Наверное, имя Эдуарда Кузинера мало что значит для современной молодежи, но если говорить о молодежи 70-х, то поклонники “Поющих гитар” наверняка сразу же вспомнят “До тебя два шага” и “Десять дней”, поклонники “Калинки” – “Весеннюю историю” и “Ночную сказку”. Эти и еще много других песен написал прекрасный пианист, аранжировщик, композитор, руководитель ВИА “Ровестники” Эдуард Кузинер.
Но я думаю, что не ошибусь, сказав, что самой известной песней Кузинера была и остается песня “Саласпилс” на стихи известного ленинградского поэта Якова Голякова. И что удивительно, так это то, что в последние годы песня больше известна тем, что музыканты когда-то давно существовавшего в Ленинграде самодеятельного ансамбля “Аргонавты”, а с их подачи и некоторые журналисты, заявляют, что песня принадлежит лидеру “Аргонавтов” Алику Тимошенко, а Эдуард Кузинер просто присвоил себе авторство. Странная ситуация – не правда ли? Кто знает еще хоть одну песню Тимошенко? А песни Эдуарда Кузинера до сих пор слушает вся страна! Но почему-то столь странные заявления “Аргонавтов” вошли во все рок-энциклопедии, тиражируются в интернете, и никому не пришло в голову поинтересоваться мнением противоположной стороны. В мае 2006 года, встретившись в Санкт-Петербурге с Эдуардом Абрамовичем Кузинером, я вынуждена была начать разговор именно с этой, малоприятной темы. Эдуард Абрамович был очень удивлен, что эта тема кого-то сегодня интересует, но согласился рассказать, как все было.
– Честно говоря, я об этом случае уже давно забыл. Да, и не было там ничего особенного. В начале 70-х в Ленинграде существовала группа “Аргонавты”. Там еще молодой Розенбаум играл на фортепиано. Колоссально играл! С разными ритмами, с разными ритмическими делениями! Сейчас я даже не помню, зачем я забрел к ним на репетицию в Военмех. Наверное, искал музыкантов в свой ансамбль. Я в то время руководил ансамблем Анатолия Королева. Когда я зашел, они пели какую-то совершенно непонятную вещь. Но меня поразил смысл! Саласпилс! И еще то, что там вместо цветов кладут конфеты. Музыки там никакой не было, по крайней мере, я ничего не запомнил, а вот эта смысловая идея меня зацепила, захватила.
Я обратился к известному поэту Якову Голякову. Ему тоже идея понравилась, и мы написали песню. Потом я написал партитуру и отдал ее “Поющим гитарам”. Через какое-то время они мне вдруг звонят и говорят, что песня пользуется колоссальным успехом. А поскольку в рапортичках они эту песню указывали, то мне пришло из Ленинградского АПО письмо, чтобы я явился и зафиксировал свое авторство. И вот когда я пришел фиксировать, то сдуру заявил, что песня написана в соавторстве. Причем я даже не знал в соавторстве с кем. Просто сказал, что идею почерпнул у группы “Аргонавты”. Вот Голяков не стал делить авторство, и оказался трижды прав! А я сделал большую ошибку.
Поскольку песня была очень популярна, мне стали поступать деньги. По тем временам, очень много денег! А тут вдруг мой друг композитор Яков Дубравин, который занимался издательством, выпустил нотный сборник, в который включил “Саласпилс”, но указал там только мою фамилию. Тимошенко это задело, и он начал выяснять отношения. Меня вызвали в АПО, я объяснил, что песню написал самостоятельно. Они затребовали клавиры у меня и у Тимошенко. Поскольку я человек грамотный, то клавир представил сразу. Тимошенко где-то месяц мучался, но свой клавир тоже представил. Экспертиза постановила, что эти две песни представляют собой абсолютно разные произведения, как по музыке, так и по тексту. Вот так эта история и закончилась.
С Тимошенко мы потом неоднократно встречались на рок-концертах, он занимался администрированием, нормально общались. А если кто-то действительно хочет знать правду, то можно обратиться в архив. Там хранятся и оба клавира, и заключение экспертизы. А горе-журналисты пусть пишут, что хотят!
…Расскажу немного о себе. Родился я в Краснодаре 1 декабря 1939. Мама – русская, папа – чистый еврей, житомирский вариант. В годы гражданской войны его родителей закололи. Папу сначала воспитывал раввин, потом он сбежал, беспризорничал, на каких-то стройках работал, стал комсомольцем. В 1937 году его посадили. Но просидел он недолго – около 2-х лет. После освобождения приехал в станицу Крымская под Краснодаром. Там познакомился с моей матерью, она медсестрой работала. Отец был способным парнем, выучился на бухгалтера. Я его совсем не помню, т.к. родился в 1939, а отце погиб на фронте в 1942. Так что вырастила меня мать. Точнее у меня было две матери – моя мать и ее родная сестра, которая тоже рано осталась без мужа. Учился я очень хорошо, школу окончил с золотой медалью.
Поехал в Ленинград, поступил в Политехнический институт, на физико-математический факультет. Там стал заниматься музыкой, решил, что буду пианистом. Собственно интерес к музыке у меня появился еще в школьные годы, но это был слушательский интерес. У моего друга мама по ночам работал уборщицей в конторе Заготзерно. А мы пробирались в кабинеты начальников, где были радиоприемники, и слушали музыку. Но на этом все и закончилось. Потом стал заниматься гимнастикой, потом институт, девушки, танцевальные вечеринки. В институте на меня обрушился рок.
Это было после Московского фестиваля, год 1958-59. Железный занавес дал трещину. Наиболее продвинутые ребята начали заниматься фарцовкой. Для нас это были герои. Но у меня все пошло по другой линии. Я стал осваивать рояль. Набрал книг, нот, узнал, в каких Красных уголках в округе есть пианино и рояли. Обзавелся огромной связкой ключей, лазал по крышам и чердакам, но проникал везде, где были рояли, и учился играть. Самостоятельно выучил сольфеджио.
Сольфеджио – это же не экзамены по марксистко-ленинской философии. Сольфеджио надо выучить. Это как язык. Его надо каждый день трамбовать, трамбовать, трамбовать. И тогда через год-два все будет нормально. Учебник достал по теории музыки. К тому же тогда при институтах были бесплатные учительницы. Короче, когда меня после института упекли в почтовый ящик, который делает торпеды, в Ломоносове, во дворце Меньшикова, музыку я уже знал, теорию музыки знал, умел на слух подбирать аккорды и т.д. В этом ящике я быстро организовал самодеятельность. Гитариста нашел, басиста. У меня чутье на это дело было. И через месяц они уже играли. Директора это просто поразило. Он мне даже какую-то грамоту тогда вручил.
Вскоре я женился. Жить было негде, мы скитались то здесь, то там. К тому же ездить каждый день на работу в Ломоносов было долго и неудобно. Мне обещали дать комнату в общежитии, но так и не дали. Это стало хорошим поводом, чтобы уволится. Хотя после института надо было отработать три года, они вошли в положение и отпустили меня. В 1965 году я поступил на работу в ГИПК – это военная контора в районе Пушкинского дома, Эрмитажа. В то время я уже бегал по своим делам, играл в оркестре. Еще в институте кроме рояля я начал осваивать альт-саксофон. Здесь тогда было довольно много джаз-оркестров.
Вообще, когда я сюда приехал, кроме рока огромное впечатление на меня произвел джаз, который играл оркестр Вайнштейна в ДК Первой пятилетки, который сейчас снесли. Фамилии Носов, Гольштейн вам о чем-нибудь говорят? Это были титаны! Это была мощь! Конечно, я проводил там столько времени, сколько мог. Потом был оркестр Сигала. Замечательный парень! Все оркестровые, лидерские дела я у него усмотрел. Молодой парень, бывший беспризорник, без образования, но у него было чутье мощного лидера! Мы с ним очень хорошо играли. Замечательный состав был. Вот так я начал работать. Потом стал разными оркестрами руководить.
Если говорить о Володе Антипине, то еще до “Авангарда-66” у них в Автово была тромбоновая группа. Вот там я уже был лидером. У Сигала я научился тому, что важно в хоре и в оркестре. Второй голос, второй трубач должен быть мощным. Лом такой! И свинг должен быть у второго трубача. А первый голос должен быть нежным, со своим серебристым тембром. И тогда вся машина будет звучать мощно. В ту пору Сигал уже перешиб Ванштейна, поскольку оркестр Ванштейна уже работал профессионально, а у Сигала тогда еще было творчество. Кстати, барабанщик Юра Соколов там начинал. Там мы с ним и познакомились.
Еще у Сигала работала Нонна Суханова, которая пела в “Человеке-амфибии”. Сейчас, по прошествии времени, видно, что голоса у нее нет, а манера – есть. От работы в оркестрах я получал удовольствие. Постепенно стал играть в оркестрах на рояле. Познакомился с местными матронами – стареющими певицами. Параллельно стал заниматься серьезной музыкой в Союзе композиторов. Там был замечательный педагог Иван Иванович Пустылик. Я стал заниматься у него полифонией. Тогда хорошо было в Союзе композиторов. Для способных ребят был бесплатный семинар. Очень хорошо, очень полезно. Поэтому я занимался и там, и там.
Надо было решать: либо оставаться в инженерах, заниматься диссертацией, или идти в музыку. Продолжать заниматься и идти в консерваторию? Но в этом случае было неизвестно, когда придут деньги. И придут ли они вообще к человеку с еврейской фамилией. Или идти на эстраду. Здесь было много организаций. Ленконцерт, областная филармония, цирк на сцене и т.д. А у меня была молодая красивая жена, а жить было негде. Надо бы что-то делать. Надо было зарабатывать деньги. И я провалился на этом распутье. Пошел не в ту сторону.
В феврале 1966 года я поступил на работу в областную филармонию, и вскоре первый раз уехал от 18-летней жены на 4 месяца в Среднюю Азию. Это была обычная эстрадная бригада – конферансье, две пары танцоров, фокусник, чтец и мы квартетом при них. Кстати, я пришел туда на место Пожлакова. Он тогда уже писал замечательные песни, и поэтому работу музыканта бросил. Потом я пригласил в ансамбль Юру Соколова, и у нас наконец-то появился крепкий барабанщик. Потом появился хороший басист. Когда к нам гитаристом пришел Боря Лебединский, он ничего не умел. Но он сутками сидел! И через полгода это был уже классный гитарист, а через год – выдающийся. Он потом в Америку уехал. А тогда это был кошмар! Работать в областной филармонии по каким-то жутким площадкам за тридцать палок в месяц становилось невозможным.
Был такой поэт Крутицкий. Очень известных его песен я не знаю, но два-три шлягера у него были. Он познакомил меня с Анатолием Королевым. Королев – красавец парень, в “Дружбе” сверкал. А тогда он как раз прогремел на Сочинском фестивале с песней “Зависть”. Это была действительно колоссальная песня и колоссальное выступление! В общем, мы с Толей договорились о совместной работе.
Толя – человек замечательный, но совершенно безбашенный. Совершенно! Ничего он не помнил, ничего не знал. Как птичка пел. Какал, куда хотел. Вот летит, покакал и полетел дальше. Голос у него был потрясающий, но на пленку ложился странным образом. Весь его бархат туда не проникал. На пленке он звучит высоко и не так полно, как в зале. А в зале это было колоссально! Ну, и темперамент, конечно, цыганская внешность. Хотя родители – саратовские, блеклые, никакие. А он чистый такой, черный цыган!
Короче, в 1968 году мы начали работать с Толей Королевым. В Ленконцерте тогда был замечательный директор – Коркин Георгий Михайлович. До этого он работал директором Кировского театра, но после бегства Нуриева, как тогда водилось, его из театра уволили. Но зато Ленконцерт при нем был мощной организацией. У него был потрясающий вкус, он вникал во все дела. И все, что он делал, оказывалось правильным. Например, если вся свора говорила НЕТ, он говорил ДА, или наоборот – и он всегда был прав.
Помню, как мы прослушивались с Королевым. У нас тогда уже был уникальный басист – Юрий Иваненко. Кроме бас-гитары он и на скрипке умел играть, и на гитаре. Вообще, они с Юрой Соколовым составляли колоссальную пару. Они первыми в стране начали играть в стиле ударной группы Тома Джонса. Я даже не знаю, как это объяснить. Надо быть музыкантом, и играть в ансамбле, чтобы это понять. Вот ты играешь и не понимаешь, что происходит, но тебе легко, как будто ветерок дует в спину. Море, вечер. Ты стоишь, а на тебя бриз дует, и тебе хочется дышать! Замечательно! Они самыми первыми стали так играть.
Кстати, мы тогда с Иваненко купили у испанского певца Мичела настоящую фирменную бас-гитару – Хофнер. Юра сразу же стал самым запакованным музыкантом в стране.
Поскольку Иваненко владел скрипкой, то для некоторых наших песен я написал скрипичный подклад, а Юра его играл. Это было очень красиво, интеллигентно. Но в худсовете был один скрипач – Эстель, и он начал возмущаться: “А кто вот это? Какое право он имеет брать скрипку?!” Но Коркин сказал: “Мне нравится”. И все! Запустил нас!
На первые гастроли мы поехали в Ташкент. Там даже афиш не было, просто висела у кассы какая-то бумажка. И полный аншлаг! Зал битком! Публика и русская, и узбекская! Вот, что такое был Анатолий Королев! Это какой-то кошмар! Девушки были все время. Мы от них просто убегали. Да, ладно мы! Хотя и за нас, конечно, цеплялись. А Анатолий Иванович убегал пожарными лестницами, чердаками и т.д. И так по всей стране! Успех был колоссальный!
Для Специального радио
Октябрь 2006
ЭДУАРД КУЗИНЕР И ЕГО «РОВЕСТНИКИ» ЧАСТЬ 2: «Я ТОЖЕ НАПИСАЛ РОК-ОПЕРУ»
