А. Чиненков – Радость, 2001
Александр Чиненков, музыкант, известный своим участием в ВИА «Веселые Ребята», группах «Воскресение» и «СВ», свой творческий путь начал в 1971 году в ансамбле «Арсенал». Он входил в самый первый, если не сказать – «нулевой» состав этого легендарного ансамбля.
– Все началось, конечно, гораздо раньше, в 1965 году в Суворовском училище, где мы с ребятами собрали группу «Вельможи». Я там играл на басу. Мы сами вытачивали себе гитары, сами делали усилители – и старшие офицеры нам даже помогали. На танцах нам разрешали играть все, что угодно. Мы исполняли в основном «фирменный» репертуар: «Битлз», «Манкиз» «Роллинг Стоунз». И вот на один из наших вечеров пришел Стас Намин, который учился в другом суворовском училище, он – в Филях, а я – в Троице-Лыково. А потом последовало приглашение приехать и поиграть в его училище. И не один раз мы там играли. А потом мы начали вместе ходить на концерты.
Мы ходили на все московские сейшна, но в основном – в МГИМО, Бауманский институт, МЭИ. Мне несколько раз довелось видеть и слышать «Скифов». На концерте в МВТУ я познакомился с Валей Некрасовым и с Володей Коньковым из «Красных Дьяволят».
Я ведь в «кадетку» попал вынужденно, буквально из подворотни, и не попади я туда, наверное, угодил бы в тюрьму. Потому что я родился и жил на Бауманской, в Лефортово, а это был бандитский район, у нас вечерами на улицу после девяти выходить не рекомендовалось никому, потому что можно было легко получить по башке. В Лефортово, на Почтовой улице каждый вечер кого-то обязательно убивали или грабили. И маманя просто вовремя поняла, что если она меня куда-нибудь не сунет – то все, конец! И была возможность пойти учиться в «кадетку», да еще у меня проявились музыкальные способности. Но из «кадетки» я рвался на свободу, а свобода у меня ассоциировалась с биг-битом…
Потом мы со Стасом расстались, потому что меня за агитацию не идти в офицеры сослали в показной полк Таманской гвардейской дивизии. Ну, не то, чтобы за агитацию, просто я свое мнение не скрывал и говорил, что не хочу 25 лет служить в армии. Мне и так каждый день рано вставать тяжело, да еще армейская дисциплина! Мой организм не воспринимает это! Хотя по прошествии десятилетий я понимаю, как хорошо, что меня отдали в «кадетку», а там – организовали, и теперь я по жизни такой организованный да еще многих организовываю, и некоторые даже недовольны тем, что я это делаю. Но гастрольная работа требует дисциплины.
Там была 5 рота, которая так и называлась: «Ансамбль». Что такое ансамбль? Это – те же самые бойцы, которые бегают в атаки, ездят на БМП, но помимо этого они в свободное время достают гармони, балалайки, гитары и начинают играть. Была поставлена концертная программа Таманской дивизии, в которой был и хор, и оркестр, и даже клоунада (там много «цирковых» было), а в конце концерта, как раньше обычно бывало, обязательно должен быть вокально-инструментальный ансамбль. И в этом ансамбле на бас-гитаре играл… Коля Ширяев, будущий музыкант ансамбля «Второе Дыхание»! В тот момент, когда я пришел служить, он уже год прослужил. И оставшийся год мы были вместе, наладив внутри советской армии «битловскую» жизнь.
У меня с Колей Ширяевым всегда был очень хороший, чисто человеческий контакт. Причем это был совершенно открытый контакт, полный любви и доверия. Мы дышали одним воздухом, а состояние музыки и общества в то время предполагало намного более открытое состояние души.
А потом пришла весточка от Стаса Намина с приглашением поиграть в его группе. В 1971 году в Москве как раз возникло новое джаз-роковое направление, и у всех вдруг появилось желание непременно играть с дудками. Стас сказал, что ему хочется сделать группу типа Blood, Sweat & Tears или Chicago, и поэтому нужны дудки и «самое время тебе, учитывая, что ты еще и на гитаре играешь…»
Там уже репетировали Фокин, Лосев, Игорь Саульский, был также приглашен Алексей Семеныч Козлов. На барабанах играл Андрей Заседателев, брат очень известного джазового барабанщика Володи Заседателева. Но Андрей играл более жестко, чем его брат, и это было очень важно. Всю эту кампанию собрал Стас. А Леша Козлов привел с собой тромбониста, фамилии которого я не помню, но помню, что его звали Нил, он был из инженеров, да при этом еще изучал японский язык. Меня это всегда восхищало! И был еще такой Окольсдаев, приятель Лосева, саксофонист, но тоже альтист, что было не в кайф, потому что Леша Козлов тоже на альту играл, а два альта в группе – не в кайф.
Мы репетировали в ДК «Энергетик», сделали 4 или 5 вещей: одну вещь Chicago, еще одну вещь Blood, Sweat & Tears, Леша сделал хорошую аранжировку «Shadow Pale» Procol Harum… Пел Лосев. Мы эти композиции даже записали, и эти записи у меня сохранились. Правда, по бедности нам не хватило дырок для гитары, кроме того, мы не смогли подзвучить рояль. Поэтому на записи слышны бас, голос, пианино, которое пролезает через микрофон, и дудки.
А потом, буквально через 3-4 месяца между Лешей и Стасом возник конфликт. Даже не конфликт, а выяснение того, какую линию будем вести, куда и зачем? И Козлов не то, чтобы увел у Стаса музыкантов, но просто те, кто был со Стасом, – те с ним и остались, то есть – Фокин и Лосев. А остальные пошли вслед за музыкой, за джазом, за роком. Игорь Саульский, естественно, тоже ушел с нами, потому что он – музыкант. Но Саульский потом играл и с теми, и с этими, и где хочешь…
Мы ушли в ДК «Москворечье», где была джаз-студия МИФИ, которой руководил некто Козырев. Поскольку Леша Козлов был уже известным джазменом, он попросил приюта, и ему не отказали.
Одновременно с нами в ДК «Москворечье» репетировали другие составы. Там было много комнат, и в каждой комнате – репетиционное помещение. Один коллектив заканчивает – другой начинает. В основном это были какие-то самодеятельные джазовые коллективы. Но каким-то чудесным образом туда попало «Второе Дыхание», – и из одной комнаты все время наворачивался такой драйв, что просто сносило все, и такие звуки, которые будоражили всех со страшной силой. У нас перерыв, мы выходим – а тут такое шарашит! Потом репетиция закончилась, открываются двери, и оттуда выходит… мой армейский приятель Коля Ширяев! А вместе с ним – Игорь Дегтярюк и Петрович, то есть Михаил Соколов.
Алексей Семеныч не мог не заметить, что у него под боком живет такая роскошная ритм-секция, а он ведь очень много потратил сил, чтобы найти хоть что-то подобное! И Ширяев с Дегтярюком получили приглашение влиться в ансамбль.
Коля с Игорем тогда снимали дом в Сокольниках, на Ростокинском проезде, идущем от трамвайной линии к ВДНХ. Справа от дороги стояли старые здания заочного отделения инъяза. А с левой стороны – натуральная деревня, с усадьбами, с яблоневыми садами. Вот там кто-то Коле и Игорю сдал деревенский дом, и они какое-то время, кажется, около месяца, там жили. Там они там репетировали между концертами. Я несколько раз ездил к ним в гости. Мы сидели, разговаривали, выпивали…
Для чего люди хотят быть вместе? Группа так устроена, что если люди не бывают вместе, они никогда не будут играть. Групповое творчество связывает людей так, что они должны вместе пожить какое-то время. Если этого не происходит, то и музыки не получится. По-моему, чтобы родилась музыка, нужно стремиться к тому, чтобы коллектив дышал вместе, и – чтобы все зацепились за это состояние и вместе драйвовали. И – чтобы кроме этого никому уже ничего не было бы интересно. По крайней мере, раньше это было так, да и сейчас тоже наверняка так. Ребята начинают вместе играть – и начинают вместе дышать. Все, как обычно: надо дышать вместе, а иначе ничего не сделаешь. Коля с Игорем в «Арсенал» внесли жесткость и кайф, и это была не битловская лирика, а пахнуло уже серьезным роком. И когда это соединилось, всё встало, вроде бы, на свои места.
Тем не менее, Козлов был недоволен Ширяевым, считал его неуправляемым человеком. Коля до такой степени быстро осваивал новый материал, что начинал трансформировать его так, как видел его только он. Естественно, это вызывало недоумение, потому что пока у всех не сложилась общей картины, не стоит ее нарушать кому-то одному. Но, что поделаешь? Такой уж он музыкант! Игорь Дегтярюк тоже был очень подвижный музыкант и во все стороны смотрел, хватал, играл – и все это было просто «Ах!». Энергетически это было очень сильно! Поэтому эта парочка, конечно же, выбивала тот каркас, который на тот момент делал Леша: в какой-то момент все это переворачивалось, зато получалась такая шкварня! Так это было клево!
Потом начались концерты. Самый знаменитый концерт – это концерт на Таганке. Это был самый пик. Такого просто никто не ожидал! Понятно, что это – новое течение, но когда, вот, прямо при тебе выходит банда и начинает квакать-швакать-шмякать да еще поет на английском…
Я стоял рядом с Козловым, когда к нему подошел Рудольф Баршай, руководивший очень популярным в то время камерным ансамблем ( Р. Баршай руководил в то время Московским Камерным Оркестром – прим. ред.), по стилистике напоминавшем Хор Турецкого. Но Хор Турецкого – это попса, а ансамбль Баршая в классическом кругу был очень уважаем. Они не вылезали из-за кордона. Он подошел и просто сказал: «Ну, Леша, ты вообще дал!!!»
А второй запомнившийся мне концерт был в ДК какого-то института на Варшавке, где выступало несколько команд, в том числе и «Мозаика». И там завертелась уже новая и такая интересная для меня лично история: мы репетировали-репетировали, наполнялись-наполнялись, набухали-набухали – и вот началась реализация, но мне словно чего-то не хватало. Мне лично. Может быть, меня не устраивала тусовка? Может быть, я рвался к воле? Не смотря, на то, что я в 60-е годы был в «кадетке», но душой-то хипповал! Я даже болел из-за того, что нельзя было волосы отпустить! И когда Малежик на том концерте на Варшавке мне предложил прослушаться в «Веселые Ребята», потому что у них Избойников как раз ушел в «Поющие Сердца», а Петерсон – в «Самоцветы», то я сразу согласился, ведь там были – и «битловский» вокал, и настоящая «битловская» атмосфера! И песни все были о любви, и это было то самое хипповое состояние, когда у людей присутствует открытое состояние души: нет врагов и все люди – братья! А «Арсенал» – это уже стало идеологией. Может быть, это не стоит называть идеологией, может быть, но можно сказать, что у меня был просто иной музыкальный взгляд, но это так.
У меня и до «Арсенала» бывали халтуры на танцах в Сокольниках и на ВДНХ, и в основном состав был такой: бас, пианино, три дудки и барабаны. Это – старый традиционный джазовый состав. И эти люди, джазмены, которые были старше меня лет на 15-20, всю жизнь играли Паркера, они – клевые музыканты с безукоризненным слухом, но они немножко были зациклены на этой музыке, и им трудно было воспринимать новую волну, новое, свежее дыхание в звуке, в ритме. И не все из них принимали это, многие вообще говорили, что биг-бит – не музыка. Такое бывало и довольно часто.
И вот, когда я понял, что с «Веселыми ребятами» налаживается, что головой я уже не тут, а там, то я сказал об этом Леше, и он попытался меня отговорить: «Чувак, ты даже не знаешь, куда ты идешь! Пойми, ты же не сможешь там! Это – гостиницы, это – поездки! На трубе ты не сможешь заниматься». – «Может быть, – ответил я. – Но мне это как-то ближе…»
Но я пообещал, что обязательно приведу замену. И я прозвонил своему хорошему приятелю Вадиму Ахметгарееву, с которым мы вместе учились в «кадетке» (тогда он поступил в консерваторию) и предложил: «Есть такой Алексей Козлов. Есть новая группа, которая играет джаз-рок. Хочешь?» И он сказал: «Да!» И на моей последней репетиции было уже три трубача и тромбон да плюс к ним – Леша. Представляешь, какая мощная духовая группа! И какая! Консерваторская!!!
Я ушел в «Веселые Ребята». Но для меня очень ценно, что я пробыл в «Арсенале» тот самый первый год, когда коллектив становился на ноги. Для меня это очень ценно еще и потому, что я многое получил от общения с Лешей Козловым, и зацепил эту музыку, хотя я и так ее слушал и был направлен в эту сторону, но тут я непосредственно воткнулся туда внутрь…
Для Специального радио
Апрель 2007
