Все было, именно так: просторный кабинет, вдоль стен – полки, на которых стоят заслуженные награды, за стеклом шкафа я с удивлением обнаружил наш журнал «Фанограф», раскрытый на странице со статьей про «Голубые Гитары». Над столом висела большая, изрядно увеличенная любительская фотография, на которой Гранов стоит рядом с Луи Армстронгом. Наши музыканты побывали на концерте легендарного трубача, когда советский мюзик-холл гастролировал в Мексике. А вы знаете, что руководитель ВИА «Голубые гитары» Игорь Яковлевич Гранов был не только пионером этого жанра? Он был автором и первого советского мюзикла. Разговор наш начался с «музыки ноосферы», продолжился дискуссией на тему «торсионных полей», и вот, наконец, мы подошли к основному предмету.
– Мюзиклы выросли из ВИА. Чтобы развивать возможности коллектива, мы перешли к крупной концертно-театральной форме, так называемому мюзиклу. Сначала я пытался работать с профессиональными режиссерами – не получилось. Они привыкли работать с профессионалами, поэтому работа с музыкантами давалось им тяжело. Но балетмейстер был необходим. Но опять же не все балетмейстеры подходили для работы с артистом. Лучше всех понимал специфику этой работы ныне покойный главный балетмейстер цирка Петр Городецкий, потому что музыканты – это не танцоры, и их надо чему-то научить такому, что и смотрелось бы, но было бы и легко и просто в исполнении. Это я объяснял всем своим соавторам – и ныне покойному Александру Хайту, и Мише Задорнову, и Леону Измайлову, работавшим вместе со мной над мюзиклами: реприза должна быть такой, будто ее произносит шкаф. Я должен был сам все понимать и сидеть с ними, потому что, конечно, никакой режиссер такой возни детского сада, которой занимался я, никогда делать не будет.
Когда мы ставили первый мюзикл «Красная шапочка, Серый волк и Голубые Гитары», я сначала работал, вернее, пытался работать с Марком Розовским, с которым у меня давно сложились хорошие дружеские отношения. Он меня привлекал тем, что работал со студенческой молодежью, у него был театр в МГУ. И, тем не менее, просто срежиссировать программу – да, а сидеть и учить музыкантов – нет. «Ну, Игорь Яковлевич, не могу я этим заниматься! Я их что, учить должен?! Для этого пять лет нужно! И что? Я буду пять лет их учить? Нет уж, бери отдельного разговорника».
Нет, сказал я себе, в конце концов, у меня тоже есть режиссерское образование. Я подумал: если музыканты и поют, и играют, значит, они могут и артистами быть. Это был первый мюзикл в СССР. Мы репетировали до слез! Малежик плакал: «Игорь Яковлевич, я музыкант, а не артист! Я спою и на гитаре сыграю вам что угодно, но не умею я роли исполнять!» Тем не менее, он со своей ролью справился блестяще.
Музыкант – это определенная психологическая модель мышления. Мне кажется, что для 60-х и даже для начала 70-х годов была характерна бурлящая романтика, именно из ощущения романтики появилось название «Голубые гитары». Но ведь ни одной голубой по цвету гитары у нас в коллективе тогда не было! Мы взяли название «Голубые гитары» потому, что голубой цвет в те времена был символическим цветом романтики и мечты. У нашего коллектива и самая первая песня была такая – «Романтики-мечтатели». Она много лет была нашей визитной карточкой. Мы ее пели на каждом концерте. Это была песня- заставка, объясняющая, что к чему.
– Кстати, на той же пластиночке, где была записана песня «Ветер северный», была еще и песня из репертуара Битлз. Как удалось ее пробить?
– Я сумел в принципе доказать необходимость этого не только руководству фирмы «Мелодия», но и в ЦК партии смог объяснить реальную ситуацию. Когда мы выезжаем на зарубежные гастроли, что принимает аудитория? Она принимает хорошо известные советские шлягеры типа «Катюша», «Подмосковные вечера», «Московские окна» и так далее, то есть песни, которые уже получили какую-то популярность и находятся на слуху. Но специфика нашей песенной музыки по своей структуре существенно отличается от западной. Поэтому программа концерта – в чем я был убежден, и в последствии оказался совершенно прав – строилась по следующему принципу: советская песня, русская народная песня и западная песня.
Мы не должны были показывать западному зрителю, что у нас что-то зажимают, что-то запрещают, что мы втиснуты в какие-то идеологические рамки. Поскольку нас направляли за рубеж, чтобы мы несли нашу идеологию, то мы показывали, что мы не какие-то забитые, темные люди, а мы – свободные художники, и мы сами выбираем, что нам исполнять. А так как, выезжая за рубеж, мы непременно дарим пластинки, то я добился того, чтобы программа наша была разносторонней и включала также западные шлягеры.
А потом уже легко было объяснять, что если Большой цензурой, которая тогда присутствовала, это разрешено к исполнению там, то это может присутствовать и здесь.
Кроме того, в нашу зарубежную программу обязательно входили русские песни. Сложность в работе с русской народной песней заключена в том, что аранжировка должна быть современной, но не искажать сути песни.
Мне постоянно говорили: «Вот вы работаете в своем жанре и не лезьте в наш жанр, потому что это не ваше дело!» Но я считал, что для того, чтобы пропагандировать советское искусство, коллектив должен быть многогранен и уметь представлять различные направления в музыке. Однако блок народных песен удавалось отстоять только при поддержке ЦК партии. Сначала там тоже недоуменно спрашивали: «Это же – эстрадный коллектив! Зачем вам нужна русская песня? У нас же есть хор имени Пятницого!». Но я неизменно отвечал: «А вы придите и послушайте!» И когда люди приходили, то соглашались со мной: «Да, это может быть!» То есть надо было доказывать не словами, а практическим делом. «Кузнецы», Вдоль по Питерской», «Вечерний звон» – все эти песни и сегодня слушаются с удовольствием, потому что в них заложена современная палитра. Но для этого требовались исполнители с высоким уровнем вокала, то есть с владением вокальной техникой и с хорошим голосом.
В ЦК КПСС был сектор агитации и пропаганды. Возглавлял его Василий Филимонович Шауро. А большую часть времени с нами работал Марат Николаевич Иванов из отдела культуры – умный, грамотный и всесторонне образованный человек. Там, между прочим, работали люди, имевшие высшее музыкальное образование. То есть это были люди, с которыми можно было разговаривать! И они разговаривали! И не просто, как у нас часто считают – «запретить», «не положено» или «не пущать», да ничего подобного!
Понимаете ли, когда люди выходили наверх и предлагали программу, которая, допустим, предполагала только наличие западной музыки – нет, это не принималось. А наша задача была пропагандировать советское искусство. Это была чисто идеологическая задача. Если это краска – пожалуйста! А если это идеология Запада – тогда для чего вы нужны? На Западе есть свои исполнители, которые это споют лучше, чем споете вы. Вы – копия. Нам нет смысла ни туда вас посылать, ни здесь пропагандировать. Все зависит от точки зрения, как это подать. Одно дело – это грань, другое – если это цельная продукция, целенаправленно расходящаяся с идеологией.
А в этом смысле она идеологически не расходилась. Мы показывали, что у нас более широкий спектр, чем у зарубежных ансамблей. Они не умеют петь русскую песню, не могут петь советскую песню так, как мы можем это делать. А мы можем и свое, и то, что делают они. Понимаете?!
Да, в ЦК работали нормальные люди. А я был членом комиссии ЦК ВЛКСМ по вопросам искусства, куда входили различные творческие люди. Я встречался и с руководителями отдела пропаганды ЦК КПСС и понимал идеологические цели и задачи, которые ими ставились, и мы их старались выполнять. Это была пропаганда «советского образа жизни» за рубежом. И мы были брэндом этой идеи.
В первом отделении мы исполняли советские и зарубежные песни, а второе отделение отводилось русским песням. То есть мы показывали и советскую песню, и давали понять, что мы не чужды западной песне и умеем ее исполнять, что у нас никаких запретов нет, хотя всюду и говорят про «железный занавес». А дальше мы пропагандируем свое национальное искусство! Русские песни – это суперхит, супершлягер, а так как у нас это было сделано не только музыкально, но и зрелищно, то есть присутствовал зрительный ряд, то песни имели колоссальный успех.
Там была вся атрибутика, которую можно было ввести в песни: ложки, трещотки, и со стиральной доской выходили музыканты. Да еще гитары, которые придавали звучанию современность! То есть это был не чистый фольклор, показывающий, как было когда-то, нет, звук гитар и современные аранжировки делали эти песни частью сегодняшнего дня.
– Не было конфликтов между вами и хором имени Пятницкого, ансамблем «Березка» или ансамблем песни и танца имени Александрова, которые тоже исполняли народные песни, и чью нишу вы занимали, выезжая за рубеж?
– Конечно, были попытки наветов на нас. Но мне, особенно в самом начале создания жанра, очень помогла – царствие ей Небесное! – великолепнейшая исполнительница классической музыки, народная артистка СССР Надежда Аполлинарьевна Казанцева. Мы с ней познакомились еще до «Голубых Гитар», в бытность мою руководителем небольшого коллектива, оркестра советского мюзик-холла, специально созданного для гастролей по странам Латинской Америки, а она выезжала с нами в эти поездки как представитель министерства культуры. Иногда она что-то исполняла. Но в основном на приемах, а не на концертах. Потому что она была уже пожилой женщиной, ей в то время уже исполнилось 60 лет.
В этом мюзик-холле, который был создан специально для зарубежных гастролей, были собраны все звезды: и вокалисты, и народные исполнители. Базовой балетной труппой являлся коллектив Юрия Невзорова. Очень быстро мы собрали программу, отрепетировали и выехали на гастроли. И Казанцева в каждой поездке для всех нас была непререкаемым авторитетом.
По Латинской Америке мы путешествовали полгода, начав с Чили и закончив в Мексике. Мы выступали в странах, где не ступала нога советского дипломата, где не было ни посольств, ни даже советских представительств, и вообще мы были первыми советскими людьми, которые там побывали. Это такие страны, как Эквадор, Тринидад и Тобаго, Коста-Рика, Ямайка, Барбадос…
В Эквадоре мы выступали перед членами правительства, которые после концерта пригласили нас на ужин, который прошел весело и непринужденно. Был у нас такой ведущий Владимир Долгин. Он был известен тем, что приглашал кого-нибудь из публики подняться на сцену, на глазах у всего зала, но незаметно для человека, вышедшего на сцену, вынимал из его карманов все, что в них находилось, а потом под хохот зрительного зала возвращал все хозяину. Вот и во время того вечера он ловко опустошил карманы эквадорских министров. Этот фокус так понравился премьер-министру, что тот воскликнул: «Если бы наш министр финансов работал так же, мы давно уже стали богатейшей страной!»
В непринужденной обстановке вечернего ужина эквадорцы обнаружили, что русские – вовсе не такие, как нас рисовала американская пропаганда, что мы – не варвары, а образованные, веселые и приветливые люди. Это явилось для них откровением. И вскоре Эквадор установил дипломатические отношения с Советским Союзом.
Мы были людьми, которые тОрили дорогу, в том числе и в политике. Потому что отношение ко всем советским дипломатам и журналистам там было одно: все они разведчики. А нас-то они видели на сцене. Ну, какие мы разведчики? Мы обычные, нормальные музыканты…
Когда мы выступали в Мексике, то узнали, что буквально по соседству с нами работает Луи Армстронг. Конечно, мы постарались попасть к нему на концерт. И я был очень удивлен тем, что чисто джазовых номеров в его программе почти не было. Концерт состоял в основном из эстрадных миниатюр, во время которых он шутил с публикой, мог даже чепчик надеть на голову (Гранов показал, как это выглядело).
После концерта мы прошли за кулисы пообщаться с великим маэстро. Я его как раз и спросил о том, почему он почти не исполнял сегодня джаз? – «Репертуар должен быть построен так, – сказал тогда Армстронг, – чтобы он был доступен для аудитории, для которой вы выступаете. Сегодня здесь собралась аудитория, для которой джаз был бы непонятен, так как джаз – это трудная музыка, требующая специальной подготовки. Поэтому мы исполняли сегодня легкие эстрадные номера. А серьезную джазовую программу мы готовим для джазовых фестивалей».
Этот принцип я и взял на вооружение.
Мы с ним сфотографировались, он подарил пластинку с автографом, а потом задал вопрос: «Знаете, я давно хочу поехать в вашу страну. У меня где-то в Сибири есть очень дальние родственники. Скажите, что представляет собой город Новосибирск?» – Мы наперебой начали рассказывать, какой это красивый и современный город. – «А гостиницы там есть? – не унимался он. – Я говорю: «Новосибирск – это миллионный город. Как же он может быть без гостиниц?!» То есть даже вот такое человеческое общение создавало положительный настрой в определенных кругах, и все это было использовано в благих целях.
Для Специального Радио
Февраль 2008
