала русский рок левая идеологическая парадигма.
Даже таракан побежит вправо, если слева наткнется на стенку. Но наши музыканты, подобно желудку коровы, в очередной раз переваривают изрыгнутое и готовы продолжать в том же духе. “Вы слишком чисто играете, – как-то заметил дирижер Арнонкур одному известному музыканту, – я совсем не слышу музыки!” Вот почему старые добротные ВИА сегодня стали в оппозицию всей этой монотонной пошлости. Просто маятник, кажется, качнулся в обратную сторону.
Кто там шагает левой?
– Правой!
