Апачи – Москвичи, 1968
Genius – Москвичи, 1968
Magic Tube – Москвичи, 1968
Roll Over Beethoven – Москвичи, 1968
Ventures – Москвичи, 1968
В то время, как ни странно, мы играли не песни The Beatles, а инструментальный Big Beat (сегодня эта музыка называется «сёрф» – прим. ред.) групп The Shadows и The Ventures. Почему? Да потому, что нам больше нравилось играть, чем петь, и у нас даже был такой девиз: «лучше хорошо играть, чем плохо петь».
В нашей группе иногда пели разные отдельные певцы, но всё же мы тяготели к инструментальной музыке. А так, как «вёл соляк» я, то и весь репертуар группы формировался в зависимости от того, что я разучу. И вот интересный факт – иногда, когда я играл мелодию, то просто останавливался, забыв следующую ноту. А на репетиции к нам обязательно приходили друзья, и один из них был Миша Синягин. Так вот, когда я в очередной раз ошибся, он подошёл ко мне и посоветовал: «Валера, а ты попробуй не останавливаться, продолжай играть, импровизируя, играй свою мелодию и все подумают, что так оно и надо!». Я так и сделал. И это, мне помогло, да так, что, в конце концов, сам стал сочинять музыку. Зал, где мы репетировали, находился на первом этаже, летом окна были всегда открыты, и на улице собирались толпы молодёжи и танцевали под нашу музыку. Это были наши постоянные местные слушатели.
Недавно я побывал в ЦПКиО им. Горького и постоял немного у двухэтажного здания кафе «Времена года». Сегодня всё выглядит, как после атомной бомбардировки, а раньше, в конце 60-х, это было единственное место в Москве, где каждый день играла бит-группа. И это была наша группа «Москвичи!
Вот, что мы играли: Apachi, Pipe, Genius, Roll over Beethoven, Ventures…
А вот состав группы: Виктор Шаповалов – ударные, то есть «сидел за кухней»; Владимир Шаповалов – ритм гитара, то есть «косил ритма»; Валерий Шаповалов, это я – соло гитара «вёл соляк», а Алексей Цейтлин (Шачнев) «стоял на басовке», то есть играл на бас-гитаре. Такой в то время у нас был жаргон.
Само здание делилось на два заведения: кафе и коктейль-бар, где продавались коктейли, состоящие из фирменных вин, которые нельзя было нигде купить, кроме как в этом баре. Каждый день перед входом стояла очередь в виде огромной змеи из желающих попасть внутрь, купив при входе талон на обязательный коктейль. Мы должны были начинать играть в семь часов и появлялись у входа в бар обычно после шести, подъезжая то на машине скорой помощи, то ещё на какой-нибудь спецтехнике, потому, что поймать такси тогда было сложно. Частных машин в те годы было мало, в основном по дорогам ездил государственный транспорт, но всегда находились водители, желающие немного подзаработать.
Зал коктейль бара вмещал человек пятьсот, а мы играли на самодельных усилителях небольшой мощности но, как ни странно, проблем со звуком почему-то не было. Специального освещения просто не было и поэтому в зале всегда было светло, как в обычной столовой. Никаких затемнений, крутящихся прожекторов – ничего такого потому, что сама возможность существования такого бара, уже воспринималась тогда, как сказка. Но в этой сказке существовали свои персонажи, такие как, «король бара» со своей свитой или «амбал» – вышибало, постоянно грызущий семечки. Завсегдатаи – хиппи с вонючей дурью (марихуаной). И еще была такая мелочь, как постоянные жестокие драки до крови, а иногда и до смерти. Это нормальное явление в СССР, а вот иностранцы, которых там было немало, не могли никак понять, почему страшные драки при такой хорошей, почти западной музыке? Но, не смотря ни на что, по тем временам всё было просто зашибись!
К нам часто заходил иностранный темнокожий студент, поиграть с нами на трубе. Он был очень весёлым парнем и здорово играл, его звали Джордж, а нам тоже очень нравилось с ним играть разные блюзы. И вот, однажды он пришёл со своими друзьями-студентами праздновать свой день рождения. В начале всё было хорошо, публика веселилась, мы играли, и наш басист-Лёша пел песню на английском языке. Когда песня закончилась, Джордж подошёл к Лёше и неожиданно для всех вынул долларовую купюру, плюнул на неё и прижал к Лёшиному лбу, удерживая её большими пальцами!
И это произошло у всех на глазах! Что сильно возмутило Лёву – короля бара. Он схватил Джорджа за грудки и начал его трясти, крича ему в ухо: «Ты чё, сука, сделал!?» Мы заступились за трубача и кое-как оттащили его в сторону. Но «король» не унимался и стал, угрожая, требовать, чтобы Джордж поиграл на трубе. Джордж был вынужден это сделать, мы заиграли и, когда трубач вышел вперёд, Лёва смачно плюнул на рубль, который он сжимал в руке и с силой пришлёпнул его Джорджу на лоб. Это был знак к атаке: на музыканта тут же полетели заплеванные трёшки, пятёрки, рубли, а кому бумажных денег было жалко, те просто кидали в него монетами. Джордж достойно выдержал эту атаку, а когда всё закончилось, стал, улыбаясь поднимать деньги, на которых он уже просто стоял ногами, кстати, их оказалось немало. Но «король» всё ещё не унимался, хотя мы объяснили Лёве, что Джордж не хотел никого оскорбить, а даже наоборот. На следующий день мы узнали, что где-то на выходе из парка Лёва со своими дружками закидали камнями трубача и его гостей…
Вот во что выливалась, порой, дружба народов в стране советов. Жаль, что Джордж больше не приходил к нам играть на трубе, и я не знаю, что с ним случилось. Как потом выяснилось, этот его жест был знаком высокой оценки музыканта у них, на Западе.
Слава о «Временах года» быстро разнеслась по Москве ещё и потому, что мы играли довольно хорошо. Иногда, видимо, гонимые любопытством, в бар приходили участники других московских групп, а их сразу было видно – патлатые, не танцуют, внимательно смотрят в сторону сцены, о чём-то перешёптываются и т.д. Это место стало очень популярным, и на наших выступлениях зал был забит до отказа.
Каждый день – около пятисот человек, из которых половина – новые посетители, потому, что нормальный человек пришедший послушать группу, больше не появлялся в баре из-за того, что часто становился свидетелем, а иногда и жертвой тех чудовищных драк, которые затевали местные, парковские бандюки, чувствуя свою полную безнаказанность.
Мы вели довольно отшельнический образ музыкальной жизни. Нигде не тусовались, не участвовали в сейшнах и поэтому, видимо, к нам появился особый интерес у тогдашней музыкальной богемы. И вот, однажды нас пригласили в Бит-клуб, располагающийся в кафе «Молодёжное» на ул. Горького (ныне Тверская). В отличие от других групп мы не носили длинных волос, на сцене были одеты в костюмы, белые рубашки с галстуком.
Когда, в начале выступления, мы стали играть красивые мелодии в стиле The Shadows, некоторые музыканты сразу же скривили рожи, мол – вот это и есть хвалёные «Москвичи»?! Но после нескольких «сладких» вещей мы заиграли более жесткие, в стиле The Ventures, и публика посмеиваться перестала. А уж когда зазвучала наша главная, можно сказать, козырная инструменталка, которую мы назвали «Степь», некоторые музыканты просто вскочили и подбежали к сцене, встав прямо перед нами. Играть импровизацию, когда тебя вплотную обступают любопытные музыканты, согласитесь, довольно сложно. Но я, чувствуя ответственность за группу, взял себя в руки и, постаравшись не обосраться, сыграл как смог.
Когда мы закончили играть, все встали и долго аплодировали нам! Потом было обсуждение нашего выступления: нас хвалили, типа, за то, что мы умеем «слушать друг друга», играем с нюансами, что впервые тогда все услышали «гитару-орган». А Серёжа Дюжиков, тогдашний лучший гитарист, в своем выступлении назвал меня лучшим (после себя, конечно!) гитаристом. В общем, нам дали второе место после «Соколов». Хотели дать первое, но из-за того, наверное, что у нас была слишком хорошая аппаратура, дали второе…
«Гитара-орган» – это, конечно, еще тот прикол. Дело в том, что аппарат, на котором я играл, был, по сути, стереофоническим усилителем на лампах в отдельном железном ящике, покрашенном серой молотковой краской, из-под какого-то радиоизмерительного прибора. В один его канал играл я, а в другой Володя. Но самое главное заключалось в том, что когда его делал старший брат Витя, кроме ручки громкости он поставил регулятор чувствительности входа. Его нужно было выставить один раз и больше никогда не крутить, для этого у него был штырёк с прорезью для отвёртки. Однажды мне захотелось, во время игры, сделать погромче и я, вместо отвёртки, засунул в прорезь медиатор и повернул вправо до конца, сильно увеличив чувствительность усилителя. В это время я стоял лицом к колонке и поэтому, тут же образовалась так называемая «обратная связь»: одна струна, «соль» (без оплётки), завелась и стала гудеть непрерывно во время всей игры. Поскольку звук был с искажением (с фузом), все подумали, что я обладаю каким-то секретным эффектом, короче, не меньше чем «гитара-орган»!
В то время (а шёл 1968 год) шоу-бизнеса ещё и в помине не было, поэтому наш успех ни к чему не привёл. Однако жизнь диктует своё. Продолжая играть в баре, мы каждый день наблюдали за выходками местной шпаны и, однажды, во время начала нашего выступления кто-то из них убил какого-то парня. Мы сразу же прекратили играть и утром следующего дня вывезли из бара свои инструменты и аппаратуру.
Некоторое время мы нигде не играли, но вскоре нашу группу пригласили работать в кафе «Октябрь», расположенном на первом этаже одноимённого киноконцертного зала, на Калининском проспекте (ныне Новый Арбат). Мы согласились, так как подумали – место хорошее, публика солидная и т.д. Но в первый же день нашей работы в этом кафе туда с шумом завалилась знакомая гоп-компания из парка во главе со своим королём Лёвой. Оказывается, они долго искали нас по всей Москве и, веселясь в тот вечер, напротив, в «Метле» (кафе «Метелица») узнали, что мы рядом и решили зайти. Они были искренне рады, что нашли нас и твёрдо решили обосноваться на новом месте, в кафе «Октябрь», так после убийства бар во «Временах года» тут же закрыли. Но мы решили иначе, и нас в этом кафе больше никто не видел.
А через некоторое время, мы с удивлением узнали, что в Москонцерте появился ансамбль с нашим названием «Москвичи», но под управлением певца Юлия Слободкина, в котором пела тогда ещё никому не известная Алла Пугачёва. Ю. Слободкин был братом Павла Слободкина – руководителя ВИА «Весёлые ребята», и этим всё сказано.
Кстати на бас-гитаре у них играл один из наших бывших басистов Коля Ширяев. (Недавно он трагически погиб). Вот, как, используя «административный ресурс» можно было в то время спокойно присвоить себе чужое, уже «раскрученное» название совсем другого коллектива.
Часть 3: Первый в мире секвенсор и «человек-оркестр» из города Нефтекамска
(Из гастрольных записок)
Гастрольный маршрут нашей концертной бригады, пролегал по Удмуртии, через небольшой городок Нефтекамск. Поселили нас в типовой гостинице, какие строили тогда по всем городам Советского Союза. После расселения, как обычно, все ушлые артисты разбежались по промтоварным магазинам, в надежде купить что-нибудь дефицитное.
Кстати надо сказать, дефицит, в разных местах страны, воспринимался совершенно по-разному. Некоторые дефицитные товары, что часто продавались в райцентрах, для местного населения не значили ничего. Например, замшевые туфли английского производства могли лежать в навал в огромном фанерном ящике, посередь хозяйственного магазина. Потому, что в городе кругом была грязь и просто, негде было в них ходить. Или автоматические японские зонты спокойно дожидались заезжих столичных артистов, и местные жители не понимали, как это простой зонтик может стоить аж пол зарплаты!
Помню, в одном городе зимой, во всех магазинах по стенам, чуть ли не до потолка, стояли ящики с апельсинами. Даже в Москве такого изобилия я ни разу не видел! Ну и решил купить полкило. Кассирша спокойно ответила, что апельсины не продаются потому, что на них нет накладных. Оказывается, в окрестностях города сошёл с рельсов товарный поезд, и апельсины разбросало по степи. Вот их и решили продать в этом городке местным жителям.
Всё бы хорошо, но ящики с апельсинами стояли уже недели две до нашего приезда и пока мы жили в городе ещё неделю, их так и не продавали. Я спросил тогда у бабушки, выходящей из церкви, давно ли не было в городе апельсинов, на что та ответила: «Только до революции и видывали сей фрукт, сынок». Так что местным жителям, в тот раз, дали только посмотреть, как выглядят апельсины.
И вот среди всего этого, привычного социализма, проходила моя жизнь.
Разъезжая по Советскому Союзу, я постоянно встречался с преимуществами нашего строя. Каждый раз, после поездки, рассказывая о том, что видел, встречал непонимание «старших товарищей», просивших, во-первых, говорить тише, а во-вторых, узнать, кто настраивает меня против Советской Власти?
…Однажды мы решили пойти пообедать в незатейливый ресторан нашей гостиницы.
То, что мы там увидели, я больше никогда и нигде не видел: на сцене располагались, вроде бы, обычные музыкальные инструменты, пианино, скрипки, духовые… В центре, на стуле, стоял баян, из которого в разные стороны, как у осьминога, выходили оранжевые резиновые трубки, какие в те времена, обычно использовали в больницах для клизм. Мы с удивлением и неподдельным интересом подошли к сцене, чтобы поближе рассмотреть всё это зловещее нагромождение. (На картинке я набросал приблизительно то, что мы увидели).
У пианино, над каждой клавишей, располагались отдельные г-образные рычаги, которые нажимали нужные аккорды. Скрипки, закреплённые вертикально, в своеобразной карусели, должны были постоянно крутиться. Смычки же, закреплённые в горизонтальной плоскости, прижимаясь к струнам, извлекали из скрипок нужные звуки. К мундштукам духовых инструментов, были прикреплены резиновые трубки, по которым шел воздух под напором и каким-то образом должны были извлекать из них звук. Все команды осуществлялись с помощью пневматического воздействия из баяна, на котором, по-видимому, играл «человек-оркестр». Да, там была ещё и ударная установка, тоже связанная трубками с баяном. В общем, создавалось такое впечатление, будто мы попали в какой-то роман Жюля Верна!
К сожалению, в тот день нам нужно было быстро пообедать и уехать на концерт. У официанта мы спросили, играет ли кто-то на всём этом, и тот сказал, что каждый вечер
в ресторане звучит музыка этого оркестра.
И вот однажды, приехав с концерта, когда ещё звучал этот удивительный оркестр, всё же, решили посмотреть на это чудо техники. Зашли в зал ресторана, где было сильно накурено, пахло едой и у сцены стояли пьяные посетители, желающие танцевать. На сцене сидел «человек-оркестр» с баяном на коленях, принимая очередной заказ. Потом он заиграл.
Гости стали привычно танцевать.
Никого, похоже, не удивляло то, каким образом и что, играет на сцене. Со стороны это выглядело, как что-то уму непостижимое! На клавиши нажимали какие-то деревянные лапы, заставляя бедное, расстроенное пианино издавать громкие, надрывные звуки. Смычки резко, как по команде, с неоправданной силой прижимались к струнам скрипок, нелепо крутящихся в дьявольской карусели, от соприкосновения с которыми извергались небольшие клубы пыли. Медные духовые инструменты издавали невероятные интервалы, подчиняющиеся общему механизму этого кошмара. По тарелке настойчиво стучало деревянное сочленение, похожее на ногу паука, а по малому и большому барабанам, по очереди бил стержень с осью посередине.
На стуле, впереди сидел мужчина, сосредоточенно глядя в одну точку. Он не раздвигал меха баяна, так, как, по всей видимости, где-то внутри или рядом работал компрессор, нагнетающий воздух.
Это абсурдное зрелище усиливалось тем, что никто ничего не замечал. Официанты привычно разносили подносы с заказами, кто-то танцевал, кто-то разговаривал сидя за столиками. А на сцене творилось что-то неподдающееся восприятию. Это было похоже на лабораторию какого-то сумасшедшего изобретателя: рычаги, перемещаясь, надавливали на нужные кнопки; резиновые трубки дрожали под воздействием воздуха, выпуская лишнее давление с шипением, через клапаны. Это чудовище то оживало, то замирало в зависимости от партитуры…
Лишь только мы с Лёшей переглядывались в каком-то фантастическом недоумении. Для нас этот ресторан с поразительным оркестром, оказался за гранью разумного. Я до сих пор вспоминаю об этом, как о каком-то путешествии в нереальный мир. Тем не менее, это был первый секвенсор, хотя и пневматический, сконструированный и играющий под руководством советского гражданина. И это было в конце шестидесятых, когда ещё мало кому приходила в голову идея «человека-оркестра».
И это было в советском городе Нефтекамске.
Для Специального радио
Апрель 2007
VALEROCK: ТИПО МОЯ «ЖИЗНЬ В ИСКУССТВЕ». ЧАСТЬ 1: БИТ-ГРУППА “МОСКВИЧИ” 1965 ГОД
