Парадокс: время бежит так быстро, что события кажутся, порой, застывшим фоном для разворачивания сюжета нашей собственной жизни. Все идет нормально, но текст читается ровно до тех пор, когда очевиден контекст. Потом вдруг выясняется, что наш собственный сюжет это и есть – буквально – со-бытие (мы сами, оказывается, являемся деталями этого фона), и что у новых поколений, оказывается, имеется уже свой «фон». То есть, чтобы привлечь внимание молодых к нашей теме, необходимо конвертировать старые «поколенческие» понятия в новые, и если уж и рассказывать о себе, то непременно «их» языком.
Известно, что объекты подобной природы имеют и подобные стратегии в мире. И движутся, в конце концов, навстречу друг к другу. В этом смысле параллельные линии, действительно, пересекаются в т.н. «точках перехода», поскольку подобное притягивает подобное. Кстати, именно по этой причине одни распространяют сплетни, а другие их с удовольствием читают. В контексте закона подобия, сплетня о другом – это всегда автобиография. И эти модальности, превращаясь в вербальные артефакты, называются, потом «историей». Типа жизни двенадцати цезарей – сплетни о персонажах, которых, порой, никогда не существовало в природе.
Описывая «музыкальное поколение», мы рассказываем об эпохе, ностальгируем по тусовочному слэнгу, вспоминаем корпоративные «заморочки» и т. д., в общем, рассказываем о нашем родном местечке. И это интересно лишь до той поры, когда событие и наше с ним со-бытие подходит к естественному завершению, и его оценка, градус значимости возможны лишь тогда при взгляде на данное событие извне. В результате – иная тональность, иные акценты, иная директория развития событий.
Люди давно уже поняли, что абсолютной, единой Истории, как описания последовательности тех или иных событий, быть не может. Как минимум, история расщепляется на две директории, две «линии», одну из которых древние называли «солнечной» (или «золотой»), другую – «лунной» (или «серебряной»).
«Солнечная» история это история человеческого глянца. Со-бытийные биографии вождей, героев толпы – последовательность, директория которой отложилась в сознании самых широких масс. То, что эта история донельзя мифологизирована и на три четверти является продуктом самих этих вождей, – суть неважно, поскольку история не хронология, а индульгенция для той или иной матрицы целеполаганий, в конечном счёте, пропаганда. В этом смысле история функциональна, а большего от нее и не требуется.
«Лунная» история это иная последовательность, директория которой строится по «поворотным точкам». Это история гуманитарного креатива. И здесь исторически значимыми являются совершенно другие события. Это история открытий, прозрений и биографии тех, кто эту «историю» не столько олицетворял, сколько «поворачивал». Как правило, страдая за свои мысли, идеи, действия. «Лунная» линия, поэтому, необходима человечеству отнюдь не для пропаганды и не как средство для манипуляций толпой, а для понимания своего истинного онтологического статуса. И на этом этапе уже свершено не важно – верим ли мы в Великого Архитектора Вселенной или верим в самоорганизацию Космоса из Хаоса.
Легко заметить, что «лунная партия» это либеральная партия. Назовем ее партией Великого Востока. Почему «востока»? Да потому, что «заря рождается в Ночи», а ночной Свет идет от Луны. В общем, Восьмой класс средней школы. А для двоечников – Восемьдесят Восьмой. Гы. И здесь, разумеется, необходим иной градус угла зрения и совершенно иной тип конвенции.
Изобретатели, их идеи и тот «бэкграунд», со-бытийный фон, отфильтрованный памятью самих действующих лиц – это, собственно, и есть «формат» нашей книги. Будучи свидетелем тех событий, их участником, а порой и ньюсмейкером (как это сейчас принято выражаться), редактор-составитель, разумеется, не мог избежать модальности, базирующейся на его собственном опыте. Но это интерпретируемо и, впрочем, неплохая тема для дискуссий.
Важно другое. Акцентируя именно на «лунном», мы, конечно же, подспудно хотим поднять статус нашего узла. Снова повторять, что русские – гениальные креативщики, излишне: есть, что называется, «мировой опыт». Но когда речь уже идет о «русском продукте», то здесь да, оставим эту тему другим авторам. В любом случае сетевая структура мира требует ясного и четкого «положительного» позиционирования и предъявления артефактов, которые, в свою очередь, «имеют право» на комментарии. Вот этим мы и займемся…
Вкратце, конечно. Вкратце. Книгу мы пересказывать не будем. И не забудем, что мы находимся сегодня в Российской Федерации, а не СССР – то есть мы описываем события, происходившие в одной (уже, увы, исчезнувшей!) стране, находясь в совершенно другой стране. Это принципиальное замечание.
Как я уже сказал, стратегии объектов подобной природы идентичны. Советский «железный занавес» на сегодня отсутствует, а потому и некогда модным «советским» спекуляциям на неграмотности публики сегодня не место. Таким образом, – маркируя «музыкальное поколение» и вскрывая его… (гм, так и хочется сказать!) – нет-нет, скажем так, «сущность», именно в то время, когда звучит кода данного события, – пришла пора вписать его в общемировой контекст, сняв, увы, с повестки дня временные, «местечковые» индульгенции.
Да, мы жили в СССР. За «железным занавесом» – жило ЦРУ и весь ихний «дикий запад», коллективный псевдоним советского «врага». Это наш фон, и мы были (а во многом и остаемся сейчас) его частью. И ничего с этим не поделаешь, да и, в общем-то, делать ничего не надо. Мы осваивали собственный сюжет и почти не заметили, как мир наш стал сетевым. А для ленивых и сейчас неочевидно, что так называемая «глобализация» – свершившийся факт. Ну-ну. Люди «с глазами на затылке» не поняли и до сих пор в упор не видят, что исчез не только СССР, но и его обрубок – РФ, если власти будут постоянно бегать по старым граблям, ожидает та же судьба. Плохо это? Конечно, плохо. Перестраиваться всегда плохо, поскольку на перестройку тоже требуются ресурсы, а их можно было направить на более интересные цели. Ну что поделаешь, рыбы тоже, говорят, отлично видят, в основном то, что творится у них за спиной. Точнее, за хребтом. Ну и гниёт рыба, тоже, как известно, с головы.
СССР по-русски это просто четыре согласных буквы и ни одной гласной. Об этом странном образовании писали много, и повторяться не будем. Именно здесь за одно только предположение о распаде четырех согласных сначала сажали, а потом эти буквы действительно распались – трудно удержать целое слово без единой гласной. Изначально здесь было заложено что-то не то. В конце концов, организм хронически болел с самого рождения и умер. Так вот: хуже всего то, что труп так и не похоронен… А это и значит, что процессы распада, увы, продолжаются, и наша темы остается актуальной.
Вот мы так и говорим: труп. Требующий утилизации, мусор. Именно поэтому «лунные», ночные объекты сами находят свои имена. И мы, в целом, описываем музыкальный продукт этого пятидесятилетия именно как трэш. Именно (то есть, буквально, «поимённо»), оценивая его в глобальном контексте, эстетически, без субкультурных и социальных индульгенций. И в этом смысле (именно поэтому, т.е. именно потому что «трэш»!) советский альтернативный музыкальный артефакт имеет право на интерпретацию, т.е. значим как общемировое культурное явление. А для нас, хочу повторить, это еще и со-бытие. Легко представить реакцию иных «героев эпохи» на данное заявление, но, увы, что выросло – то выросло.
Где? – на Востоке. Когда? – в Ночи…
СССР, совдепия, «совок» (или как его еще там?) был огромным ЗАО «Секонд хенд», акционерами которого были несколько семей. Соратников-ильича, верно-ленинцев, которым население построило коммунизм. Само же население бомжевало на этой помойке, у въезда на которую находился указатель: «развитый социализм». Здесь много было от иронии, игры, но трэшем здесь, конечно же, еще и не пахло. Просто много было крови и различных запахов – люди сами жарили себя на сковородках и говорили всем, что вкусно пахнет. Игра она и в Африке игра. Акционеры играли в свои игры, запускали спутники, а крепостные боролись за выживание. Кто виноват? Можно сказать, что мы сами во всём виноваты. А можно, конечно, снова поставить пластинку про «бабу Ягу» и «агентов ЦРУ», но, в любом случае, у помойки одно будущее – утилизация. Что собственно и произошло.
В этом контексте герои нашей книги это оказавшиеся на помойке самоделкины, креативная природа которых, конечно же, не могла не найти способа реализовать себя. И, в конце концов, противостоять как прямому гнёту «акционеров», так и самой атмосфере духовной изоляции, в условия которой их бросила, опасающаяся конкуренции, номинальная советская «элита». Самодельные инструменты, самодельная техника, самодеятельное творчество… Все было, как бы, пропитано трэшем, но в самом начале это были лишь модусы трэша, а не его атрибуты!
Анализируя немногочисленные, дошедшие до нас музыкальные артефакты 60-х, легко заметить аутентичный, я бы сказал, во многом противоположный по отношению к трэшевой атрибутике творческий пафос. И, строго говоря, все это не являлось бы трэш-артом, если бы не эти ВИА. Очередная культурная авантюра наших любимых Партии и Правительства. Именно «профессиональная» работа в филармонических вокально-инструментальных ансамблях стала «раздваивать» сознание музыкантов, представших перед необходимостью выбора между манифестацией собственного аутентичного (пусть, частично, и навеянного извне!) мессиджа и материально привлекательной, но абсолютно анонимной релевантностью поп-музыки. Ведь, по справедливости сказать, советские массмедиа «работали» исключительно на ВИА, популярность которых была, порой, просто фантастической! И не менее фантастическими, по тем временам, были гонорары музыкантов, по крайней мере, абсолютно несопоставимы они были с доходами бит-групп от собственных полуподпольных сейшенов… Вот кто-то из молодых скажет, типа, продались на. Интересно, а как бы поступили они – эти «выбравшие пепси», оказавшись на месте своих «продавшихся» родаков?
Собственно, советский трэш-арт и пошел с того момента, когда латентно-подпольных хиппи упаковали в жабо и пиджаки, расписав их жостовскими цветочками. То есть, когда у въезда на помойку поставили соответствующий содержанию указатель.
Что ж такое «советская песня» в исполнении молодежных ВИА? Это трэш в чистом виде, явление, попадающее под классическое определение (white trash). Безотносительно того, что ностальгический продукт советских плесенников в «молодежной» упаковке, без сомнения, был трэшем по отношению к аутентичному творчеству музыкантов из советских бит-групп. По крайней мере, творчество плесенников воспринималось как вторичное, третьесортное фуфло. А действительно ли аутентичным было их творчество, если мы спросим себя жестко и отбросим то, что в иных кругах называется «ученичеством»? И вот здесь-то и кроется этот неприятный парадокс. Приходится признать, что эта подражательность имела сакральный, контркультурный характер, а потому являла собой всё тот же трэш, но уже по отношению к «мелодиям и ритмам зарубежной эстрады». То есть можно только констатировать полное отсутствие всякого желания преодолеть этот модусный, контркультурный трэш, – когда атрибутам западной трэш-культуры советские музыканты попросту присваивали содержание собственных снов на тему творческой свободы и актуальной «духовности». А с какого-то момента, для многих, это стало и финансово невыгодным. Выбор был сделан. И выбор был сделан окончательно…
После распада Битлз, группы, которая была псевдонимом всей рок-субкультуры 60-х и, оказавшись вне её, продвинутый советский музыкант (любящий биг-бит, но зарабатывающий на жизнь в ВИА) вдруг почувствовал себя частью большой помойки, куда его загнал комсомольский агитпроп. А он, типа, и не заметил! Сон испарился, и он опять превратился в тот самый мусор, над которым он некогда возвышался благодаря живому языку «своей» субкультуры. Люди тонкой натуры, воспитанные медитативными, неироничными 60-ми, они почувствовали настоящую катастрофу. Самые яркие и мощные креативщики биг-бита покинули СССР.
Если разочарование 60-ми в мире привело к тому, что в субкультуры хлынули профессионалы, – с начала 70-х пошел в гору так называемый «прогрессивный» рок, где прямой контркультурный мессидж был заменен сложным, но чисто эстетическим жестом, – то ЗАО «Секонд хенд» ничего подобного своим гражданам предложить не могло, поскольку тратиться на современные инструменты значило вынимать деньги из кармана, а акционеры привыкли туда только класть. Но и к концу 70-х слово «рок» все чаще стало употребляться в прошедшем времени.
За редким исключением ВИА перестали быть псевдонимом столичного биг-бита, составы стали набираться прямо из выпускников музучилищ, людей неавторитетных, не знающих, как правило, нового музыкального языка. Нельзя сказать, что в стране не было сильных музыкантов, просто не на чем было играть, плюс все государственные студии приравнивались тогда к секретным объектам. Негосударственную студию звукозаписи представить тогда было просто невозможно.
Конечно, были музыканты, которые в духе того времени, стали интересоваться сложной музыкой и сами пытались сочинять «композиции». Но в записи это звучало беспомощно, а полноценные концерты ко второй половине 70-х проводить стало очень сложно. В это десятилетие, правда, был момент, когда казалось, что советская молодежь обрела, наконец, собственное имя и вот-вот сможет сформулировать свой поколенческий контркультурный дискурс. Популярность официально вышедших на дисках – саундтрека Градского к фильму «Романс о влюбленных» и двух песенных сюит Тухманова – была поистине народной, эти пластинки тогда надо было «доставать», но… Очередная волна эмиграции вконец подорвала веру Партии и Правительства в какие-либо «молодежные» начинания. Да и сами эти артефакты советской фирмы «Мелодия» были, как говорится, раком на безрыбьи.
И вот появился панк. А вместе с панком – достаточно качественные отечественные стереофонические магнитофоны. Идея «своего», отечественного рока, владевшая умами музыкантов предыдущих поколений, получила все возможности воплотиться в жизнь. Действительно, что же такое «советский рок» и что можно сделать с этим роком, чтобы он отличался от своих западных аналогов?
Во-первых, петь надо по-русски. Нельзя сказать, что в 60-е и 70-е пели исключительно на английском языке, но петь по-русски надо еще и актуально. Во-вторых: весь этот «профессиональный» арт-рок 70-х – есть сплошная (во как!) халтура и самый, что ни на есть трэш, где сплошные клише, фальшивый пафос и ничего «искреннего»… И вообще – искренность это кредо отечественного рока и, если в жертву этой самой искренности надо отдать обыкновенное умение играть на музыкальных инструментах, туда им всем и дорога!
Таким образом, пафосная трэшевость «композиций» 70-х сразу же была отметена за «неактуальностью». То есть так называемое «искусство» рока чуть ли не конвенционально было признано одним из модусов трэша. Над этими пропилами-запилами и разного рода «ковырялками» все тогда дружно смеялись, а на первый план, соответственно, вышла так называемая «рок-поэзия». Ну и, сопутствующие сей «альтернативной вербальности», свои темы про… Действительно, про что? Да всё про ту же помойку. Парадокс, но именно с конца 70-х в советской альтернативной музыке модусы трэша стали превращаться в его атрибуты!
Если музыканты советских ВИА конца 60-х, начала 70-х указатели у въезда на помойку ставили, если так можно выразиться, «виртуально» – лишь в собственном сознании, как экзистенциальное ощущение и оправдание своей практики, то панки и «нью-вейверы» конца 70-х и начала 80-х ставили эти указатели уже «в реале», как особый маркер «отечественного» рока. То есть, можно смело утверждать, что стилистически 80-е годы прошлого столетия – десятилетие, известное более, как золотая эпоха советского рока – есть ни что иное, как эпоха самого настоящего музыкального трэш-арта, растиражированного владельцами первых советских бытовых стереофонических магнитофонов на всю страну. Помойка получила, наконец, своё собственное имя, и к началу 90-х была благополучно утилизована…
Процесс, как говорится, «пошел», и к концу 80-х наиболее чуткие из музыкантов почувствовали, что критическая масса музыкального трэша перевалила за определенную черту и перестала быть альтернативой официозу. Вторая половина 80-х, если кто помнит, это пик деятельности так называемых «филармонических рок-групп», которые образовались в результате массовых бунтов на виашных кораблях. Конечно, спустя десятилетия, стала очевидной наивная вера последнего виашного поколения в «магию имени» как обыкновенную смену вывески – как раз тогда «ансамбли» стали все как один превращаться в «группы». Что ж, трудно понять ослу, что он не лошадь – выбор-то был уже сделан! Именно тогда, когда они согласились исполнять произведения «композиторов-песенников». Но разве в этом себе признаешься?.. Увы, дискурс рока исключительно авторский; собственно это и роднит его: частично, с авторской песней, частично, с джазом.
Что же получилось там – в конце 80-х? Да, опять все то же самое: у въезда на рок-помойку бывшие виашники поставили указатели с надписью «Рок». И к концу этого десятилетия уже всё, что, так или иначе, было связано со словом «рок», окончательно и бесповоротно стало трэшем. Именно в эти годы теоретики нового джаза и свободной импровизации бросили свой вызов «постмодернизму», нацелившись на создание Абсолютно Аутентичного. Это был последний вздох совка. И как раз в тот самый момент, – когда, казалось бы, вот-вот всё начнется, трэш сам себя отправил на помойку, и пришло время Настоящей Аутентичной Советской музыки; когда само слова «альтернатива» потеряло всякий политический смысл и стало возможным «цветение ста цветов», – наш родной совок, увы, приказал долго жить…
Замелькали блики долгожданного рассвета.
В 90-е, конечно же, мы уже жили в другой стране, и можно было уже закончить наше повествование, но, похорон совка так и не объявили, и стоило ожидать всего. Хотя, что ожидать от прошлого? Слово «альтернатива», наконец, потеряло всякий смысл. Все, что накоплено было в предыдущие десятилетия, стало конвертироваться в иные ценности. Музыка стала возвращаться туда, откуда пришла – в малые группы «ценителей», которые были институциализированы посредством клубов. 90-е – это расцвет клубной культуры, где вся предыдущая музыка не просто была стилизована теми или иными группами ностальгистов, но и, получив приставку «нео», вообще утеряла весь свой былой контркультурный мессидж.
Музыкальное поколение независимых явно выходило уже на последний круг, и кодой здесь был «электронный» всплеск, который не получил никакого дальнейшего развития в силу того, что право на собственный аутентичный мессидж в это десятилетие получили исключительно хорошо обеспеченные люди, у которых, со своей стороны, никакого вменяемого мессиджа, кроме откровенно гастрономического, не имелось, да и быть просто не могло, если посмотреть внимательно на генезис всей этой постсоветской номенклатурной «элиты».
Музыка перестала волновать молодёжь, стала фоном или, в лучшем случае, постоянным атрибутом клубной жизни, а музыканты стали общаться, каждый, с небольшой аудиторией своих поклонников. Новая жизнь; новая страна; новое поколение, которому полезно ознакомиться с некоторыми деталями нашего общего прошлого, чтобы правильно оценить свой онтологический статус и уж тем более не наступать на старые грабли.
История советского трэша это история совка, который мы все преодолели, но преодолели не до конца. Это история, рассказанная через «эстетический» угол зрения, это, во многом, история упущенных возможностей. И наша книга – предупреждение. Это рассказ о том, что могут сделать со страной люди, когда их просто выкидывают на помойку.
СССР уничтожили не враги и не шпионы. Страна оказалась не нужна собственному населению. Да, кто-то это понял в 80-е, но было уже поздно. Но и летающий самолет из валяющихся на свалке деталей могут построить только очень талантливые люди.
Заря рождается во мраке Ночи. Именно о них эта книга.
Для Специального радио
Декабрь 2006
