Константин Беляев обилием эмоций и настроений напоминает времена года на фоне затяжного зноя, слякоти, дождей в мире, изуродованном преступной наукой и политикой.
В городе несчастным людям жить легче. В городе человек может прожить сто лет, и не хватиться того, что он уже давно умер и сгнил. То же самое можно себе позволить, слушая современную музыку. Сбивчиво и настойчиво с ее помощью исполнители собирают на венок тому, что ожило, рухнуло, но не уходит – напротив, объявляет тотальную мобилизацию опарышей.
Современный шансон, похоже, призван обслуживать людей, у которых работает либо один орган, либо все кроме одного. Такие они мнительные, так легко их спровоцировать… Ей-богу, «чуть что – за нож!»
Так бездетный идиот-алкоголик разговаривает с человеком одного с ним возраста, словно перед ним собачка или ребенок, способный понять его лишь наполовину. Люди, прошедшие тюрьму и войну достойно, вообще не болтают лишнего. О чем рассказывать, попадешь – узнаешь. Звукоподражание жителя неперспективных пригородов коверкает простейшие вещи. Царский офицер в их галлюцинациях обращается к даме словами колхозника из песни Высоцкого: «Слушай лучше – тут с лавсаном материя, если хочешь, я куплю…» И называет даму данную «Мон(!)Шер». Так выглядит «энтертеймент», музыка такси-инвалидов, предпочитающих другое название своим недостаткам. Музыка для тех, кому отрезали что-то не то, либо что-то подменили. Конечно, ей сопутствует паническая ксенофобия – Запад нам не эталон, у Запада нет души…Блажен, кто веру е-т.
Они были бы рады, останься одна «Калина Красная» – экраном пропетая песня на комариных ножках интеллигентного воображения. Солидный романтизм не имеет места в их действительности. Отсюда легенды либо о навязывающем себя публике плебее-самородке, либо о сумасшедшем гении, строчащим в студии-хлеву альбом за альбомом (разумеется, их поймут только через века) между припадками и попытками.
Смешно сказать, но ни один не имеет артистического хладнокровия сказать слова, записанные в талмуде жизни черным по белому: Свободы не лишают. Ее (как делают себе «пирсинг» или «татту») теряют по глупости, отдают по собственному желанию. По щучьему велению. Свободу только даруют назад, если «щука» выжила из ума, если «щуке» надоело жить спокойно.
Последнее время оживились хитрые радикалы – каждой бочке прокладка. Чуть что где рванет – радикалы тут как тут, мол, и мы пахали! Пуповина радикального краснобайства тянется в детскую, где зяблик, не способный опрокинуть собственный горшочек вопит: «Карфаген должен быть разрушен!» Но «чуть что – за нож!» А где моя большая обгорелая ложка?! Так пьяница-сын орет в трубку: «Я буду их стрелять!» А многотерпеливая мать уточняет: «Задним ружьем». Призыв «купи и взрывай» подразумевает «покупайте дешевый индастриэл». Не дадим разориться продавцам залежалых кассет. Шумовой террор – задним ружьем.
На фоне этого гармидера голос ветерана звучит негромко. Костя рисковал и провоцировал, делающие вид, что его не существует, не могли решить «к какой банде примкнуть». Благодаря Беляеву у многих просохло на губах молоко, и они блаженно заламывают кулачки, словно Вера Холодная, как раз при тех словах, от которых пропадали молоко и эрекция и у их родителей-семидесятников. И поэтому сейчас беляевское пение все больше приближается к тому, что покойный Шукшин называл «некрикливым искусством»
Пора оставить шок, пора «дать увлечь себя» богатству оттенков. Стоит ли вздрагивать вместе с пошатнувшимся порядком, чья неуязвимость для последовательного «беляевца» всегда была смехотворна. Константин Беляев обилием эмоций и настроений напоминает времена года на фоне затяжного зноя, слякоти, дождей в мире, изуродованном преступной наукой и политикой.
Костя столько раз опережал современников в смысле неполиткорректности, что это о нем сказал поэт: «Твой выстрел был подобен извержению вулкана в предгорье трусов»… 21-й век начался в февральский полдень выступлением Беляева по ТВ. Рядом с Костей посадили утопленника, это был какой-то Ольшанский, бывший инструктор ЦК. Сперва пожилой джентльмен в очках спел им «Холеру», песенку про «жабу», «араба», и Мишу Водяного (благословенно имя праведника) и гостиницу «Спартак», где одессит и гости города проходили обсервацию, потом вежливо спрашивает: «А можно анекдотик?» Признаюсь честно, я ждал этого момента полжизни, я знал, слышал эту хохму на пленке, но не предполагал, что это так просто (Мефистофель протягивает портсигар), хотя ни на миг не сомневался в беляевской смелости.
Утопленник сидел, не шевелясь, только вжимая шею в плечи, и сырость начинала выступать у него на лбу, в глазах.
Джентльмен в очках рассказал анекдот, и миллионы телезрителей побывали на электростуле, правда, никто не умер. Костя всего лишь объяснил им, как пишется слово Бердичев, и жизнь дала трещину, задолго до «терактов в Нью-Йорке». Действительность подражает искусству. А ви не знали?
Твой выстрел был подобен Этне в предгорье трусов и трусих!.. Слушайте Беляева. Слушайте Беляева всего, подробно, как принято ковыряться в зарубежном ширпотребе. Это нужно не мертвым, это – никому не нужно. Кроме тех, кто понимает истинное значение данного артиста.
Так получилось, что мы с Костей (его творчество знакомо мне давно, три четверти сознательной жизни) достаточно долго общались тесно. Десять лет – немалый срок. Мелочные существа успевают за это время перессориться, опостылеть друг другу. Я размышляю, живу Беляевым каждый день, а мой день весьма далек от праздности.
Узнав человека (не художника, а просто человека) ближе, бывает, меняешь к нему отношение. Но не в случае с Беляевым. Таких деятельных борцов с мертвечиной, неустрашимых «еретиков» с большой буквы на планете единицы. Костя неприметен, словно смертник у порога дискотеки; но подвиг таких людей превращает мир из кишащего прожорливыми грызунами склада в искрометный ад.
Выступлением то телику Костя, как всегда легко и просто, опередил доморощенных радикалов на миллион световых лет. Отправил в богадельню тяни-толкай экстремизма. Игрушка-то вся в нафталине, как «Шпиц» в шкафу у Доси Шандоровича (это отдельная тема).
Революция – это одно беляевское «бля» в нужном месте. А не километры топтания на месте среди вечно вчерашних в клоунских башмаках. Одно «бля» или «па-па-па» в решительный момент освобождает от навязанных химер. Бодрит, ставит на ноги. Впрочем, для «елды, что сорвалась и падает» что «бля», что «па-па-па» роли не играет. Но Константин Беляев – певец Бури Равноденствия поет, к веселью призывая, но не для них.
Конечно, озорные песни меня ошеломили, с помощью куплетов таинственный голос повернул меня лицом к реальности во всеоружии. Но абсолютным фанатиком Беляева я сделался, лишь открыв его романтические песни. Ритмичная лирика вывела на тропу Магического Джихада. Скажу больше – я начал постигать лирику зарубежных композиторов, баллады солидных певцов только после Кости. Хампердинк, Азнавур, Поль Анка, Трини Лопец стали понятны мне через беляевские напевы. Важная деталь – я отыскивал не у Беляева отголоски Рафаэля, Адамо, Бобби Дэрина, наоборот, улавливал Костины интонации у заграничных исполнителей. Только благодаря этому парадоксальному опыту мне удалось принести сквозь годы искреннюю любовь к тем и другим.
Вам знакома песня «О ком-то шепчутся закаты русые»? Здесь Беляев-романтик предстает во всеоружии. Здесь и свист, и смещенный ритм (сходное «отставание» придавало особый колорит записям Хэнка Уильямса), и небывалой густоты «па-па-па». «Закаты русые» одна из тех песен, чью глубину не постигнуть, прослушав и тысячу раз, но погружаешься в нее, заболеваешь ею с первого раза.
Итак, Беляев – это целая батарея (правда, не та, где «перекупщик Пиня Вайс рвал английского и т.д.» в поэме Гарика Губермана, которую благодаря Косте узнал весь Союз), Беляев – это высокое напряжение. Он может питать энергией, может и угробить. Позднее поколение клубистов похоже на лягушачьи лапки, гальванизируемые Костиным магическим матом. Костя лечит барышен обоего пола электрошоком. Благородно? Без сомнений. Но стоит и напомнить, в первую очередь Беляев певец зрелых мужчин. Которых матом не удивишь. На то она и зрелость.
Думаю, следующий шаг – постижение Беляева-романтика, певца оттенков и переживаний. Без лишних слов. Без куплетов. В противном случае угрожает пресыщение, синдром «Отеля Калифорнии». И «евреи», и куплеты, и Беляев родились не вчера, в отличие от гальванизированных головастиков. И дай им Бог. Каждому свое счастье. Знаете, существует афоризм: «Крайности сходятся там, где раздвигаются банальности».
Пробил час беляевской лирики. Пора, Беляев-романтик, Беляев-интерпретатор классических баллад (“Parla piu piano” одна чего стоит) не менее уникален, чем Костя озорной и щекотливый. Ведь мало о ком из певцов можно твердо сказать: «По-плохому хорош, и по-хорошему плох».
Константин Николаевич сумел взбутетенить море народное частушками и «евреями» (разумеется, секс и «евреи» в натуральном виде гораздо скучнее, как и любой из нас). Пришло время вкусить беляевского пения без острых приправ. Иначе как бы нам не проглядеть за примелькавшимися елочками (в трех буквах не заблудиться) цветущий шумящий лес многогранного таланта. Туда, туда – где «шумный лес под солнцем зреет», – указывают своим шепотом «Закаты русые»..
Фото Данила Дубшин
