Руководителем вокального отдела Ленконцерта был в то время Сергей Георгиевич Гамбурцев – настоящий музыкант, консерваторец. Он всегда следил за происходящим в музыке, поэтому был одним из немногих, кто понимал, что в музыке что-то меняется, что нужно делать новое. Сергей Георгиевич был единственным человеком в Ленконцерте, который знал о том, что мы затеваем, а когда все было готово, сообщил о нас директору Ленконцерта – Коркину. Прослушивание проходило в Клубе «10-летия Октября», а для обсуждения худсовет переехал в Ленконцерт. Гамбурцев был единственным, кто на том худсовете нас поддерживал.
Он открыл заседание, сказал, что это новое слово в музыке, что это нужно. А все остальные члены худсовета на нас ополчились со страшной силой: «Да, что это такое? Это же жалкая пародия на Битлз! Это растлевающее искусство, низкопоклонство, подражательство…» Но Коркин был очень хорошим директором, мудрым хозяйственником. Может быть, он не очень хорошо разбирался в музыке, но в коммерции был силен – сразу почувствовал, что это новое дело, и что «Поющими гитарами» можно торговать. Он не боялся ничего. Хоть не был членом партии, зато каждый квартал план на 120 процентов выполнял. За это переходящие знамена, премии, награды наше Главное управление культуры получало, поэтому его и не трогали до поры, до времени. Короче, Коркин всех выслушал и говорит: «Ну, все сказали? Теперь я скажу. Мне нравится! Я их беру на работу!» И все наши подхалимы тут же загалдели: «Да, да! Конечно! Это замечательный коллектив, перспективный».
Закончился почти год безработного обдумывания, обсасывания, репетирования. Естественно, мы не были уверены в столь благополучном исходе дела, но надеялись. Ведь, как известно, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Когда Броневицкий-старший вернулся в Ленинград, он, конечно, пытался что-то против нас сделать, но было уже поздно. Джина выпустили из бутылки – назад не загонишь!
Мы начали работать. Поскольку тарифной категории «музыкант ВИА» тогда еще не существовало, то нам, в принципе, были положены обычные музыкантские ставки, но они были совсем небольшие, к тому же давали права на сольное отделение. Поэтому Коркин пошел на некоторое нарушение и тарифицировал нас как «артистов камерных вокальных ансамблей». До нас такой прецедент уже существовал – музыканты «Дружбы» были тарифицированы точно так же. Толя Васильев имел еще с «Дружбы» 11-рублевую ставку, а мы все получили 9 рублей и право на сольное отделение.
«Поющие гитары» стали первым вокально-инструментальным ансамблем на профессиональной эстраде. Хотя тарифная категория «музыкант ВИА» была утверждена Министерством культуры значительно позже. Но ведь дело не в формальной дате, когда министерство разрешило. Дело в каких-то глубинных течениях. Суть вокально-инструментальных ансамблей заключается не в том, кто первый записал потом в графу о ставках и т.д., а в том, что совершенно другая музыка пришла, другие мысли, другие чувства, другие эмоции. Это уже была не сладкая музыка вокальных ансамблей типа “Улыбки”. Здесь появились песни протеста, песни бурного изъявления эмоций молодежи начала 60-х годов. Битлз же не просто так взяли гитары и заиграли рок-н-ролл новой формации. Это же идеология целая! Здесь важно то, что Битлз и все последующие коллективы появились, как общественный протест. У них там – против своих дел, у нас – против своих. Это какой-то инстинктивный, интуитивный протест, но, тем не менее, это не просто «взяли в руки гитары и запели». Так могли делать и дружбинцы, так могла делать «Гая», но там содержание не то. До «Поющих гитар» ничего подобного в нашей стране не было. Был, к примеру, «Авангард-66», но ведь они исполняли на 100% английскую музыку. Играли на танцах или просто перепевали Битлз, Роллинг Стоунз и других популярщиков.
У нас в «Поющих гитарах» было много песен протеста. Помню, была у нас итальянская песня из репертуара Марьяновича. Нам ее поставил Шагинян, а пел Олег Мошкович. Он стоял на переднем плане, а сзади него четверо с гитарами – Броневицкий, Васильев, Калинин, Чванов. Песня заканчивалась пулеметной очередью. Свет гас, и ребята вроде бы как его расстреливали. Тогда даже пошла такая байка, что четверо русских расстреливают одного еврея.
…Помню наши первые гастроли. Это был Херсон. Ленконцерт нам тогда купил какие-то ширпотребовские костюмчики, чтобы хоть как-то одеть. По-моему, во Фрунзенском универмаге их по безналу купили. Директором нам в коллектив назначили Виктора Абрамовича Когана. Заядлый преферансист, курильщик, но продюсер, выражаясь нынешним языком, просто гениальный. Он говорит: «Я вам сделал первую поездку. Мы едем в Херсон». Мы: «Какой Херсон? У нас ни плакатов, ни рекламы – ничего нет». Он: «Не волнуйтесь! Это я вам говорю! Меня буду встречать – не вас! Если я делаю, значит, я делаю».
Без всякой рекламы приехали. Нас встречал директор филармонии. Точнее, встречал не нас, а своего коллегу Когана. Когда мы ехали в гостиницу, то увидели, что через всю улицу, как сейчас эти переброски делаются, было написано: “Приезжают советские Битлы!” И больше никакой рекламы! Ничего! Ни одного плаката не было! Просто от руки быстренько написали, что приезжают советские Битлы. И все билеты были проданы задолго-задолго до нашего приезда. С дракой, с боем брали эту концертную площадку. Вот это была заслуга Виктора Абрамовича. Вернулись оттуда мы уже победителями!
Вообще, с Виктором Абрамовичем много забавных историй связано. Как-то были мы с гастролями на Урале. После концерта Коган вдруг приходит за кулисы и говорит: “Там собралась огромная толпа мужиков. Видимо, нас будут бить”. Видимо, у него какая-то историческая память со старых времен осталась. Не понравился концерт – будут бить. Толпа огромная. Мы через черный ход вышли. Коган в середине нашей толпы. А мы так все сплотились. Оказалось, что на улице стоит огромная толпа поклонников – пацанов, которые ждут автографов. Мы полчаса потом раздавали автографы, но Коган на всякий случай стоял за нашими спинами.
Это тоже, кстати, интересный феномен российской поп и рок-музыки. Мы видели по фотографиям, по кадрам, к нам доходившим, что на Битлз больше всех веселятся и неистовствуют девчонки. В первых рядах, плачут, размахивают и т.д. А у нас на первых рядах пацаны с ума сходили. Не девчонки, а мальчишки торчали. И только через какое-то время появилась так называемая пятая колонна. Это девчонки, которые дежурили в подъездах, мотались за нами на гастроли. У меня где-то даже сохранился альбом, который подарили эти поклонницы. Они вырезали из разных фотографий куски, написали какие-то доморощенные стихи. И в мой день рождения принесли этот альбом на дом.
– В фильме 1994 года Федоров рассказывал, что какая-то референт Фурцевой указала Вам на то, что девочки в шестом классе уже не девочки, и виноваты в этом лично Вы.
– Был такой факт. Только это не мне лично указывалось. На нашем концерте в Сочи побывал один из заместителей министра культуры РСФСР. Ему все очень понравилось. После концерта пришел к нам за кулисы, поблагодарил каждого поименно. Но когда он вернулся в Москву, как раз вышло новое Постановление ЦК об усилении идеологической борьбы с чем-то. Он выступил на Пленуме Министерства культуры, где и произнес вот эти слова. Нам сказали, что мы растлители молодежи. Девушек несовершеннолетних портим.
– Сергей Борисович, расскажите немного о «творческой кухне». Как складывался репертуар «Поющих гитар»?
– С миру по нитке. Часть Васильев принес из “Дружбы”. Например, Галя Баранова пела: “А люди уходят в море…” из Пьехиного репертуара. Женя Броневицкий и Лева Вильдавский, как самые молодые, были носителями западной музыки. Но вы, наверное, знаете, что тогда было ограничение исполняемого репертуара. Нужно было исполнять песни членов Союза композиторов. Поэтому хитрили-мудрили, записывали в рапортичку одно, а исполняли совсем другое, за что, кстати, нам неоднократно попадало. Песни Битлз записывали, как песни прогрессивного американского композитора Поля Робсона на стихи русского поэта Альберта Азизова. Еще какую-то чушь выдумывали. Например, «Мелодии индейского племени Аппачи» или «Индейская резервация». Так в репертуаре появились и «Толстый Карлсон», и «Песенка велосипедистов», и другие.
Но репертуара все равно не хватало, особенно на первых порах. Тогда мы договорились, что Васильев сам попробует писать песни. Я копался в литературе, выискивал какие-то интересные стихи, которые ложились на наши души, и приносил Васильеву. Потом из этой кучи что-то выбиралось, и он пробовал написать песню. В начале нашего творчества было, наверное, с десяток песен, написанных самим Васильевым. Но, вообще, каждый что-то свое привносил, то, что ему было больше по душе.
Саша Федоров – человек экспрессивный, энергичный, он категорически отвергал для себя исполнение советских песен, у него душа лежала к песням Битлз, к другим, пусть даже переведенным на русский язык, западным песням. «Песенка велосипедистов», «Карлсон» и т.д. – вот это ложилось ему на душу. У Жени Броневицкого натура была более лирическая, поэтому ему доставались такие песни, как «Мишель», «Гёл». Мы с Таней Калининой исполняли «Бабичко». Я был бабушкой в платочке и учил ее танцевать, а потом мы с ней вдвоем на сцене танцевали чарльстон. И все другие точно также. Каждый говорил: «Мне хочется вот эту песню исполнить, а мне вот эту». Но главная роль все равно принадлежала Толе Васильеву. Он выискивал репертуар. Он, вообще, по природе такой. За столом мог сидеть 48 часов в сутки. Тогда компьютеров не было. Наушники, радио, магнитофон. Сидел, слушал, снимал песни, делал оркестровки – и советские, и несоветские. Не знаю, как там дальше Понаровская, а Лена Федорова ничего своего не привносила. Васильев просто говорил: «Леночка спой вот эту песенку». Она была маленькая, подвижная, бойкая. Ей хорошо шли итальянские песни, заводные рок-н-роллы. Она с удовольствием их исполняла. Бегала, прыгала, танцевала.
Кстати, Лену я в ансамбль привел. Мне знакомые рассказали, что во Дворце культуры Ленсовета (тогда Промкооперации) в самодеятельности есть одна способная девочка. Я сходил, послушал. Потом пошел к ее родителям. Они долго не соглашались ее отпускать. Ей тогда всего 17 лет было. Но я их все-таки уговорил. Семья у них была очень бедная, жили в коммунальной квартире. Я сказал, что Лена будет получать хорошую зарплату, сможет помогать родителям, брату. И она, действительно, им потом помогала. Очень хорошая девочка, порядочная. В начале 70-х она вышла замуж за Юру Иваненко, сильно располнела и уже не выходила на сцену, а просто сидела на стуле в кулисах и пела свои партии.
А историю появления Понаровской знаете? Она же сначала пришла просматриваться в «Калинку». Мы с ее папой Виталием Понаровским в одной конторе работали и хорошо друг друга знали. Вот он привел Иру к нам на прослушивание. Она тогда была студенткой консерватории – молодой и очень толстой. Кузинер посмотрел на нее и, не зная, что ее папа стоит рядом, говорит: «Да на хрена ж нам певица с такой ж…?» Виталий тогда на нас ужасно разобиделся. Много позже Понаровская писала в какой-то статье, что тот факт, что ее не взяли в «Калинку», обозвали толстой, пошел ей на пользу, она села на какую-то жуткую диету, похудела, и, когда пришла прослушиваться в «Поющие гитары», ее приняли.
– Сергей Борисович, почему Вы ушли из «Поющих гитар»? Успешный коллектив, прекрасно работал. Как у Вас возникла идея «Калинки»?
– Я считаю, что замена одного музыканта другим, более крепким, молодым, современным – это естественный процесс. А тем более тогда сразу дуэт пришел – бас-гитарист и барабанщик. Прекрасная сыгранная пара Иваненко и Соколов.
Когда я ушел из «Поющих гитар», мы с моим старинным другом и, можно сказать, родственником Юрием Акуловым и радиоинженером Леонардом Шварцбергом (потом он женился и стал Петровым) решили сделать свой ансамбль. У Шварцберга были золотые руки, его самопальная аппаратура всегда очень хорошо звучала, но управлять ею мог только он сам. Никто другой разобраться не мог, потому что там все было на каких-то временных крючочках…
Для Специального радио
Март 2007
ВИА «ПОЮЩИЕ ГИТАРЫ». КАК ВСЁ НАЧИНАЛОСЬ. ЧАСТЬ 1: АНСАМБЛЬ «БЕЛЫЕ НОЧИ»
ВИА «ПОЮЩИЕ ГИТАРЫ». КАК ВСЁ НАЧИНАЛОСЬ. ЧАСТЬ 3: «КАЛИНКА» – МАЛИНКА МОЯ
