Очень быстро я наложил на всё соляки и дело оставалось за вокалистом Рауткиным. Как я и предполагал, вся музыка была готова за две недели. Сходили в переговорный пункт на Дворцовой, созвонились, договорились о встрече, условились о времени и месте. Поскольку время нашего пребывания в гостинице “Октябрьская” на радость администрации и постояльцев близлежащих номеров подошло к концу – мы перебрались к Тропилло на Варшавскую, в Купчино. Вообще, квартире той досталось хорошо… Андрей бывал там не чаще раза в неделю, оттягивались мы там на всю катушку. Главным по связям с общественностью у нас был Андрей Лукин, ставший хорошим приятелем для половины рок-клуба. Он дружил с Алексом Оголтелым из группы «Народное Ополчение», царство ему небесное. Алекс осуществлял прямые поставки живой теплоты: девки у нас не переводились, и все время разные и все очень хорошие. Что скажешь – дело молодое.
Приезжает Рауткин на Майские – аккурат ко Дню Победы. Мы после смены – пьяные встречаем его в метро и не верим глазам: Олег стоит в костюме, рубашке, пиджак наперевес – читает в центре зала книгу. Абсолютно трезвый, смотрит на нас с укоризной. Что же вы ребята – вас как из мясорубки вынули. Повели его домой: – “Только чисто символически, мужики, не пьянства ради, а здоровья для”. Что говорить: его членораздельное вещание на этом и закончилось.
Нагрузка на Тропилловскую квартиру увеличилось вдвое. По уровню своей бардачности и бесшабашности, Олег стоил всех нас четверых. Сначала мы за победу, за наших дедов, отстоявших страну, затем за тех, кто не вернулся, потом за тех, кто выжил, потом за тех, кто дожил… упали мы как порубанные витязи на Куликовом поле. Погода была хорошая, Олегу стало жарко. Форточка не поддавалась и он не придумал ничего лучше, как найдя в туалетной кладовой маленький топор, воспользоваться им в отношении неподатливой форточки. Когда в очередной раз приехал Андрей, в общем, таких матов я ранее никогда не слышал. Ко всему прочему мы еще рубанулись, забыв закрыть за собой дверь, и всю ночь она была нараспашку. Тропилло явился утром. Ключи ему не пригодились и он, переступая спящие тела, он поскользнулся на пустой бутылке.
По всем параметрам он должен был нас немедленно выгнать, но то ли природная доброта, то ли тяга к искусству помешала это сделать, хотя когда он ругался, я чувствовал, что наша судьба на волоске. Спросил – кто это сделал? – Рауткин признался. Не смог он открыть форточку. он её и так и так, она – ни в какую. Точно такая же форточка была на кухне, и Тропилло повел его к ней: “Смотри! вот берёшь ручку, рраз… и всё…”– “Ну я не смог, у нас на Украине совсем по-другому работают эти замки”…
В том то все и дело, что в разных домах, в разных городах, на окнах устанавливают разные закрывашки. Это вам не “С легким паром”, это суровая правда жизни. Тяжёлое испытание для пьяного мозга, не справившегося с элементарной задачей. Зато, как он пел!! Походу мы приняли участие в крупном сборном концерте в CKK. Рауткин с Лукиным устроили классное шоу, целый стадион рукоплескал на протяжении обоих песен, которые нам разрешили на этом концерте исполнить. Рауткин меня просто поразил: они так отплясывали на авансцене – люди тянули к нам свои преданные руки. В такой ситуации, сойдя со сцены, мы решили: год не пей, но в такой ситуации – смертный грех это все не обмыть, как следует. На такой большой площадке для такого количества народа мы досель не выступали, настроение было отменное. Да и погода не подвела. Май месяц.
На том мероприятии мы переодевались в гримёрке с ДДТ. Вадик Курылёв, басист, попросился с нами. Поехали. По пути от метро зашли в Купчино в магазин – там только-только стали продавать копченую курицу, а в Архангельске такого не было. Мы взяли одну – попробовать. В квартире Тропилло на столе стояло роскошное блюдо, неадекватное общей бардачной обстановке. Мы украсили его коричневой тушкой копчёной птицы, окаймив его всяческими овощными солениями. Слово за слово – мы стали проживать событие заново, вспоминая, как тот прыгнул, а как тот спел или сыграл. В общем – поговорили и вдруг… смотрим, а блюдо уже пустое. Мы – то на Вадика, то на блюдо вопрошающе смотрим. – “Ой, ребята, извините, похоже, всю курицу съел я… даже не заметил… вы уж простите меня ребят, давайте я схожу, может… “ Но естественно, никто никуда так и не пошел, а мы ему: “Приятного аппетита тебе было, здоровья тебе, спасибо! Хорошо, что не успел выпить всё, и на том спасибо”.
Вот так примерно и проходила запись альбома “Свободы захотели”… Я не стал вдаваться особо в наши профессиональные будни – по сути, это не так интересно, как то, что было вокруг этого. Записывались быстро, Юра Морозов – великолепный партнёр и единомышленник. Великолепный музыкант и старший товарищ. Царство ему Небесное!
Мне было легче в плане досуга, чем моим друзьям. У меня был лучший в Питере друг – Лёшка Вишня и я очень часто к нему тогда ездил на Гагарина. Квартира у него была великолепная, намного больше Тропилловской. Вдобавок, он только что выпустил едва ли не лучший свой танцевальный альбом, и хотя мне такая музыка ненавистна, в исполнении Вишни я это слушал не без удовольствия, как, кстати сказать, и вся моя семья. Кого я только там не видел у него… познакомился там с американской певицей Джоанной Стингрей, это она издала двойной LP “Red Wave” и приехала к Алексею что-то записывать.
Квартира была двухкомнатная, и всюду были проложены провода. Надо сказать, что под студию Вишня заточил абсолютно все помещения в этой квартире: крохотную спальню – там всегда свисал с люстры микрофон. На кухню вела коса с двумя микрофонными и одной контрольной линией – записывая такую группу, как АВИА, он задействовал всю жилплощадь. Я еще тогда смеялся, вопрошая – почему в туалете нет ни микрофона, ни розетки для гитары – безобразие… Даже большая комната, в которой была аппаратная, была разделена стенкой с небольшим окном. Обычная городская квартира имела совершенно монстроидально-технологический вид.
И вот, допела Джоанна свою песню на английском языке, и Вишня позвал её в микрофон заслушать результат. Девушка скинула уши и рванула дверь в микрофонную на себя, а открывалась она вообще наружу… в общем, заклинило дверь. Я то сидел на кухне, и вот слышу крики, типа “шортова двер, я немагу открыт двер”. Явился на подмогу, тык-мык… никак. И тогда Лёшка разбежался и в сердцах двинул злополучную дверь своим мощным плечом. Она слетела с петель, погребла под себя американскую диву, а поверх всего этого – Вишня на двери лежит, Джоанна из-под двери благим матом орёт “yourbanny potap”…. Весело, в общем записи у него проходили…
А тут приехали мы с Лысковским к Алексею, привезли ему Корг М1, и решили отметить успешное окончание записи клавиш в альбоме. Коле еще не было 21 года, выглядел он совсем юношей, и мне приходилось давать ему свой паспорт, чтобы обмануть пристальных продавщиц. Коля вернулся с вином, но… без моего паспорта. Искали-искали, ходили-бродили – всё впустую. Сидим, как побитые собаки – ни пить, не есть не хочется. То есть: ни гостиницы тебе, ни самолёта, и не дай бог пьяного в метро документы спросят… каюк.
Вишня неунывающе стал нас подбадривать: мол, ничего страшного, развесим объявления, дадим телефон, вознаграждение – вернется паспорт. Помню еще, как посмотрел я на него тогда – как на идиота… Каково же было мое удивление, когда спустя пару дней он позвонил нам в Купчино и предложил приехать за паспортом – он и вправду завесил все стены района своими объявами и купил нашедшему, бутылку самого дорогого коньяка.
На следующий день, после записи рауткиного вокала, я отправился к Лёшке, купив по дороге бутылку настоящего итальянского Муската. Вишня сразу же его в холодильник, а сам принялся колдовать что-то мясное – о кулинарных способностях Вишни уже тогда ходили легенды – их часто любили рассказывать между собой проголодавшиеся рокеры, вхожие к нему в дом. И вот, мясо уже готово, разложено по тарелкам, по среди стола стоит Мускат, дыша холодным паром… звонок в дверь.
Вишня нехотя пошёл открывать – а это Андрей Заблудовский из группы Секрет: накануне у них были какие-то телесъёмки, которые прошли очень успешно, по поводу чего Андрей имел совсем неблагополучный вид. Увидав на столе парящий Мускат, он зашевелил бровями и посмотрел на меня так, что все слова были излишни. Андрей даже не подумал воспользоваться бокалом – настолько ему было хреново. Так хреново, что когда он закончил свой оживляющий глоток – вина в сосуде оказалось пять сантиметров ото дна. Но послушать Забла было занятно – ведь он был уже фактически эстрадной звездой, много ездил, много интересных историй пережил. Они стадион уже на сольники собирали. Мы находились в совершенно разных мирах, и было очень интересно узнать, как там…
Время записи подходило к концу, и на этапах вокала и сведения Тропилло практически каждый день появлялся в студии и смотрел, слушал, как всё у нас выходит. Было видно – он волновался, ведь эту запись пробил и организовал он, на государственные деньги. Ему и ответ было держать. Ведь мы ко всему прочему ещё были первыми, после запуска нового оборудования. Морозов то и дело записывая нас, читал мануалы от приборов, стоящих в стойке – листал, перелистывал, делая карандашом какие-то ремарки. Мы играем – он читает. А что еще делать такому человеку, как Юрий Морозов, в то время как пишутся такие люди, как мы…
Впервые мы с Рауткином не пели в один микрофон. Обычно мы именно так и делали, когда писались у Тропилло, каналов не хватало – их было всего восемь. А тут – двадцать четыре. У нас была возможность попробовать несколько вариантов исполнения вокала: только Рауткин, мы вместе, и только я. Были и такие… но самые удачные получались, когда мы пели с ним контрапунктом – построчно. В “Стремя и люди” это была “Мать порядка”, а в “Свободы захотели” – “Поднимайся народ, на бой с идолищем поганым”. Записывая “Девушка и вампир”, Олег споткнулся на одном куплете, слышу – губами шевелит, приноравливается. Говорит – нет, не для меня этот абзац – давай ты. А мне это даже в голову не приходило – что эту песню он не споёт и придется мне.
Еще мы решили на этом альбоме продублировать наш культовый номер 83-го года “Русская народная”. Переписать и послушать, как он будет звучать с тем уровнем игры, который мы к тому времени достигли, да на мощной аппаратуре, внезапно упавшей к нам под ноги прямо с небес. У Олега весьма окреп голос к тому времени: в 83-м это был хулиганистый подросток, а теперь – матёрый мужик. Многие тогда ставили под сомнение этот римейк, не всем пришлась по душе новая версия. На мой взгляд получилась хорошо. Они просто совершенно разные “русские народные”. Фразу “а чудо-девы русские красивы и нежны” решили записать женским голосом, а когда встал выбор – что тут гадать, ведь у Лёшки Вишни была жена Лена, которую тот использовал порой, в таком аспекте, и надо сказать – весьма успешно. Она приехала в студию и эту фразу исполнила.
Спели альбом быстро. Уж, по крайней мере, не так, как в наши дни пишут две недели один сраный вокал, и записать не могут. Я это кожей своей чувствую, вижу все патологии. По большому счету – уже шестнадцать лет я буквально живу в Тропилловских студиях, и на моих глазах и ушах всё и происходит. По сравнению с теми временами, музыканты стали ленивы и вальяжны, все на машинах и понтах, им некогда думать о высоком – они кормят свои семьи и больше заботятся о лицевой части своего имиджа, чем о творимом. Деньги есть – будут переписывать двести раз по слову, строчке, пока не получат результат. Подобный подход сильно расхолаживает – эти люди вряд-ли способны повторить всё прямо также, на концерте. Зачем отрабатывать технику игры, когда можно сыграть пониже и помедленнее, а затем забыстрить и отквантовать…
А у нас смены на “Мелодии” были короткими, всего по четыре часа, и изредка Тропилло удавалось оставить нас еще на смену. Жаль, конечно, что на сведении я не управлял процессом вполную – сидел рядом. Точнее, мы сидели у него за спиной втроём: я, Рауткин и Лукин. Все остальные уже уехали в Архангельск. Конечно, я мог Юре сказать мол, это давай потише, это погромче, это чуть влево давай, а это – чуть вправо, но… в общем, если бы я это пересводил сейчас, конечно всё сделал бы по-другому…
По готовности, мы переписали себе альбом на “девятнадцать”, каждому – по бобине. Хотя Тропилло и говорил, что эта запись выйдет на грампластинке, мне было трудно поверить. Всё равно наш материал ждал некий худсовет, и в любой момент из Москвы могла прийти какая-нибудь директива, как уже не раз бывало с нами, и всем намерениям пришел бы каюк. Подсознательно я именно к этому и готовился, но уже сам факт наличия альбома, спустя пять лет молчания – это уже была крупная победа для нас и широкий шаг вперёд. Мы стали первопроходцами на новой студии и, как мне кажется, не ударили в грязь лицом.
Последней мы сводили заглавный номер “Свободы Захотели”, управились за полсмены, часа за два. Даже Тропилло явился ко времени точно, чтобы присутствовать в момент рождения нового дитя. По традиции таким днем являлся “день скотча”, когда все номера склеивались один за другим. Но в данном случае воспользоваться скотчем не пришлось – новейшее оборудование точно по тайм-коду все монтировало само, и свидетельством окончания альбома тогда стал момент, когда Андрей, прямо в шапке и пальто, приклеил к началу альбома ракорд.
Нажав в последний раз кнопку “STOP”, Юра откинулся в кресле, иронично: “Ну что, битлы, всё… ну, где же, доставайте теперь свой портвейн”. На протяжении всего времени он не участвовал в нашей алкоголизации, а тут – само собой, можно было расслабиться. Портвейн у нас был всегда – как у сердечника валидол. Тропилло тогда тоже послушал, достал из дипломата бутылку шампанского, и мы устроили за пультом небольшой банкет. Пара яблок, “Портвейн 13” и шампанское. Даже не верилось, что это уже последний день… четыре недели мы здесь провели. С одной стороны они показались бесконечно долгими, с другой – пролетели как один день, когда уже все было готово.
Пожав друг другу руки, мы вновь разлетелись в разные стороны, по домам. Тропилло отвез нас с Лукиным на белой Волге в аэропорт, посадил и приказал, чтобы мы, не медля, выслали ему оформление. Летели домой, отмечали, не выпуская из рук бобины. Это были драгоценные копии с оригинала, звук был предельного качества, и ни в какое сравнение не шёл с тем звучанием, что получился на вышедшей грампластинке. Всё-таки заводское оборудование на Цветочной – толи старое было, а может его эксплуатация была в руках пьяных дебилов, короче – пластинка звучала кое-как. Но те бобины, что мы везли с собой, они в Архангельске произвели фурор – качество записи было абсолютным и неслыханным досель ни в Архангельске, ни в Ленинграде.
Сейчас, когда прошло уже много времени с тех пор, мне больше нравятся оба предшествующих альбома, потому что сводил их я сам. Никто никогда не сведёт Облачный Край лучше меня – автора музыки и слов. Но кроме меня, вряд-ли кто-нибудь заметил это – качество записи инструментов по отдельности, перешибало любые огрехи сведения. По приезду я сразу отправился в “Красную Кузницу”, где у нас была студия, сделал несколько копий друзьям, и для художника – Сергея Супалова. Ему ничего не нужно было говорить: название альбома и копия. Слушая пластинку, он делал сразу первые наброски на основе тех ассоциаций, которые возникали в его голове, пока играла музыка.
Прошел почти год, как появился наш винил: звук я уже сказал, а полиграфия – точно на том же уровне, что и пластмасса. Краски тусклы, низов нет… Сувенир, да и только. Но когда наша пластинка появилась в Архангельске в свободной продаже, конечно это произвело сильнейший морально-политический эффект и произошло это совершенно неожиданно. Однажды влетает в квартиру жена моя первая, Ленка, кричит: “Богаев! Смотри что я принесла!”, и держит в руках “Свободы захотели”… Эффект разорвавшейся бомбы! Она купила его за 3.60 в универмаге, заскочив чисто по женским своим делам.
Отдел грампластмассы находился прямо напротив входа в универмаг, пройти мимо знакомых очертаний нашего оформления было невозможно. Пластинка “Облачного Края”, гонимого всеми отовсюду, вдруг вышла на государственном лейбле, не то, что где-то на костях… это было нереально круто! У нас винил, настоящий, как у Софии Ротару, как у Иосифа Кобзона, как у “Песняров”, yourbanny potap, как сказала бы Джоанна, а на моём лице выступила скупая мужская слеза.
Работники отдела без конца гоняли наше “Идолище поганое”, еще бы, своя родная группа, из Архангельска! А так как к тому времени все заинтересованные лица давно эту копию имели – расхватывали винил на сувениры. Потом еще допечатывали один тираж, его сделали красивее – с глянцем и более глубокими красками, звук был на прежнем уровне, но всё это было уже совершенно неважно: случилось так, что мы стали первыми, кто записался на новой студии “Мелодия”, и последними, чьи винилы еще допечатывались… в разгар 1991 года на заводе все поросло бурьяном, оборудование списано и спихнуто втихую зарубеж.
Спустя пять лет “Свободы Захотели” вышел в Германии на компакт-диске, и вот это уже было сделано на самом должном уровне – и оформление, и звук – максимально приближено к оригиналу. Впереди нас ожидало смутное время становления нового российского государства: в череде новых побед – полоса новых потерь, радости и скорби. Жесткое было время, но об этом потом, всё по порядку.
Записал Алексей Вишня
Для Специального радио
Январь 2007
ИЗ ИСТОРИИ ГРУППЫ «ОБЛАЧНЫЙ КРАЙ». ГЛАВА 9, ЧАСТЬ 1: «СВОБОДЫ ЗАХОТЕЛИ»
