– Вы знаете, что Мадонна пишется только на советские микрофоны?!
Вот так начал свой рассказ человек, сыгравший в истории российской рок-музыки одну из самых ключевых ролей. Нет, он не музыкант. Мы разговариваем на третьем этаже завода «Артмедиа», в студии «АнТроп», в мире, «сконструированном» легендарным изобретателем-звукорежиссёром Андреем Тропилло.
– У меня сменились уже три студии, в которых было записано масса музыки. А это, – Андрей разводит руками в стороны, как бы охватывая время и пространство вокруг себя, – очередная генерация студии «АнТроп». Но здесь сохранилось многое из того, что было у меня двадцать лет назад. Например, советские ламповые микрофоны «МК-13» выпуска 1973 года. До сих пор это лучший микрофон студии. Мы же находимся в преддверии рок-революции!
-?!!
Да-да, примерно такая же ситуация была в Европе и мире в 1967-68 годах. Помните, в 1968 году были волнения в Париже? Тогда американцы бесславно проиграли войну во Вьетнаме. Мы сейчас тоже ведем войну. Тогда весь мир заполонили наркотики, у нас сейчас тоже встала проблема наркотиков, причем, наркотики – это следствие, а не причина. То есть у нас возникла социальная основа для рок-н-ролла. И у нас будет рок-н-ролл. А не джаз, как пел Боря…
У меня тоже все началось в ранней юности. Это была западная музыка: Animals, Джеймс Браун. Немножко позже – Rolling Stones, The Beatles и Procol Harum. Как у всех. Но я пошел дальше других.
Рядом с моим домом, в церкви на набережной, располагался Ленинградский завод грампластинок, но когда строили новый мост, этот завод перенесли, а церковь, как положено, взорвали. Но перед взрывом, когда уже почти было все эвакуировано, я посетил тот завод грампластинок и нашел там, в развалинах, брошенное оборудование. Я ухитрился прикатить оттуда домой небольшой пресс, поскольку расстояние было небольшим – метров двести. И тогда у меня возникла мысль о создании в подвале своего дома маленького заводика по производству пластинок.
Я изучил весь процесс производства пластинки, от записи до изготовления матрицы и прессования. Правда, я не знал, где взять пластмассу, но потом узнал, что состав любой виниловой пластинки на 50 процентов состоит из старых пластинок, и я начал скупать по 12 копеек диски с речами Ленина – это были самые дешевые пластинки, продаваемые фактически по стоимости пластмассы. Правда, я так и не начал производить диски в рыночном количестве, а иначе наверняка сел бы в тюрьму. А не начал я их производить по одной причине: первая песня не помещалась на моем прессе, а разве можно себе представить, например, «Rubber soul» без «Drive My Car» или «Revolver» без «Taxman»?
Я изготовил около ста пластинок. Но позже произошло событие, которое резко затормозило производство дисков. Как ни странно оно связано с Москвой. А именно…
Короче, у меня были приятели, с которыми мы проводили подпольные музыкальные фестивали. Правда, я участвовал в них самым пассивным образом: я просто на них ходил. Там раздавали какие-то билеты, которые печатались на синьках. Синька – это способ копирования чертежей. Стоили они по два рубля. Это был 1976 год. Год, когда в Таллине проходил конкурс-фестиваль рок-групп, и на этом фестивале Борис Гребенщиков и его АКВАРИУМ заняли четвертое место. Там он подружился с ансамблем МАШИНА ВРЕМЕНИ, который тогда выступал в составе: Кавагоэ, Маргулис и Макаревич. Боря Гребенщиков тогда носил бороду, выкрашенную в зеленый цвет. Интересно, что он с этой зеленой бородой пел песню о пурпурных снегах, это было очень красочно.
А Борю я знал благодаря моему приятелю Володе Сушко, у которого мы играли в «Монопольку». Его отец был генералом КГБ, поэтому его квартира была большой, роскошной и там можно было встречаться со школьными товарищами. Гребенщиков тоже иногда заходил в гости к Сушко…
И поэтому нет ничего удивительного в том, что на том подпольном фестивале, который я помогал делать и который проходил в клубе вагоностроительного завода имени 25-летия Октября, ко мне подошел Боря и попросил: «Владимирыч, мы только что вернулись из Таллина, мы там заняли четвертое место, а группа МАШИНА ВРЕМЕНИ – первое. Но у них совсем нет денег, им не на что ехать домой! Если бы собрать сейчас деньги хотя бы на железнодорожный билет, то они сыграли бы на вашем фестивале совершенно бесплатно…»
«Ну, конечно!» – согласился я. У меня в кармане было 10 рублей. И я дал им эти 10 рублей. Мой товарищ, стоявший рядом со мной, тоже поискал по карманам деньги. Нашел рубль. Больше никто, сколько я ни опрашивал, денег давать не захотел, поскольку это был уже конец фестиваля, и все уже попили портвейну…
Поначалу выступала группа ЛОТОС, потом – МИФЫ (они тогда еще играли с Ильченко, который после этого концерта стал играть в МАШИНЕ ВРЕМЕНИ), затем был АКВАРИУМ, а в самом конце на сцену вылезли трое «машинистов». До этого, хотя играли очень интересные группы, концерт шел, как обычно: одни читали самиздатовские журналы, другие пили вермут и портвейн, короче, в зале было достаточно спокойно. А я на этот концерт позвал своего отца.
Мой отец был изобретателем первого в России радиолокатора, который он построил еще в 1932 году. Но потом, как положено, он отсидел в тюрьме по 57-й статье (за недонос, то есть за то, что он не донес на кого-то), и он не понаслышке знал, что можно делать, а что – нельзя.
…И вот вышла МАШИНА ВРЕМЕНИ. Они запели про марионеток, потом – песню про гонца. И настолько это было мощно и энергетично, что чтение прекратилось, распитие портвейна прекратилось, а на третьей песне все в зале встали. Интересно, что, когда «машинисты» закончили играть, народ так и продолжал стоять. И тут вдруг открылись двери…
Потом отец мне сказал: «Я думал, что сейчас двери откроются, и там будут стоять «воронки», в которые нас всех аккуратно загрузят». То есть выступление МАШИНЫ ВРЕМЕНИ было чем-то иным, чем тогда играли питерские группы. И с этого момента я потерял интерес к пластинкам и понял, ЧТО нужно делать. Я понял, что нужно сделать студию, чтобы на ней записывать подобную музыку и распространять ее.
Я интересовался юриспруденцией и знал, что в нашей стране распространение аудиозаписей не являлось самиздатом, за это не было той ответственности, как за распространение книг. Пленка считалась копией, которая происходит автоматически, посредством механической перезаписи. Ответственность за нее нес только автор. А книга – это публикация. Даже если у тебя антисоветчина лежала в столе в одном экземпляре, и у тебя ее нашли, – ты мог сесть за нее. А вот за пленку – нет, потому что это – копия. Это как бы одно и то же исполнение. Это как бы тот же самый Макаревич, только маленький-маленький. Он и отвечает за все.
– Ревякин мне рассказывал, что у них в Новосибирске сажали за хранение пленок. Правда, это было позже…
– Оставим это на совести Ревякина. Я не знаю примеров ни в Москве, ни в Петербурге, чтобы хоть кто-то когда-то пострадал за хранение пленки. Потому что статьи такой не было в кодексе! Не верю. Может быть, пленку находили, а рядом лежал косяк анаши? Пусть Ревякин объяснит, по какой статье их могли посадить! Не было такой статьи, чем я и пользовался вполне разумно.
Короче, я начал искать место, где сделать студию, стал приобретать у отъезжающих в страну обетованную евреев микрофоны, куски пультов и набрал довольно много всего. Отъезжали в основном разные любители Голощекина, джазмены, которые в свое время тоже подпольно выпускали записи и тоже накопили кое-какого «железа», там были и колонки, всякие мониторы и даже микрофоны «Нойман». В общем, стал я все это активно скупать, поскольку им это было уже не нужно, ведь они просто не вывезли бы это из страны.
– То есть в Питере уже была какая-то традиция, школа звукозаписи?
– Никакой школы не было. Джаз писали как? Приносили магнитофон, какой-нибудь «Танненберг», или «Ухер», или «Филипс». К нему подключался пульт, к пульту – микрофоны.
Я сначала попытался построить студию на психфаке, на улице Макарова, дом 6, где я работал. Но один мой приятель Владимир Кошинский, чемпион Советского Союза по автомоделям, посоветовал мне обратиться в дом пионеров и школьников №2 Красногвардейского района (он тогда назывался Дом юного техника – прим. В.М.), где, оказывается, уже была готовая студия звукозаписи, предназначенная для того, чтобы озвучивать любительские детские фильмы.
В общем, пришел я туда, чтобы вести кружок «Акустика и звукорежиссура». Я вел его два раза в неделю. Поначалу дети просто переписывали те фонограммы, которые у меня к тому времени накопились, как западные, так и русскоязычные. И уносили их домой. Часть детей, которые имели музыкальный слух, обучалась игре на гитаре.
А в вечернее время туда приходили волосатые музыканты. Кстати, именно оттуда пошло, что меня все стали звать Андрей Владимирович или просто Владимирыч, потому что в Доме пионеров было принято подойти и послушать через дверь, идет ли занятие или не идет. А заглядывать в дверь – было не принято. Поэтому обращение «Андрей Владимирович» делало совершенно непонятным, что там происходит. Дети – не дети? И с тех пор, с работы в Доме пионеров все меня так и зовут: Андрей Владимирович или просто Владимирыч.
Короче говоря, начал я эксперименты с записью. Для первого опыта я позвал Юру Степанова, Ольгу Першину и группу МИФЫ и на них начал учиться записывать. Так у МИФОВ появился альбом «Прощай, черная суббота». «Черная суббота» – в советское время это одна из суббот в месяц, которая делалась рабочей. «Рыбный день» и «черная суббота» были настоящими символами «совка». Поэтому недаром альбом «Прощай, черная суббота» стал первой записью, сделанной в этой студии. Юра Степанов потом уехал в Англию. Оля Першина вышла замуж и тоже уехала в Англию, а с МИФАМИ мы продолжали работать.
Самое смешное, что у меня были ламповые микрофоны, настоящие «Нойманы», на которые я все это безобразие и писал. В то время все подсели на транзисторные, поэтому в Доме радио мне продали все ламповые микрофоны по остаточной стоимости! Видите, как смешно! Там, конечно, был какой-то шумок, но я с ними повозился, поменял лампы и привел в порядок. Поэтому на ранних записях МИФОВ и АКВАРИУМА – ламповый звук! Никто не может понять, почему там такой хороший звук? А потому что там микрофоны – супер! Это настоящий «хай энд» образца 1970 года!
Как ни странно, я тщился тогда надеждой записать хороший альбом МАШИНЫ ВРЕМЕНИ. Но пришел 1980 год, Макаревич разругался со своим прежним составом и ушел. Существовало параллельно два состава «Машины»: один состав был старым, другой – с Кутиковым и Ефремовым, к которым потом присоединился Подгородецкий. И оба этих состава давали концерты под одним и тем же названием. Венцом этого безобразия явилось то, что Макаревич поступил в Росконцерт. Но удивительно, что когда МАШИНА ВРЕМЕНИ приехала в Петербург с концертами от Росконцерта, произошла одна из первых моих записей.
Я тогда занимался научной работой на психфаке. По заказу военных мы разрабатывали систему надежности работы диспетчера. В наше время много думали, как бы диспетчер мог обслуживать сразу три самолета, и что для этого нужно делать. Часть выделенных на эту работу «военных» денег я ухитрился перевести на «Мелодию», оплатив использование студии и работу звукорежиссера, и в результате в Капелле был записан альбом МАШИНЫ ВРЕМЕНИ, так и не вышедший в свет ни на виниле, ни на компакте, но вышедший тогда в самиздате. Я его назвал «Москва – Ленинград». Он был записан на 8-канальном магнитофоне фирмы «Мелодия» звукорежиссером Диновым.
Но мне активно не нравилось то, что стала делать новая группа Макаревича. Я не люблю песню «Поворот», я считаю, что это – попса. Мне нравилась МАШИНА ВРЕМЕНИ образца 1975-1979 года. Я понял, что МАШИНА ВРЕМЕНИ для меня закончилась.
На эту запись пришел тогда и полный состав группы АКВАРИУМ, поскольку они дружили: Боря Гребенщиков, Дюша Романов и Сева Гаккель. А поскольку деньги еще оставались, и рядом стоял Боря, то я сказал ему: «С МАШИНОЙ ВРЕМЕНИ все ясно, она у нас теперь официальная. Давай-ка теперь я буду вас записывать». И в оставшееся время я записал ритмические болванки, и даже некоторые Борины песни целиком, которые потом принес к себе в студию и доделывал уже в доме пионеров. В основном эти песни попали в альбом «Акустика», а некоторые – в альбом «14», который потом был Борей расформирован. Записывал все звукорежиссер фирмы «Мелодия» Динов, а некоторые вещи я, как стажер.
Но самое главное: вокруг студии начал складываться некий студийный коллектив: пианист Сергей Курехин, саксофонисты Михаил Чернов и Игорь Бутман. Заходили Гусев и Рахов, которые потом играли в СТРАННЫХ ИГРАХ и АВИА. Была куча гитаристов и бас-гитаристов, и среди них – Александр Титов, который сыграл на ранних записях КИНО.
Я сам, где мог, играл и пел. Если на ранних рок-н-ролльных записях слышен чей-то низкий голос, то это мой голос. Еще я играл на блок-флейте и окарине. Помните, на «Треугольнике» есть песня «Миша из города скрипящих статуй», которая начинается длинной и заунывной игрой на флейте, напоминающей вой ветра в трубе? Это я играю. Есть некий элемент симфонизма в песне
«Несчастный матрос, твой корабль утоп» – это мы исполняем с Севой Гаккелем. Короче говоря, я пел и играл, где мог – и на КИНО, и на АКВАРИУМЕ, и на АЛИСЕ, и на ЗООПАРКЕ. Но происходило это не от мании величия, а потому, что музыканты в то время относились к записи довольно распиздяйски, пардон, и часто не являлись на запись. Тогда приходилось играть мне.
Ну, а когда надо было петь хором, понятно, что участвовали все, кто был в студии, и все, кто ждал своей очереди записываться. Поэтому на «Треугольнике» хорошо слышен, например, голос Володи Леви, который в то время тоже писал у меня альбом.
Таким образом, студия начала работать. Денно и нощно. И стали там постепенно появляться дети, которые явно имели интерес к творчеству. Например: Алексей Вишня, Леша Лебединский, известный сейчас, как ПРОФЕССОР ЛЕБЕДИНСКИЙ; Федор Чистяков (группа НОЛЬ). Алеша Вишня ходил с 5 класса, Федор Чистяков – с 7-го, Леша Лебединский – с 9-го.
В 1983 году из Москвы в Ленинград приехал только что приобретенный «Мелодией» передвижной вагон «MCI». «Мелодия» пригнала его сюда, чтобы записать с помощью этой «передвижки», а также первого цифрового магнитофона, который привезли японцы, оперу «Спящая красавица». Но ничего у них не получилось. В этой «передвижке» работал ваш московский звукорежиссер Витя Глазков, а Андрей Журавлев (царствие ему небесное – повесился) был звукоинженером.
В этой «передвижке» стоял штатный 24-дорожечный магнитофон, по-моему, «Сонька». И пульт – высший пилотаж. Этим нельзя было не воспользоваться. Короче говоря, мы договорились, что к следующему их приезду, – а они собирались приехать, чтобы еще раз попытаться записать «Спящую красавицу», – я делаю у себя в студии «болванки», а в вагоне мы записываем остальное.
Итак, они уехали, а я помчался в студию записывать «болванки» альбома «Радио Африки», а также пластинок групп СТРАННЫЕ ИГРЫ (альбом «Эгоцентризм») и МАНУФАКТУРА (альбом «Миллионный дом»).
Первый раз «передвижка» приезжала в апреле, а во второй раз приехала в июне. «Спящую красавицу» записать опять не удалось, потому что там опять что-то оказалось не согласовано. То ли с Темиркановым, то ли с директором филармонии. Поэтому вагон было решено увезти обратно в Москву.
И тут я должен сказать, что все это время мне безвозмездно помогал один человек с ленинградской студии «Мелодия», это – Лидия Павловна Кобрина. Тогда она была главным инженером, а потом стала директором. Тогда я тоже помчался к Лидии Павловне, пал в ноги и попросил, чтобы вагон оставили. «Хорошо, – сказала она. – Если ты договоришься с филармонией, чтобы тебя подключили к электричеству, то можешь поработать. В принципе, в Москве она сейчас не нужна и, можно сказать, что мы используем «передвижку» для какой-то своей записи». И вагон на две недели остался в Ленинграде. А электричество в России всегда подключалось просто: я купил водку, пришел к электрикам в филармонию, проставился, и они без всякого Темирканова подключили электричество: «Да пользуйся сколько хочешь!» И мы начали записывать. И за две недели были доделаны эти три альбома.
В общем, пошла нормальная работа. На этой «передвижке» было записано множество других альбомов, в том числе – «Треугольник». Зиму я готовил «болванки». Я писал их на хорошую пленку, которая покупалась всеми правдами и неправдами. Причем для разной музыки я использовал разную пленку. Например, Майка я писал на желтый BASF – он давал звук более жесткий, рок-н-ролльный.
А летом образовывалось мощное движение по записи на этом выездном оборудовании.
Записывая с наложениями, я получал несколько вариантов, а потом из этих вариантов склеивал «мастер». Это был очень кропотливый труд. Если сейчас какое-то удачное место повторяют с помощью лупа или сэмплов, то я просто его копировал и вклеивал в нужное место. Могу сказать, что некоторые песни в оригинале состояли из 200 кусочков. С ножницами и скотчем мы дружили в то время очень сильно…
Да, и в то же самое время параллельно я продолжал делать подпольные концерты, которые приносили мне немалый доход. Например, концерт МАШИНЫ ВРЕМЕНИ в Петродворце, в местном доме культуры, располагавшемся в бывшей церкви Каспийского полка, дал мне чистого дохода 1600 рублей, на которые тут же был приобретен микшерский пульт… Кстати, там был записан «Маленький принц». Эту запись я сейчас отдал Кутикову.
Для Специального радио
Сентябрь 2005
