Да… Не такого окончания все ждали. Ну да делать было нечего. Это они веселятся, а мы-то на работе. Это, кстати ещё одна вещь, к которой нужно сразу привыкать. Сейчас мало кто из артистов занимается тасканьем аппаратуры. Всё стало очень неплохо организовано. В клубах вообще всё стоит – настраивайся и работай. А в дни нашей молодости этого ещё даже близко представить себе было невозможно. Всё своими ручками. И любая «халтура» начиналась с того, что два музыканта шли «ловить» «Рафик» или «Волгу-универсал», затем мы загружались, потом, разумеется, разгружались, тащили всё в зал, т.е. на четвёртый этаж, как в нашем случае на Кутузовском, а когда весь народ после концерта расходился, мы опять шли «ловить» и т.д. Поэтому расслабиться можно было только, когда аппаратура опять стояла на базе, всё на месте, ничего не утеряно, деньги поделены, естественно поровну, и мы выходили на улицу ловить «тачку» и по домам. Продолжать, в смысле посидеть, выпить, уже не было сил, было негде – при развитом социализме всё рано закрывалось, да и выспаться особой возможности не было – ведь, все работали или учились.
А в тот раз, когда мы спустились вниз, оказалось, что никто не разошёлся. Откуда-то появилась акустическая гитара, и мы запели «Барбару Энн» Бич Бойз на четыре голоса. Вход в школу представлял собой высокую крытую террасу с колоннами, то есть как бы сцену, перед которой собралась толпа, в темноте казавшаяся огромной. Эта толпа была дружелюбной, и она ждала.
Бич Бойз знали, что люди любят. Мы тоже. Начался рёв. Откуда-то появились пачки фотографий Битлз, и нам сказали: расписывайтесь! Мы зачем-то послушались, и пачки фотографий полетели в толпу, которая их ловила и что-то вопила восторженно. Очень похоже на ситуацию в фильме “Blow Up” Антониони. Тут был второй выход директора: «Сюда едет милиция, – сказал он. – Советую разойтись».
Это было сказано спокойно и очень ко времени. Бунтарей не нашлось. Нам тоже не хотелось продолжать петь под акустик. Так что всё закончилось очень тихо, и настроение осталось хорошее. И до сих пор хорошее, когда мы это вспоминаем. Мы – это Боря Белау, органист, пианист, потрясающе игравший «буги» (с 1977 года проживает в Нью-Джерси, США), Костя Никольский (его видно на фотографии, он крайний справа, в темных очках и с маракасами в правой руке) и я. В центре на фото Сергей Извольский. Он умер в 1989 году, придя домой с работы, поужинав и прилёгши почитать после ужина. Работал он директором женского сумасшедшего дома, жил один. Ваня Лактионов умер ранее в том же году, в день собственного рожденья, сидя за столом, не дождавшись гостей.
Если кого-то заинтересует более подробно их судьба после совместной нашей игры в «Атлантах», я расскажу. А теперь замечу только, что наш групповой архив хранился у Вани Лактионова, и выяснить где он и что с ним мне до сих пор так и не удалось. Сергей Лактионов умер вскоре после Вани, Лёша, самый старший, давно уехал в Голландию, а живые московские родственники Вани люди настолько странные и необщительные, что только чудо может помочь вернуть тот большой альбом, а вместе с ним и лучший период нашей жизни. А то немногое, что у меня случайно сохранилось, я здесь представляю.
Следует отметить особо, что отношение властей к нашей деятельности не было враждебным. Мы вообще до некоторого времени пользовались полной свободой. Своеобразной попыткой организовать наше стихийное существование было создание Бит-клуба в помещении кафе «Молодёжное» году в 68-м. У каждого ансамбля был свой столик! Всё казалось таким солидным и важным. Постороннему попасть в Бит-клуб было очень трудно. Но многим так хотелось, что мы буквально продирались к дверям в дни «заседаний». То есть когда играл какой-нибудь заранее назначенный коллектив – член клуба. А какие были команды! «Скифы», «Сокол», «Орфей», «Наследники», «Рубины», «Оловянные солдатики», «Аргонавты», «Мозаика», «Тролли», «Скоморохи», «Атланты», разумеется, – других я уже и не помню. Именно в клубе мы впервые увидали Маслякова, который впоследствии создал «Алло, мы ищем таланты» на телевидении.
Почему-то долго считалось, что до «Машины времени» рок-группы пели английские (американские) песни, и только она запела по-русски. Очевидная чушь! Практически сразу с появлением огромного количества команд, появились и песни на русском. Зимой 2005-го года в клубе «Аль Капоне» я услышал собравшихся всего на один концерт «Оловянных солдатиков». Добрых сорок минут они пели свои песни тех лет. Прекрасные, оригинальные и всё ещё молодые песни. Просто их никто не раскрутил. А те, кто «алло искал», преследовали цели, не имевшие к музыке, в частности, никакого отношения. Ниже я поясню эту мысль.
Коротко коснёмся песен на русском. Далеко не все исполнители знали английский, немногие знают его и сейчас. Проще ведь петь по-русски. Переводить рок на русский сложно и бессмысленно. Блюз, рок-н-ролл, соул и т.д. переводить просто не нужно, это музыка, в которой текст используется для усиления ритмического воздействия, его нужно уметь произносить определённым образом, подавать. Русская традиция другая. Слова, смысл текста стоят на первом месте, а ритм и мелодия играют второстепенную роль. В англоязычном варианте таков Боб Дилан. Он поэтому не имеет такой международной популярности, как другие. «Умные» тексты у Элтона Джона (Бёрни Топина), Билли Джоэла, Бруса Спрингстина, Пола Саймона, Джэймса Тэйлора. Есть, конечно, и другие не «танцевальные» музыканты. Поэтому «рэп» подошёл всем. Музыки уже нет – есть её элементы – а вот говорить в ритм можно на любом языке. Не нужно придумывать мелодию, что, согласитесь, гораздо сложнее, чем рифмовать слова.
И получилось, что начинали ребята, как рок-музыканты, а закончили романсами. Или исполняют «умцы-умцы» – типа музыкальных пельменей. За русский язык здорово прячутся «исполнители», не понимающие даже отдалённо, что такое артист-музыкант и чем он отличается от обычного человека, издающего звуки. Но это тема специального исследования.
Сейчас о другом. Лет десять назад некий режиссёр Красивичев умолял меня (думаю, что и других тоже) предоставить ему материалы для фильма об очередной истории рок-музыки Москвы. Поскольку я думал, что он знакомый Никольского и приличный человек, я отдал ему (на короткое время, разумеется) то немногое, что хранил долгие годы как зеницу ока. Когда же я получил альбом (конечно, мне пришлось самому ехать в тьму-таракань, чтобы получить свой альбом обратно), то часть фотографий оказалась украдена! Без комментариев.
На тех, что остались, можно видеть «Осколки Сикорского» (шутливое название), например в клубе «Икар» МАИ. Видите, какие умные с сосредоточенные лица у студентов. Музыканты играли прямо среди народа. Всё на виду. Видите часть спины и руку? Это Слава Горский. Удачный ракурс.
Дело в том, что к 1969 году Ваня и Изволя уже учились в медицинском. Там был свой музыкальный ансамбль. А я поступил в ИнЯЗ. Костя ушёл из «керосинки», и пошёл в армию. На два года. В молодости два года – целая жизнь. В моей жизни появились новые музыканты – Валера Гилюта и Лёша Коллодий. Последний, как позже выяснилось, сидел с Никольским на одной парте в первом классе школы. Через два года Костя вернулся, и мы снова заиграли вместе.
На фотографиях, сделанных в клубе «Икар», именно «Осколки» после 71-го года. Мы и в «Атлантах» пели по-русски, а после 71-го года тем более, так как Костя привёз из армии новые песни – «Музыкант», «Я сам из тех», «Птицы белые мои» (эти он исполняет до сих пор), «Ты хотел увидеть мир» (наш самый сильный хит), «Россия» («Небо – купол синий, первый ливень по весне. Это ты Россия, ты Россия снишься мне» – писал молодой Никольский, служивший в Киеве), «Спокойной ночи, дорогая миледи», «Летний дождик», «Я думал о многом и разном» (её мы с Никольским исполнили на его 50-летии в «России» – запись есть на его юбилейном альбоме), «Воздушные замки», «Алёна», «Ты девчонка хорошенькая», и др. Но это всё исполнялось ещё до магнитофонного «бума», который несколько лет спустя поднял до небес более молодых «Машину» и «Воскресение»… И как-то само-собой вышло, что до них – пустыня?
Часто мы с Никольским выступали вдвоём – бас и гитара (мы менялись), бубен под ногой, губная гармошка на самодельном держателе. Было оригинально. Стас Намин тогда часто (и совершенно бескорыстно) организовывал наши концерты. На фотографии с одного из последних наших совместных выступлений того периода я пою «Музыканта», подыгрывая на пианино.
Когда с нами играли другие музыканты, я садился за клавиши. Музыканты эти, как правило, были: Валера Гилюта (гитара), Саша Лютый (уникально одарённый человек и лингвистически и музыкально – у нас он играл на басу и потрясающе пел), Лёша Коллодий (ударные) и Алла Левант, обладавшая самым красивым голосом, из тех, что я слышал. Команда была очень сильная. Имеется даже некий «Диплом» некоего конкурса «Весенние голоса», проводившемся почему-то Курчатовским институтом (а не программой «Алло…». Мы тогда назвались «Счастливое семейство».
Я запомнил этот конкурс потому, что на нём мы впервые столкнулись с прямой попыткой сорвать концерт. Именно во время нашего выступления было отключено электричество, концерт прерван, а запись, которую мы впервые решили сделать, испорчена. Помню, я уехал на дачу в мрачном настроении, а когда на следующий день решил прослушать запись концерта, то был поражён бешеной экспрессией песни «Ты хотел увидеть мир», которую удалось записать целиком, а также рёвом зрителей. Впечатление было такое, как будто я по радио поймал прямую трансляцию концерта Джимми Хендрикса или кого-то в этом роде, но только не советскую команду. Конечно, мы собрались вместе и прослушали не один раз эту не сохранившуюся запись, сделанную кустарно на ленте «тип-6» на небольшой бобине. Тогда всё казалось не таким уж важным. Подумаешь, сделаем ещё. И… не сделали!
Закончились студенческие золотые годы (голды). Меня распределили в Вооружённые силы. На два года лейтенантом-переводчиком. Гилюта уехал в Ирак переводить геологам с арабского, а арабам с русского. Два года в пустыне в поисках нефти. Потом Ливия. Коллодий остался в Москве – в НИИ Гипрокислород. Три года спустя нам это очень помогло, так как именно там мы и обосновались.
Костя горбатился в «Цветах» в надежде, что на диске, который готовил к выпуску Намин, будут и его, Никольского, песни. Наивный парень. В программе «Цветов», разумеется, козырное место занимали и его песни, но на диске их не оказалось. Обещанного, как говорится, ждут три года. Никольский, кажется, превысил этот срок, но, в конце концов, принял правильное решение, ибо все, кто связывался с вышеуказанным «продюсером», остались ни с чем. Итак, Костя ушёл. Но решил остаться профессионалом. Для этого в то время обязательно требовалась бумажка, подтверждающая наличие этого самого образования. И вот многие рок и блюзмены потянулись в музучилища и четыре года посещали занятия, чтобы получить право считаться музыкантами.
Вообще говоря, жизнь протекала гораздо разнообразнее, чем может показаться из моего рассказа. Музыканты уже вовсю общались, играли вместе в разнообразных сочетаниях. С Запада шёл толстенный поток потрясающей музыки. Перечисление гениальных музыкантов и их произведений заняло бы много места. Но кто любит – тот знает сам. Такого расцвета музыкальных течений внутри рока больше не было. Трудно представить, что что-либо подобное может повториться в музыке. Но это там. А здесь картина была гораздо более вялая. Впрочем, как всегда. С одной лишь разницей: если раньше «власть» была нейтральна, в семидесятых она выработала способ противостояния самостийной музыке. Поясню примером.
Однажды я получил приглашение показаться на телевидении в программе «Алло, мы ищем таланты». Разумеется, с ансамблем. Мы приехали. Тогда мы назвались, кажется, «Атланты», но это не точно. Мы сыграли несколько песен. После этого Масляков нам сказал, что это всё, конечно, хорошо, но вот второй высокий голос (Никольский) не нужен, подтяжки на гитаре делать не нужно, и вообще наши песни не годятся, а есть, дескать, один молодёжный композитор Бинкин, вот с ним нужно связаться, он нам даст «материал», мы подготовимся, и уже в следующий раз покажемся как надо. Естественно, мы послали его подальше. У меня, к тому же украли там гитару. Я её впоследствии выкупил у водителя автобуса, привозившего какой-то ансамбль из города Внуково. Для этого мне и самому пришлось ехать в этот чудный городок.
Так вот принцип первый был тот же самый, что и теперь, в новое время. У вас есть хорошая продаваемось – то есть вас часто приглашают выступать. То есть вы – отличная витрина. А вот товар для продажи мы вам дадим свой. Законный, так сказать. Потому что ваш товар (то есть собственные песни) незаконный. Абсолютно такая же история произошла и с Андреем Макаревичем. У него, правда, ничего не украли, но фамилию Бинкин узнал и он.
Интересно, кто это такой? Молодёжный композитор! Надо же.
А авторам книг об истории рок-музыки Москвы, которые задают вопрос: как вы думаете, а почему так получилось, что, вроде, было, да сплыло, я советую спросить у Маслякова, пока он жив и здоров, кто же таков этот загадочный Бинкин? И почему песни, например, Никольского (Романова, Макаревича…) стали неофициально известны только десять лет спустя в подпольных записях ансамбля «Воскресенье», буквально разогнанного властями, когда божьего человека, чудного Лёшеньку Романова по-са-ди-ли! А какая волшебная была команда! Так уже и не поднялась больше до тех высот.
Так вот, один товар был признан незаконным. А законным признавался товар, полученный из законного источника – Союза композиторов и Союза писателей. Поскольку мои предки состояли и в том и в другом – я это хорошо знал. А моя мать – колоратурное сопрано с высшим гнесинским образованием, люто боролась с «неучами» из так называемых «рок-групп». «У нас у самих работы не хватает, – говорила она, – а тут ещё не пойми кто последнее отнимает».
Да – это была борьба экономических интересов. Кино, литература и музыка оставались единственной законной сферой частного предпринимательства. И борьба эта была бескомпромиссной: – у вас, простите, какое образование? А, вы инженер. Ну и идите работайте по специальности, – говорили сумасшедшему молодому человеку, принесшему свои музыкальные труды в Союз композиторов. Правда, говорили вежливо. Не грубили. Ну да Булгакова, я надеюсь, читали все.
М-да. К чему это я? А вот к чему: хочу предварить вопрос «а почему вы поёте по-английски?». Да, спросом это почти не пользуется – разве только у настоящих любителей. Я отвечаю: я видел, что предлагалось тем, кто решил стать профессиональным музыкантом. Я уже не говорю «рок-музыкантом». Идти в так называемые ВИА. Музыка Союза композиторов, слова Союза писателей. Никольский пошёл. Работал и у Антонова, и в ансамбле «Фестиваль» Полтавской филармонии. А опубликованы были только две(!) его песни – одна «Летний дождь» в исполнении Чохели, и вторая «Старый рояль!», к стилю отношения не имевший. А я ведь пою. Так что же петь? «Привыкли руки к топорам»? Или «где ж ты моя черноглазая, где». Где – сами знаете. Я ведь пою рок-н-ролл, соул, блюз. На русском выбор крошечный.
Я не композитор. Заимствовать музыку у западных авторов, пользуясь всеобщей безграмотностью – не мой профиль. Да и петь «толстый Карлсон» вместо “Yellow river” мне не хочется. Да к тому же зависимость от людей случайных, часто не имеющих к музыке никакого отношения, малопривлекательна. Да и те заработки, которые потом и кровью давались на постоянных гастролях по два, три, а то и больше концерта в день, так как так называемые «ставки» были микроскопическими, сводили понятие «музыка» к чему-то более напоминавшему проституцию. Да и вид у «артистов» был совсем не тот. Прислуга, одним словом.
Меня не прельстило даже предложение Андрея Макаревича войти в состав его команды в 1978 году, после того, как я летом играл с «Машиной» в Крыму в качестве барабанщика и кое-что пел. (На английском, разумеется). Я, к сожалению, плохой инструменталист, а Андрей предложил играть на клавишах. И это после Подгородецкого.
Для Специального радио
Май 2007
АТЛАНТЫ – ЭТО ДВУХМЕТРОВЫЕ «КРЕСТОНОСЦЫ». ЧАСТЬ 1: “КОГДА РУХНУЛ КАБИНЕТ ХИМИИ, МЫ ЕЩЁ ИГРАЛИ..”
