В 1993 в студии всё чаще и чаще стала появляться Ольга Першина, легендарная барышня из самого сердца рок-н-рольной мельпомены Ленинграда, к тому времени уже опять Петербурга, как в Петровские времена. Першина – подданная Великобритании, сумела сохранить и российское гражданство. В конце 80-х годов, устав от советской действительности она эмигрировала, выйдя замуж за англичанина по фамилии Перри. Соответственно, она превратилась в Ольгу Перри. Будучи подругой бурной юности Андрея Тропилло, решила воплотить в магнитозаписи своё творчество, с последующим изданием для России.
Я её знал по альбому Аквариума “Треугольник” (Крюкообразность – мой девиз), и по серии песен БГ “Бублик-альбом”, в который вошли все песни об Иннокентии, Полтораки и юной деве. В Лондоне у Першиной было шикарное жильё: её сосед играл на бас-гитаре в группе Pink Floyd – тот самый, что пришел на смену Роджеру Уотерсу. Ольга хотела записать альбом в Лондоне, так кто ж ей даст-то, нахаляву, в Лондоне записать альбом… никто не даст. А на Родине – там Тропилло есть. И уж не знаю, чем Ольга замотивировала Андрея, оказалась она в моих руках…
Немного расскажу о кадровой обстановке в студии АНТРОП в те времена. Основным оператором, уже довольно-таки опытным служил Стас Веденин. Племянник Андрея – его ученик и преемник Ясин Тропилло тоже работал в студии, но в те времена больше предавался концертной деятельности. Он постоянно работал с такими коллективами, как «Ноль», «Колибри» и «Два Самолёта». Для студийной работы времени у него уже не хватало. Андрей пригласил на работу еще двух операторов, начинающих на этом поприще: Виктора Ильина и Сергея Смородинского. Таким образом, трудились трое, не считая меня, потому что я, в основном, своим творчеством занимался. Основная нагрузка по записи Першиной легла именно на них.
Жизнь в Лондоне весьма сильно повлияла на характер миссис Перри: она привезла с собой огромный багаж знаний о том, какой должна быть настоящая студия и какими качествами обязаны быть наделёны операторы, работающие в студии. Ольга была ужасно капризной, ей не нравилось абсолютно всё: что бы ни делал оператор – постоянно вызывал у нее раздражение, и с каждым часом она предъявляла всё больше и больше претензий, и конца-края им не было. Что ж поделать: высокой европейской культуре – высокую европейскую требовательность, будь она неладна…
Веденин был очень нагружен – вёл сразу несколько проектов, поэтому основная нагрузка легла на Смородинского. Было это на наших глазах, ибо запись Першиной стартовала, когда мы еще писались с Новой Землёй. Честно скажу: нам было искренне жалко этого благородного человека. Сидим так порой с ребятами, пьём чай. Выходит из аппаратной бледный Серёга, садится к нам, обхватив голову руками. Он вообще не употреблял никогда матерных слов, но здесь – сдавался. Глядя на него, было всё понятно. Только он раскурит сигарету своими тонкими дрожащими пальцами, как далеко из коридора, сквозь проём аппаратной слышался зов: «Серёжа! Серёжа! Я готова».
Не нужно было быть особенно наблюдательным, чтобы понять: топчутся они на месте. Который день в студии без конца звучит одна единственная песня. Что-то должно было меняться – всё-таки люди работают… но ничего не менялось в этом потоке. Время шло, ресурсы вырабатывались без видимого прогресса. Студийное время было для Ольги бесплатным, поэтому распоряжалась она им крайне не эффективно. Костя Стрелков из «Новой Земли» нарек её “Першинг”. Напомню, что в те времена злобные американские империалисты вознамерились в Европе разместить ракеты средней дальности “Першинг”, которые представляли конкретную угрозу для России. Таковую атмосферу создала Першина в студии.
Ольга приходила ровно в 10 часов утра, а операторы – хоть на минуту, хоть на пять-десять, но опаздывали. Это обстоятельство отравляло всю её жизнь, напрочь распугивало всех её муз. Стоило опоздавшему оператору появиться в студии, как на него Першинг и обрушивался. Поэтому каждый старался всеми правдами и неправдами непременно перевести работу с ней на другого. Хорошо меня это не касалось. Я даже мысленно глумился над тем, как повезло, что меня это совсем не касается.
К тому времени, когда работа над Новой Землёй закончилась, и я съездил на пару недель домой в Архангельск, Оля совсем исчерпала нервный ресурс в отношении людей, с которыми работала. Всё что ни делали они, как ни старались – все ей не нравилось, о чем она всё время капала своему другу юности, Андрею Тропилло.
И как-то раз они встретились там, в студии – Ольга жалуется: «Не понимаю, Андрей… студия такая, помещение, но каких же долбоёбов ты набрал, хозяйничать тут… уму не постижимо. Безвкусны, некомпетентны, кретины, словом, одни. Гнать их отсюда поганой метлой». – На что Андрей невозмутимо возразил: «Ну знаешь, какие есть – такие и есть, других у меня нет». – Но тут цепкий взгляд Ольги остановился на моей гитаре, которую я в спешке, уезжая, сдуру не убрал в чехол и не спрятал, как это делал обычно: «А что это? А это чьё? – спросила она, показывая на мою гитару». – «Богаева знаешь? «Облачный Край», – вопросительно взглянул на Ольгу Андрей. – Поставь».
Это было логично: студией АНТРОП я пользовался без ограничений, и обязан был нести общественно-полезную нагрузку. Думал, сяду, всё зафигачим и через пару недель продолжу свои изыскания, но… как жестоко я ошибался! Я даже и предположить не мог, что это дело затянется на год.
Для начала я сел, это всё послушал. При детальном рассмотрении оказалось, что всё это полная фигня, когда пишут три разных звукорежиссёра, двое из которых – начинающие, и каждый со своим, резко индивидуальным вкусом. Я сказал Ольге, что всё это не катит и нужно вызвать снова всех музыкантов и нормально всё записать. Надо сказать, Ольга в питерской тусовке – известный человек. Самые лучшие музыканты, которым она могла дозвониться – готовы были с ней играть. Поэтому, приблизительно сформулировав дома свою сверхзадачу, Оля садилась на телефон, открывала записную книгу на букве “А” и начинала звонить всем подряд. Никто ей не отказывал.
Каждый из приходящих музыкантов знакомился с материалом непосредственно в студии, никто из них ранее не слышал новых песен Першиной, и меня это даже забавляло. Приходит Ольге мысль вставить виолончель – вслед за мыслью приходит Сева Гаккель, ровно на полчаса вырвавшийся из пут общественных мероприятий, слушает песню, внимает Ольге: «Вот здесь играешь, здесь не играешь, здесь снова играешь, а здесь не играешь…»
Пока настраивается микрофон, он прикидывает ноты к гармонии, затем пишет дубль, второй, и сразу уходит. Слушаем – ну сыро, аж хлюпает: «Всё ничего, нормально, тем более Дюша Романов сейчас придёт, будем флейту записывать».
И правда: минут через двадцать приходит Дюша, продувает флейту, слушает песню в первый раз, а времени у него также от силы минут сорок. Играет всю песню напролом, а Оля мне: «Классно, пусть он сыграет побольше, а мы потом выберем – может что уберём…»
Выберем… напомню, что запись велась на аналоговый многоканальный магнитофон: это не то, что редактировать на компьютере. Дюша отыграл, свалил. Слушаем – ну просто набор звуков примерно в тональности. Каждый вечер я скидывал ей на кассету результат, утром она приходила, и начиналось: «Ты знаешь, вот здесь Сева сыграл здорово, а в этом месте мне не нравится; может, мы это впишем сюда, а это пусть здесь останется, а это убрать…»
Редакцию такого уровня глубины нам было не осилить, но Першина, записав очередную дорожку, хранила в себе надежду, что потом можно будет что-то кардинально исправить: музыканты все очень достойные, значит, всё будет хорошо.
На следующий день приходит Наиль Кадыров, например, записывать бас. Великолепный Наиль, одна нота которого способна сотворить чудо. Времени у него максимум час, опаздывать ему на следующую встречу никак нельзя. Пока распаковывает гитару, быстро-быстро постигает структуру песни. Сыграл, записал, убежал, слушаем. Бас – сказка, очень красивый… но только в нескольких местах рваный – недодумал – времени не хватило, расходится с барабанами. Нужно бы переиграть барабаны. Договариваемся – Саша Кондрашкин приезжает, слушает: «Вот здесь ты сыграл классно, и Наиль здорово сыграл, но видишь – вместе здесь плохо – попробуй вылечить.
Переигрываем барабаны… а надо сказать, с Кондрашкиным мы нашли быстро общий язык, ведь мне, как и Суворову, из всех музыкальный инструментов особливо нравится барабан, да и парень он был… компанейский. В итоге, к глубокому неудовольствию Першиной, запись барабанов растянулась у нас надолго: рассчитывали всё сделать за день, но мы нашли общий язык и забухали на целую неделю. Дня четыре Кондрашкин вообще не покидал студию, пока за ним кто-то не приехал; ведь он играл, я уж не помню, в какой-то тогда известной группе. У Оли он был приглашён как сессионный барабанщик, а с ними он стабильно ездил на все гастроли, в том числе и в Германию, где с Сашей произошёл трагический случай, в результате которого оборвалась его жизнь.
Такие вещи, как ни крути, нужно репетировать. А когда у каждого лишь пол часа времени, и песню он никогда не слышал – ну что можно записать? На соло-гитару она хотела подписать меня, на что я сказал нет уж, мы как договорились, что я тебя пишу, так и договорились. Никаких партий соло-гитары я разучивать не буду, играть ничего не стану, хоть убей. В паре-тройке мест всё-таки убедила вставить пару-тройку нот, я и треснул по ноте “ми”. А играть соло я могу лишь в своей собственной группе «Облачный Край».
На соло Ольга пригласила гитариста Александра Гнатюка. Он тогда приобрёл редкий инструмент – MIDI-гитару. Будучи включённой в процессор, она могла звучать совершенно разными тембрами – хоть органом, хоть роялем или скрипкой. Саша материал более-менее знал, однако гитару он эту только приобрёл и еще толком не научился управлять этим процессором – освоение происходило во время записи, и это тоже всё превратилось в одну мутную долгую заунывную канитель. Помимо прочего, всё это разбавлялось частыми концертными выступлениями. Оля разъёзжала достаточно активно со своим коллективом, курсируя между западным миром и северной столицей. Пока она сваливала на пару-тройку недель, я облегчённо вздыхал – занимался своим делом.
Надо отметить, что я так описываю первый период общения с Ольгой, потому что вся наша тяжба делится на две части – “до” и “после” неких событий…
Барышня она была абсолютно свободных убеждений, без всяких комплексов, любила выпить, любила закусить, любила весёлую шумную компанию, шутки-анекдоты, и, конечно же, наши отношения стали выходить за рамки студийной работы. Постоянно она приглашала меня на свои концерты, коих тогда у неё было много. Активно ей тогда помогала питерская фолк-рок группа «Брэйн Дрейн». Там был Коля Фомин очень хороший музыкант – великолепно играет на баяне и очень мне нравится его голос. У него и свои песни были великолепные, и он классно помогал Ольге Першиной на сцене.
Был у него в группе классный басист, точнее бас-балалаечник по имени Сэм. Абсолютно уникальный человек, ростом не более полутора метров рядом с этой балалайкой, размером больше него он выглядел… а когда он упаковывал её в футляр, она становилась в несколько раз уже больше. Сэм взваливал футляр на плёчо и шёл. Его было за ней не видно совсем – идет такая большая бас-балалайка сама по себе. Сэм играл на ней виртуозно, и вообще – был очень хороший и добрый человек. Буквально на следующий год он был убит дома у себя в Луге. Каждое лето они в тёплое время года выступали на улицах Европы и зарабатывали столько денег, сколько здесь нельзя было заработать. На следующий день по возращении из успешного турне, он был найден дома: всё перерыто – банальное ограбление.
На замену погибшему в Германии Кондрашкину Ольга пригласила Николая Корзинина, ветерана рок-н-ролла из групп «Санкт Петербург», соратника Владимира Рекшана. Слышать о нём я, конечно же, слышал, а познакомиться лично довелось в студии. Еще одна родственная душа… тем не менее, родственность душ не повлияла на качество исполнения, хотя надо отметить – удар иной, и ритмика другая, и всё совсем иначе, нежели Кондрашкин.
Наиль Кадыров под метроном уже сыграл все партии баса ранее, Кондрашкину удавалось найти с этой записью общий язык, Корзинину же потребовалась иная свобода игры – записанный бас сковывал его, мешал реализовать свой рисунок, поэтому вновь пришлось вызывать Наиля Кадырова и вновь всё это тянулось, тянулось, тянулось, тянулось, и края-конца тому не было видно, и я уже сам не понимал что делать… Оля была ещё свой человек, просто в доску, и особых напрягов в отношениях это не вызывало: сам процесс записи у меня еще раздражения не вызывал.
Для Специального Радио
Сентябрь 2008
ИЗ ИСТОРИИ ГРУППЫ «ОБЛАЧНЫЙ КРАЙ». ГЛАВА 11, ЧАСТЬ 2: «НОВАЯ ЗЕМЛЯ»
