Источников информации о поп-музыке на тот момент было только два: это журналы, которые привозили люди, ездившие заграницу и радио. Причем русскоязычное радио, передачи Севы Новгородцева и «Голос Америки» сильно глушились, и их невозможно было слушать. А вот вещание на английском языке было доступно – на БиБиСи «World Service» была самая мощная и качественно поставленная служба информации, охватывавшая все направления музыки и культуры, которые только возможно. У них были поп-программы, были программы Джона Пила, который слыл альтернативщиком, были смешанные программы-интервью с музыкантами, преимущественно английскими, которые на тот момент были актуальными, ну и хит-парады, конечно.
Сейчас мне самому кажется странным, что я тогда столько времени тратил на слушание радио, следил за расписанием программ, не спал ночами, записывал «Top-20» на магнитофон, но тогда это был единственный оперативный канал информации, и не было ни Интернета, ни спутникового вещания, а журналы («New Musical Express», «Melody Maker») поступали нерегулярно. Вещание на БиБиСи было поставлено так, что одна и та же программа повторялась трижды для разных частей света: для Южной Америки в одно время, для Индии в другой день и другое время, для Европы в третий день и третье время, причем условия приема на коротких волнах были таковы, что у нас лучше ловилась одна передача, другой раз другая и т.д. в зависимости от метеорологии, от времени года…
Аналитичность и определенные свойства интеллекта мне позволили язык (английский) выучить лучше на тот момент, чем его знало большинство людей, с которыми я общался. А выучил я его, собственно, читая журналы – раз, слушая радио – два плюс заложенная школой и институтом база – три. И все это, перемноженное на мои способности именно к языку, к физике у меня такой склонности не было. Так читая журналы и слушая радио, я приобрел довольно неплохой кругозор в музыке, безусловно, потому что все эти знания быстро стареют, и в каждый момент времени есть яркие события, высвечивающие иерархию, которая сохраняется. Есть гении, есть средние исполнители, есть неинтересные, а бывает вообще хлам.
Эта иерархия переходит из года в год и, чтобы этот спектр иерархий понять, достаточно в какой-то момент глубоко все это снизу доверху изучить и, может, тогда у тебя сформируется иерархическое предпочтение чему-то, шкала, по которой ты отмеряешь поступающие сведения – свое мерило, пользуясь которым в любое другое время, в любом месте, в любом жанре музыки ты сможешь точно позиционировать то или другое событие в этой системе. На тот момент я очень подробно и глубоко изучил поп-музыку вплоть до совсем малоизвестных групп из английской глубинки, из которых Джон Пил пропагандировал наиболее интересные.
Я, например, поражаюсь Густаву (группа «Кино»): как человек до сих пор слушает все эти «Dead or Alive» и «Duran Duran» на виниле, еще с тех времен оставшемся? Это характеризует его как человека, когда-то вышедшего на определенный уровень и неспособного дальше развиваться. Хотя сам Густав относился ко мне весьма доброжелательно и, когда я приезжал в Питер, то останавливался у него в трехкомнатной квартире в Купчино, где всегда была куча гостей и проходили первые репетиции группы «Кино». В музыке, в этом огромном мировом информативном поле постоянно что-то происходит, и тот музыкальный язык, который ты изучил, обеспечивает глубину и уровень восприятия этого культурного явления.
Отсюда следует утверждение, что школа важна и только человек, чему-то научившийся и что-то постигший, в состоянии сказать заметные и стоящие вещи. Если взять мое общение в Петербурге с так называемыми неофициальными (на тот момент) художниками – Новиковым, Африкой, Котельниковым и всеми остальными, то они вызывали у меня определенный скепсис всегда, и не было периода, когда бы я не высказывался на этот счет. Потому что нельзя заменить энтузиазмом и проявлением собственной индивидуальности реальное владение средствами коммуникативности, свойственных данному жанру.
Я очень скептически отношусь ко всем этим новомодным течениям в живописи, к концептуальным поискам, потому что вижу в этом нечленораздельное бурчание и бульканье, а если кто-то скажет, что в этом есть какой-то высший смысл, то и флаг ему в руки, а если на этом зарабатываются еще и деньги – два им флага. Для меня это не аргумент.
Я верю, что человек формирует свою жизнь исходя из данных ему изначально условий, его собственной интеллектуальной конституции, имеющей три основных вектора координат и позволяющей ему эволюционировать во времени, пространстве и его внутренних убеждениях, развиваться по жизни. Мастерством является то, чтобы это направление сохранить и действовать в соответствии с внутренним убеждением, что ты движешься в правильном направлении, по велению сердца, так сказать. И любое отклонение от этого направления является неестественным и ведет ко всякого рода конфликтам и их последствиям.
Особо восторженного, поэтому, по поводу периода восьмидесятых-начала девяностых мне особо сказать нечего. Это было время болезненное для меня в плане становления, позиционирования себя в обществе, период неустроенности в смысле работы, отсутствие средств к существованию, включая сюда пару полубродяжнеческих лет 85-87, самонеосознанное положение.
После защиты диплома в МИФИ я написал заявление о выходе из комсомола в связи с несогласием территориально-профессионального принципа их организации. Речь шла о том, что ты должен в первичной организации – по месту работы или учебы – работать с теми людьми, с которыми тебя столкнула жизнь. Меня исключили, и это автоматически привело к тому, что меня лишили доступа к секретным документам и работам. И я по удачному стечению обстоятельств добился своей цели – получил свободный диплом, что в время было большой редкостью и привелегией – я получил возможность делать что хочу и свободно искать.
Жизнь поразительно перевернулась, когда мне пришлось спустя годы оценивать работу того парня, который выгонял меня из комсомола – он изготавливал усилители, а я выступал уже в качестве эксперта со своим мнением. Авторитеты поменялись местами. Мир тесен, и я не имею иллюзий насчет конъюнктурщиков, которые тогда сидели в комсомоле, а сейчас сидят в управлениях банков или всех этих ГБшников, что оттаптывали нам пятки в институтском рок-клубе и запрещали концерты Цоя, а сейчас снова пытаются тупо навязывать нам какие-то другие «решения социальных проблем». Как они перегибали палку тогда, перегибают ее и сейчас – то ли в силу отсутствия мозгов, то ли нежелания видеть дальше своего носа. Поэтому мне всегда были ближе умные люди, развивающиеся и свободные. Но сказать, что я был под сильным впечатлением «альтернативной» тусовки (тогда это слово только изобрели), я тоже не могу. Это был для меня этап поиска почвы под ногами, поиск себя.
Другое дело, что моей способностью явилось вычленение сухого остатка из всего этого опыта, что позволило перейти на следующем этапе жизни к чему-то новому. Так, мой интерес к аудиотехнике, который проявился в девяностые годы, был связан с тем, что мне хотелось мою любимую музыку слушать наиболее тонко и деликатно, получать максимум той музыкальной информации, которая записана на носителях. Качественная система раздвигает грани твоего музыкального интереса и является инструментом эволюции от простого к сложному. Джаз я начал слушать только тогда, когда у меня появилась эта аппаратура, обладающая соответствующими свойствами, позволяющими услышать тонкие нюансы в музыке. Как в свое время сказал Анатоль Франц, «правда в нюансах».
Под воздействием среды, где существует аудиофильная техника и говорят в основном о классической, о серьезной музыке, джазе; о сложной музыке, насыщенной разнообразными нюансами и всякого рода деликатными деталями, я перешел от просто общения с музыкантами к общению с музыкантами опосредованно через технику. Звучание качественных акустических инструментов в руках выдающихся музыкантов требует более высокого качества техники для воспроизведения, чтобы эту музыку адекватно воспринимать.
Существует мнение, что многие коллекционеры серьезной музыки вполне могут довольствоваться самой примитивной техникой, я же считаю, что человек, серьезно относящийся к своему делу, должен разные аспекты этого дела доводить до определенного уровня. И если человек интересуется серьезной музыкой, то аппаратура, которая ее воспроизводит, должна позволять доносить максимальное количество значимой информации. Система раздвигает грани возможного в восприятии, и мое увлечение техникой является, прежде всего, продолжением моего интереса к музыке. С помощью техники я развиваю свой инструмент эволюции, развития представления в получении новой информации для дальнейшего собственного развития.
О Джоне Пиле: зная его программы, я явился для него интересным собеседником в тот момент, когда он приезжал в составе делегации Би-Би-Си, и он смог увидеть во мне олицетворение своей деятельности, то ради чего он работал. А плодами его труда как раз и являлись такие люди как я, разбросанные по всему миру и видевшие реальный смысл в представляемой им музыке, ловившие каждое его слово.
Когда я первый раз поехал в Англию, он пригласил меня к себе, и я у него в доме жил в течение недели. При этом он рассказывал, что у него почти полгода жил румын, также слушатель его программ. Первый раз я был у него в 1990, потом приезжал еще раз на пару дней в 1992. Жил он в сельской местности с семьей и хозяйством, и делать мне там особо было нечего. Мне была предоставлена вся его коллекция музыки и, находясь там, я мог бы потратить кучу времени на слушание и переписывание, но запретный плод сладок пока далек. И если тогда, в восьмидесятые его программы олицетворяли для меня свободу и доступ к возбуждающе-интересной информации, то при нахождении в пещере, заполненной всей этой музыкой, я ощутил другой смысл, ближе к простому изучению предмета.
К сожалению, Джона я видел года три назад в Лондоне, когда я приезжал по поводу Марка Алмонда, и мы встретились – он приехал со своей дочерью, чтобы вместе поужинать, и я рассказал по поводу своего проекта из дуэтов Алмонда с русскими артистами. После этого мы больше не виделись – Джон Пил умер в 2004 году…
Как-то купив диск Аллы Баяновой и внимательно его прослушав, я удивился: насколько это явление уникальное, глубокое и неповторимое. Сам исполнитель беспрецедентен; материал, проверенный десятилетиями, а то и веками, – я все больше и больше заинтересовывался ей. Побывав на концертах певицы, предложил ей себя в качестве продюсера, даже не зная тогда, чем могу быть ей полезным. Таким вот образом началось наше сотрудничество.
Если бы не было пластинки «Лети, моя песня», то не было бы и другого: когда в 1999 Африка познакомил меня с Алмондом, не было никаких даже мыслей о том, что возможен какой-либо проект с британским певцом. Проект с Алмондом возник при стечении целого ряда обстоятельств, моих и его реальных жизненных ситуаций, это была некая совокупность, но предлогом к этому был именно диск с Аллой Баяновой. Когда я взялся за этот проект, многие мне говорили: брось, зачем ты это делаешь, и многие не понимали моих мотивов. Я понимал тогда ясно одно: такие дела ведут к чему-то другому, что посеешь, то и пожнешь – всем известно.
Когда мы встретились, я дал ему диск Баяновой и обозначил свое видение того, что можно сделать и то, что делать в этом контексте электронный проект бессмысленно, тем более в этом электронно-современном смысле здесь нет таких людей, которые бы имели преимущества перед теми, с кем Марк мог бы работать в Лондоне. Наоборот, этот целый клад русской музыки имел ценную первичность, ради которой можно бы было заняться исполнением романсов и песен определенно ценных с точки зрения культуры.
Сама Баянова, которая много лет пыталась найти преемника, устраивала всякие конкурсы исполнителей русского романса, очень удивилась, когда приехал никак в этой музыке не разбирающийся какой-то парень из Англии и воспроизвел исполнение в манере гораздо более близкой к идеалу, чем «аутентичные» исполнители в России. В 2000 году мы с Алмондом начали договариваться, а в ноябре 2001 года мы уже сделали первую запись в Петербурге, опять же по стечению обстоятельств – у Алмонда был тур в России.
У него тогда был явный кризис жанра, последний на тот момент альбом «Stranger Things» был никакой, контракт на следующую работу отсутствовал, был кризис личный и душевный. Он смог оценить уровень предложенного материала – от альбома Баяновой до сборника русских романсов 30х-40х годов. Он смог выбрать то, что ему показалось ближе, но доверие между нами в подходе к исполнению и звучанию материала возникло лишь после целого этапа работы. Алмонд понял, как синтезировать его предысторию и русскую музыку; Самсонов, который записывал и сводил материал для альбома, понял, что от него хотят. За полтора года мы записали полноценный альбом, задействовав пианиста Аптекмана, хор Военно-Морского Балтийского Флота и оркестр русских народных инструментов Людмилы Зыкиной. Альбом вышел в Европе, в Англии и в Америке и лицензировался в России.
Все гениальные вещи, как правило, рождаются на стыке областей человеческого знания – в так называемых, смежных областях. Чтобы делать необычные вещи в хорошем смысле этого слова, необходимо привлекать знания, информацию из смежных областей, из техники, например. Рок-н-ролл появился, когда появилось электричество, усилители, колонки, микрофоны. Не было бы прогресса в технике – не было бы и рок-н-ролла, именно развитие компьютерной технологии – от примитивных сэмплеров до сложных музыкальных программ определило развитие современной музыки. Так же и в самой музыке взаимопроникновение разных жанров позволяет часто музыкантам реализовывать себя в неожиданном свете и с новой степенью адекватности.
Если бы Алмонд варился бы в соку «Soft Cell» всю свою жизнь, он не добился тех результатов, которых он достиг, хотя в его работах почти 90% хлама и, будь я сторонним слушателем, я не оценил бы наш альбом («Heart on snow») больше чем на тройку. Но, тем не менее, в каждом из его альбомов есть удачные исполнения, которые по совокупности создают его наследие, оставляющее прекрасное впечатление – гораздо лучше, чем каждый альбом отдельно взятый. Удивительно то, что после известной аварии в Лондоне, когда он разбился вместе со своим директором на мотоцикле, ему сильно повезло: врач, которая оказалась случайно на месте аварии с медицинским чемоданчиком, возвращалась с работы и смогла быстро сделать Алмонду противошокирующие инъекции. А ведь дело было в воскресенье, и никто не хотел оперировать многочисленные переломы. Как они сами говорят, чудо британской медицины позволило вернуть их к совершенно полноценной жизни.
Дома я слушаю музыку на планарных плоских колонках американской фирмы «Apogee». Усилители стоят «Manley», «Audio research» – тоже американские; сиди-плэйер «Sonic Frontiers». Это мелкие компании, о которых мало кто знает. От виниловой вертушки я отказался, так как в самом лучшем исполнении по эмоционально-интеллектуальным составляющим сиди-плэйер дает даже больше возможностей. Винил можно сравнить Technicolour, которые делались в пятидесятые годы, а то, что сейчас можно делать с цифровой записью я бы сравнил с телевидением высокой четкости, которое дает больше деталей, больше разрешения. И если взять за основу человеческий механизм зрения, то мы получаем больше информации от HDTV, чем от Technicolour. Другое дело, что большинством эксплуатируются некачественные дешевые сиди-проигрыватели. Качество же виниловых проигрывателей и пластинок соответствовало тогдашнему способу проведения времени – двадцать лет назад, когда не было развитого телевидения, люди слушали много музыки дома. Поэтому на наше поколение музыка оказала гораздо больший эффект, чем на нынешнее. Сейчас музыка является лишь составляющей некоего мультимедийного пространства. Сейчас приоритетом является видео – то есть изображение, мультимедийность.
Если в начале девяностых наших граждан выпускали из страны, позволяя иметь всего 50 долларов в кармане, то для того, чтобы начать ездить, требовалось, прежде всего, знание языка. Мое знание языка появилось у меня из-за того, что я интересовался музыкой более глубоко, чем окружающие. Я стал ездить заграницу ,и когда возник мой интерес к аппаратуре, в качестве развития возникло бизнес-приложение и партнерство, связанное с интересом к музыке опять же. Я стал коммивояжером, дипломатом для решения стратегических проблем позиционирования компании на рынке, продающей продукты, производимые в США, например. Моя частная, непрофитная компания для осуществления некоторых проектов называется «Stereopravda». Сделан сайт, где представлена аппаратурная часть (та техника, которой я занимаюсь) и музыкальная часть (проекты, к которым я имею отношение) – личный сайт, чтобы обозначить круг своих интересов. Адрес: www.stereopravda.com.
P.S. от Марка Алмонда:
– Этот альбом стал для меня увлекательным путешествием, начавшимся в конце 90-х годов во время моего тура в России. Я получил предложение от Миши Кучеренко – сделать уникальный альбом русских романсов специально для русских Фанов, записанный очень просто, под аккомпанемент одного лишь фортепиано. Он показал мне свой недавний проект, CD легендарной русской исполнительницы Аллы Баяновой. Я был заинтригован.
Позже я узнал, что Миша интересовался моей карьерой начиная с времен «Marc & the Mamba”s» и «Mother Fist», и даже знает мои альбомы из песен Бреля и французского шансона – он был уверен в том, что их настроение абсолютно соотносимо с интонацией русского романса. Миша верил, что я – западный единственный артист, который может почувствовать русский романс так, как его чувствует только русская душа. Верил, что романс отлично вписывается в мой стиль. Я был польщен, конечно, и весьма заинтригован, но он тогда меня не убедил.
Я знал, что Россия была и остается сложным местом для западного человека – как в плане работы, так и в плане понимания, не говоря уже о музыкальном проекте, каким бы простым он поначалу ни казался. Вы знаете, русские имеют свойство все усложнять и запутывать, но Миша был настойчив, и, в конце концов, я включился в игру. Более нескольких месяцев мы обсуждали, какие песни выбрать, и как я их должен петь. На русском или на английском? И где мы начнем? Деликатность и настойчивость Миши очень помогли выбрать правильные песни для этой коллекции.
Но на самом деле мое путешествие в эту страну началось на десять лет раньше, когда я впервые приехал в Россию на гастроли, охватывавшие всю страну – от Сибири до стран Балтии. Именно тогда люди подарили мне кассеты с записями Александра Вертинского и Вадима Козина, предложив их послушать. И, хотя я не понимал языка, страсть и эмоции ощущались сполна. Позже, когда мне перевели слова, и я узнал о трудной, полной невзгод и борьбы, жизни этих артистов, эти записи тронули меня до глубины души. С этого и началась моя любовь к России.
Когда я уже работал с Мишей над подготовкой к этому проекту, мне позвонил из Петербурга Сергей Африка. Он предложил записаться с Хором Морских Кадетов. Так что колеса завертелись, сначала медленно, но с каждой минутой все быстрее и быстрее, продолжая это иногда грустное, иногда трудное, но все же потрясающее путешествие. Все больше и больше артистов присоединялись к проекту, и то, что поначалу было простым альбомом с фортепианным аккомпанементом, стало позже большим делом, в которое оказались вовлечены множество известных и талантливых людей. Весь процесс был замечательно организован с музыкальной стороны аранжировщиком и продюсером Андреем Самсоновым.
Во время моих, ставших регулярными, визитов на сессии в студию, я встретил многих потрясающих творческих людей, и был счастлив поработать с легендами русской эстрады. Я даже не предполагал тогда, что на подготовку альбома уйдет почти два года.
Результатом оказался калейдоскоп влияний, ароматов, чувств и впечатлений, соединений старого и нового, прошлого и нынешнего века. Я надеюсь – то, что я открыл и полюбил в России, ожило в этом альбоме. Многие из песен, которые я выбрал для записи, хорошо известны русским людям. Они напоминают им, какой долгий путь они прошли, сколько они пережили, сколь много было надежд и потерь, среди которых, наверное, самая трудная – это потеря знакомого и осмысленного мира – России. Но эти песни также говорят о мужестве, о жертвах, о тяжелом труде и единстве – это то, чем может гордиться Мать-Россия, то, в чем она всегда находила силу духа.
Идея мистической русской души и ее тайного предназначения по-прежнему жива, и искры духовного огня по-прежнему сверкают в каждом русском сердце. Прошлое говорит с нашими современниками – оно напоминает о различии жизненных ценностей – возможно, лучших, нежели чем всеобщее равенство и коллективизм. Мне кажется, русские пережили слишком много, и не потеряли себя в зачастую бесполезном труде, размахивая красным флагом и горланя квазипатриотические песни. Хотя многие пожилые люди ностальгируют по коллективизму и общим ценностям, ныне потерянным, тоскуют по былой простоте и ощущают неуверенность в будущем.
Этот альбом не появился бы на свет, если бы не Миша Кучеренко. Его неустанная забота, его энергия были и остаются бесценными. Такой альбом не делал ни один западный артист, и вряд ли когда-либо сделает. Многие артисты, с которыми я сотрудничал во время записи – это последняя ниточка, связывающая нас с прошлым, которое уходит от нас все дальше и дальше. Окончание работы над альбомом для меня отнюдь не конец, но начало моей любви к России и ее музыке.
Марк Алмонд
Для Специального Радио
Июнь 2007
