В том бурном потоке самопальных магнитоальбомов, которые захлестнул СССР в начале 80-х годов прошлого века, мне как-то попался небольшой косяк свердловских групп – «Трек», «Урфин Джюс» и «Наутилус». Две первых команды болели перегруженностью ритма и звука: казалось, что они хотят придавить своей уральской мощью отцов-основателей – Led Zeppelin и Black Sabbath. «Наутилус» же запомнился своей школярской неумелостью, смешанной с юношеской запальчивостью: пить хочется, но есть только «Буратино». Кто бы знал тогда, что «Треку» и «Урфину» в будущих рок-энциклопедиях будет отведена, хорошо, если десятая часть того, что достанется «Нау»…
Мы встретились с Дмитрием Умецким, основателем, идеологом и мотором «Наутилуса» образца 1980-1988 гг, в небольшом кафе у Савеловского вокзала – из того разряда, что часто показывают в «Дежурной части», как точки реализации продуктов, слепленных умелыми узбекскими ручками на заброшенных подмосковных фермах. Дмитрий был в длинном черном пальто, со стрижкой а ля Beatles1964. Никак не могу привыкнуть к его коротким волосам после роскошного водопада, свисавшего до грифа на «Подольске-87». Но легко смиряюсь с тем, что теперь он один из руководителей «Российской газеты» – сам испробовал, неожиданно для себя став главредом дубненской газеты. Так что нам есть о чем поговорить. А как, собственно, все начиналось?
– На самом деле, у меня был уже кой-какой опыт, – начал Дмитрий, – еще в школе. Я там подвизался в местном ансамбле – на вторых ролях, что называется, третьим барабанщиком. Но это было от случая к случаю и не носило систематического характера. Мне было тогда лет 15. Жизнь тогда… Танцы, девушки, музыка – зачем лукавить? В 16 я поступил в Свердловский Архитектурный институт. И это было как высадка на другую планету. Там в обеденный перерыв по громкой связи транслировали Led Zeppelin, а тебя оценивали по тому, слушаешь ты их, или нет. Если нет – ты личность не в формате, соответственно, это не твоя тусовка, ищи другую.
Там даже на танцах, которые тогда еще не стали дискотеками, на сцене стояла живая команда и играла «Цепеллинов». Название я сейчас уже и не вспомню, но это была наша «домашняя», студенческая группа. Они довольно профессионально играли, получали на конкурсах призы. И вот, когда попадаешь в такую среду, тебя переворачивает с ног на голову – по-другому нельзя. Правда, у меня желание играть в группе появилось не сразу после поступления, а чуть позже.
Я как-то познакомился с чудесным парнем из Челябинска Игорем Гончаровым. Он еще в своем Челябинске в каком-то клубе начинал играть на барабанах, скорее – пытался.
Само знакомство поначалу ни к чему привело. В моей учебной группе был еще один парень, взрослее, чем я, уже отслуживший в армии. У него был веселый характер, и он пел под гитару всякие шуточные песни – про какие-то «медные тазы» и т.д. Мы пытались его склонить к созданию некоего вокально-инструментального бэнда и даже пробовали выступать на каких-то местных смотрах художественной самодеятельности. Мотивация у нас тогда было той же – танцы, девушки, рок-н-ролл. Над нами смеялись, а парень в итоге отказался от нашей идеи, сказав, что он всего лишь наш друг, и не более.
Мне, конечно, очень повезло с ВУЗом. В Свердловске было два престижных института: ВПШ, но туда пробиться было нереально, и – архитектурный. Последний готовил менеджеров высокой квалификации для небольших производственных коллективов, состоявших из конструкторов, чертежников и т.д.
Моя бабушка, жившая в Западной Германии, неодобрительно относилась к моему поступлению в архитектурный институт. Для немецкого менталитета поступление в «высший колледж» в 16 лет – нонсенс, «мальчик занимается черти чем». Зато меня поддержал дед. Он считал, что я должен иметь все необходимые инструменты для учебы, и озаботился этим. В итоге, у меня было то, чего не было ни у кого – специальные приспособления для работы и т.п. Но это сейчас, вспоминая, я рассуждаю рационально и разумно, но тогда жизнь основывалась на каких-то интуитивных импульсах, она просто кипела вокруг – мы находились, в известном смысле, в состоянии некоей растерянности от полноты существования. Это потом пришло ощущение серости, безысходности и тупика.
Фактически костяк будущего коллектива сложился на «картошке», где я сблизился с Вячеславом Бутусовым. У Славы были хорошие природные данные. Он никогда не занимался своим голосом, не ставил его, но у него был сильный, приятный, запоминающийся тембр – я обратил на это внимание, когда мы учились на 2-м курсе. Еще у него было то, что называется харизмой. Там же, «на картошке» я стал басистом: если Гончаров играет на барабанах, а Бутусов – на гитаре и поет, для меня выбор был небольшим – бас. Никакой тяги к этому инструменту у меня не было – чтобы я бредил в детстве четырьмя струнами?!
Играли мы тогда на гитарах известной марки «Урал». Еще в магазинах «Умелые руки» можно было купить нелакированные детали – гриф, корпус – а колки, которых не было в продаже, заказать на заводе. Последнее было чудовищной проблемой. Усилители делались на базе свердловского промышленного потенциала, причем доводилось все это до уровня более высокого, чем у фирменных ламповых «маршалов». Конечно, выглядело это топорно, провода торчали, но звучало точно не хуже.
Надо сказать, что в то время я был дико отвязным юношей. Конечно, как и у всякого человека, во мне присутствовали свои потаенные комплексы и страхи. Но тормозов я был лишен абсолютно. Что хотел, то и делал. И получал. Никто в нас не верил, никто! На третьем курсе, когда мы что-то стали из себя воображать, комсомольская аттестационная комиссия поставила Бутусову «двойку» за вокал, «двойку» Гончарову за барабаны, а мне – «три». Мы не смогли пробиться даже в наш клуб – настолько мы были сыры и не подготовлены. Никакие!
А на свердловской сцене тогда царили «Урфин Джюс» и «Трек». Когда мы учились в школе, они были нашими кумирами, а потом стали нашими друзьями. Из советских групп мы еще слушали «Воскресение», «Машину времени», «Динамик», «Круиз». Остальное нас, честно говоря, мало интересовало. Любимым, пожалуй, было «Воскресение». Слава очень неплохо исполнял их песни – не на концертах, конечно, а в компании, на кухне…
Сначала у меня не было какого-либо плана по продвижению группы, он появился позже, когда подтянулся Гена Морозов, а Александр Новиков обеспечил нам какую-то материальную базу: «хорус» тогда стоил каких-то безумных денег, а еще комбики были нужны и многое другое. Все это очень жестоко нам давалось: денег ведь у нас особых не было. Это уже потом появился Кормильцев со своей порто-студией, и мы смогли записать свои первые опусы.
Кормильцев появился у нас следующим образом. Он пришел проситься к нам на работу, сказав, что хочет быть штатным поэтом коллектива. Он и до этого писал тексты песен, но они были, мягко говоря, малоинтересны. И вдруг, придя к нам, он начал писать совершенно по-другому. Кормильцев приносил огромные папки стихов и ужасно обижался, когда половину этих бумаг мы выкидывали в помойку – для него это было, что называется, «по живому» (истерики и прочее). Жутко ругался. Тем не менее, я по сей день считаю Кормильцева лучшим попсовым поэтом. Что-то схожее я нахожу лишь у Меладзе, по крайней мере, качество товара сопоставимо.
Вот тогда, после прихода Кормильцева, начал вырисовываться некий план действий, тогда же появились и первые профессионалы. Понятно, что они были нужны, и брали мы их из ресторанов. Но брали только тех, у кого был хороший послужной список, скажем, работа в Москонцерте. А Могилевского, например, пришлось выдергивать из деревни, где он работал директором клуба. Но его надо было именно выдергивать, хотя я никогда себе не прощу того, что, возможно, увел человека с избранного им пути. Выдергивали с криками, воплями, скандалами – перевезли в Свердловск. Это был уже 1982-83 год. Материал начал складываться.
А до этого все было голым, оголтелым энтузиазмом…
И постепенно, из желания поиграть на танцах и понравиться девушкам, это превратилось в смысл жизни. Конечно, в группе существовал принцип коллективного творчества, общим кругом решались все вопросы. Но я, пожалуй, занимался редактированием и оргвопросами больше остальных. В том, что касается аранжировок, нам очень помог Могилевский – человек с музыкальным образованием, он очень сильно нас смог украсить. А Хоменко дал основную, плотную клавишную фактуру, сумел ее выполнить, как четко поставленную перед ним задачу.
Но давления на нас с их стороны не было. Они не говорили нам: «Ты не ту ноту берешь, надо эту». И не только потому, что могли за это по башке получить. Например, Хоменко, при всем его опыте, считал, что необходимо максимально сохранить то, что есть в наших песнях – они сами, будучи профессионалами, так писать не умеют. «Наутилус», с музыкальной точки зрения, был ведь очень просто построен.
Как ни крути, советские группы – в подавляющем большинстве и изначально – были чисто гитарными, клавиши в них всегда играли второстепенную роль. Во-первых, на гитарах было проще научиться играть, их легче было достать или сделать самому. Во-вторых, мальчики с фортепьянной школой неохотно шли в рок-группы: непрестижно, некарьерно, да и барабанщик пьет портвейн, а его девушка носит чулки в крупную клетку, которые связала сама.
Но в начале 80-х прошлого века на Западе случилась электронная революция, синтезаторы потеснили гитары и стали не только гармонизирующими и солирующими инструментами, но и, что важно, ритмообразующими. Я не только драм-машины имею в виду, но возможность создавать ритмическую фактуру, используя тембровую яркость синтезатора. Именно это, плюс радикальные в поэтическом и смысловом отношении тексты выделяли «Нау» из общей массы советских рок-групп периода перестройки.
Очень скоро, буквально через 2-3 года, идею осинтезирования музыки подхватили коллективы типа «Ласковый май» и «Мираж». Но более всего в этом, как ни странно, преуспели те, кто пел блатняк и шансон. И действительно, кто бы стал долго слушать этот примитив под дребезжание шиховской гитары или скрип баяна? Не стоит забывать и о том, что песни «Нау» писались не как рок-манифесты, чем грешили тогда многие, а как потенциальные шлягеры для всех, а не в рамках молодежных субкультур крупных городов для ограниченного числа «продвинутых». С точки зрения «профессионалов», участники «Наутилуса» вообще никакие не музыканты, но из амбициозных «специалистов» невозможно создать популярную группу по определению, а из этих ребят вышел тот самый, любимый миллионами «Наутилус» и, что примечательно, оцененный как социальный артефакт…
Для SpecialRadio.ru
Сентябрь 2007
ДМИТРИЙ УМЕЦКИЙ: «ОБРАТНО В «НАУТИЛУС» МЕНЯ НЕ ТЯНЕТ», ЧАСТЬ 2. САМОГОН ДЛЯ АРТЕФАКТА
