rus eng fr pl lv dk de

Search for:
 

«ШОУ ХОМЯЧКОВ» ИЛИ КРУЖКА ПИВА ДЛЯ АЛЕКСАНДРА МАСЛЯКОВА


Мои робкие, но настойчивые попытки сочинять песни, которые я предпринимал с лета 1967 года, уже зимой дали обнадеживающий результат. В январе 1968 года к нам в Дубну приехала столичная бит-группа «Красные дьяволята», состоявшая из студентов знаменитой и престижной тогда «Бауманки». Они поставили свой кинаповский аппарат в холле ДК и весело и непринужденно отыграли на вечере старшеклассников, у которых (в том числе и у меня) начались каникулы.

группа "Фобос", 1967 год, слева направо: Сергей Попов, Александр Неганов, Иштван Ланг.
группа “Фобос”, 1967 год, слева направо: Сергей Попов, Александр Неганов, Иштван Ланг.

Программа была стандартной для того времени: немного Kinks, немного Animals, пара композиций Shadows и – много Beatles и Rolling Stones. Их исполнительский уровень был заметно выше, чем у нашей школярской бит-группы «Фобос»: играли они чистенько, слаженно и с некоторыми гитарными «фишками», о которых мы еще не знали – например, у одного из гитаристов первые три струны были сдвоены, что придавало звуку сочность и яркость.

Мы познакомились, и я показал им свои песни, которых накропал уже штук 15-20. Ребята были в восторге: сами они ничего не сочиняли, да и в голову им это до сих пор не приходило – как, впрочем, и большинству тогдашних бит-музыкантов. С того января я в течение 4 лет был штатным сочинителем «Красных дьяволят», и примерно половина их репертуара состояла из моих опусов.

Я очень гордился тем, что мой труд оценили так высоко, но не считал себя полноценным композитором или поэтом. Скорее, во мне велико было желание выделиться, сделать что-то, чего не делают другие. Раньше это касалось моего внешнего вида: я одним из первых в Дубне отрастил длинные волосы и стал носить вельветовый пиджак без воротника, а еще раньше доказывал свою индивидуальность с помощью кулаков и холодного оружия – кастета и ножа. Что-то слишком получалось, доставляя моим родителям такие хлопоты, что не приведи Господи…

Одним из побочных эффектов моей страсти к сочинительству стало то, что на некоторое время я стал некоей городской достопримечательностью. В любом маленьком городе – а Дубна место небольшое, всего 60 тыс. жителей – есть персонажи, которые известны всем. Например, городской сумасшедший, чаще всего общительный и добрый; калека-нищий у колхозного рынка; чудак-изобретатель, который год строящий в сарае самолет из фанеры; пара неизбывных вечерних шлюх с центральной улицы и т.д. Вот в эту категорию я и попал на некоторое время.

Меня неожиданно стали приглашать на свадьбы – знакомые и совсем незнакомые – через малознакомых. Приглашали как оригинала, способного украсить мероприятие неординарным для того времени перформансом. Мое место в свадебном табели о рангах находилось где-то после тамады, гармониста и свидетелей, но перед той теткой, которая неожиданно и громко после третьей стопки не ко времени затягивает «Валенки».

Несколько раз я соглашался: меня интересовала аудитория не только как благодарный потребитель моих вокальных экзерсисов, но и как источник знакомств с девушками в расслабляющей, если не сказать больше, атмосфере. Никаких денег я не брал, хотя мне их и предлагали, но ставил одно условие: приду с другом, так как почти никого из гостей не знаю. Друзья менялись, содержание мероприятия – нет.

После выступления тамады и тостов «за молодых», «за родителей» и «за мир во всем мире» (такой тогда был!), меня представляли: «А теперь для жениха и невесты споет наш местный певец Сергей Попов! Он исполнит песни, которые написал сам!». Воцарялась мертвая тишина, слегка подвыпившие гости озирались – всем хотелось посмотреть на храбреца, решившегося сочинять песни без ведома Тихона Хренникова. Я отодвигал тарелки и стул, вставал, вешал на шею гитару и начинал петь, нависая над столом и повернувшись в сторону молодых. Обычно это были сонги о неразделенной любви, например, душещипательная «Не вини меня». Во втором подъеме я предлагал «Некрасивую», «Осень» и «Красные штаны»…

Дальше все шло в хаотичном порядке в различных закутках пятиэтажной хрущевки: кухня, балкон, лестничная площадка и т.д. Все эти свадьбы ничем особенным мне не запомнились, кроме одного случая, когда перебравшая невеста грохнулась вверх ногами вместе со стулом и из ее шиньона выпала загремевшая по полу пустая консервная банка, которую она туда подложила для создания объема очень модной в то время прически «бабетта». Можно было бы над этим посмеяться, если не знать, какова была глубина материальной и духовной бедности советского народа в 60-е годы прошлого века. Личных дивидендов, кстати, я так и не снискал: девушки строго блюли свою честь для обладателей дипломов и мундиров, я для них был парнем не от сего материального мира.

В 1968 году я закончил 10-й класс. Помню, как на выпускном вечере, ночью, на школьном дворе мы слушали по «Спидоле» Русскую службу ВВС.

В новостях сообщили, что в Москву недавно приезжал Донован, что в Польше выступали Rolling Stones, в Венгрии – Bitch Boys, и что в СССР собираются приехать сами Beatles. Мы все чуть не прыгали от радости: наконец-то что-то сдвинулось с места, и мы скоро увидим и услышим своих кумиров! И хотя под боком тлела Чехословакия, я, например, не хотел думать, что события в этой маленькой стране буквально через пару месяцев многое изменят в отношениях СССР с остальным миром.

Чтобы избежать призыва в армию и продолжать играть, всем членам группы «Фобос» надо было поступить в ВУЗы. Из Дубны дорога к высшему образованию пролегала чаще всего через МЭИ, МВТУ, МИФИ, МФТИ и Физфак МГУ. Я (басист), Иштван Ланг (гитара) и Саша Неганов (ударные) решили поступать в МГУ. Сережа Богомолец (гитара) отвез документа в МЭИ. В июле начались экзамены, по письменной и устной математике я получил 3/3, и дальше сдавать не было смысла: вряд ли по физике я получил бы 5/5 и набрал проходной балл.

Иштван и Саша на физфак поступили, а я, немного поразмыслив, решил попробовать «сдаться» в Московский институт химического машиностроения (МИХМ) на отделение криогенных установок. Такая техника была в Дубне в Объединенном институте ядерных исследований, специалисты тоже, как я узнал, были нужны.

И вот в последних числах июля мы с моим другом Колей Паниным, поступавшим в МИИТ, повезли в Москву документы. Погода была отличная, документы у нас приняли, конкурс у меня был небольшой, 4 человека на место. А еще в метро мы неожиданно, на эскалаторе, нашли дамские часы с золотым браслетом. Тогда такая вещица стоила рублей 150 – больше, чем месячная зарплата инженера. Довольные собой и удачей, мы решили выпить по кружке пива. Денег у нас было мало, по 2 рубля на электричку. Но если взять билеты только до Дмитрова, вероятность появления контролеров после него была крайне мала, и мы решили рискнуть – не в первый, впрочем, раз.

Место для принятия благого в летнее время напитка мы избрали самое центровое – знаменитый пивной бар в Столешниковом переулке именовавшийся и тогда, и многие годы спустя лаконично и точно: «Яма». Спустились в цокольный этаж, заняли один из столиков под сводами, заказали пива и тарелку раков и стали обсуждать, как и кому нам продать часики, чтобы не засветиться и не попасть под какую-нибудь статью УК: спекуляция золотыми изделиями или продажа их с рук была тогда запрещена и сурово каралась, вплоть до расстрела.

За соседним столиком сидела компания человек в 8-10 наших ровесников, судя по одежде, поведению и разговору – местная шпана. У них была гитара-семиструнка, и через некоторое время они начали громко и неумело распевать какие-то дворовые и блатные песни. Шумные соседи несколько испортили нам настроение, но мы были реалистами и не рисковали давать местным какие-то нравоучения. Неожиданно Коля предложил оригинальный выход из положения: «Иди, попроси у них гитару и спой что-нибудь свое, и то лучше будет…»

Предложение было рискованным: мое богатое драками подростковое прошлое подсказывало, что запросто получу по морде, если что не так. А «не так» могло быть что угодно – начиная от косого взгляда и кончая длинной волос. Но… я рискнул и попросил гитару. Предводитель компании, молодой человек в тенниске и кепке с воровскими ужимками в духе Промокашки, не очень удивился моей наглости: я давал хороший повод для продолжения веселья посредством выяснения отношений с чужаками. Тем не менее, соблюдая неписаный кодекс тогдашней уличной чести, он предложил мне следующее: «Бери гитару, и если умеешь петь – пой. Но если нам не понравится, получишь в рожу».

Понимая, что без публичного утверждения чувства собственного достоинства мои шансы выбраться целым из подвала невелики, и что слабину давать никак нельзя, я нагло выдвинул свое контрпредложение: «А если понравится – ставите мне кружку пива. Мне и моему другу» – чуть-чуть подумав, кивнул я на Колю. Теперь и он отвечал собственным лицом за успех предложенного им мероприятия. Минут десять в тоскливо-тревожной тишине я перестраивал гитару на шестиструнный лад. Руки вспотели, горло пересохло. Но отступать было некуда, да и уличное воспитание не позволяло – и я затянул: «Это золото купить нельзя»…

Когда песня кончилась, передо мной и Колей стояло по кружке холодного пива. Я запел «Некрасивую» – к пиву добавилось блюдо с раками. Часа через полтора, когда я спел, все, что мог – и свое, и Beatles, и даже Troggs, – вокруг стояло и сидело человек 35-40, Коля Панин не вязал лыка, а меня от пивного клинча спасали только нервное напряжение и туалет. Восторженные зрители проводили нас до Савеловского вокзала и загрузили в электричку, засовывая записки с телефонами в карманы. Успех получился полный, и это был самый первый случай, когда мои песни спасли меня в сложной ситуации – потом такое случалось не раз.

Экзамены в МИХМ я сдал легко, общежития мне не дали, а дали частный сектор в поселке Клязьма – койку на летней веранде у какой-то сварливой бабки за 7 рублей в месяц.

Меня это не устраивало, и я нелегально переселился в общагу физфака МГУ, где жили Иштван и Сашка. Сережа Богомолец, наш второй гитарист, потерял с нами контакт: и ездить было далеко, и учеба на 1-м курсе отнимала много времени. Мы же, прямо в общежитии, приступили к прерванным экзаменами репетициям, но уже в акустическом варианте: вся наша скудная самопальная аппаратура осталась в Дубне, да и вести ее было некуда.

Занимались мы то в чьей-нибудь комнате, то – ночью, когда все спали, – в большом умывальнике. В этом помещении, отделанном кафелем и имевшем гулкую реверберацию, мы впервые начали записываться. Ставили «Комету 209» на пол, микрофон вешали на спинку стула, сами выстраивались напротив и часов до двух ночи пели и слушали, слушали и пели. Фэйд (затухание) в конце песни делался просто: кто-нибудь тихо относил стул с микрофоном к противоположной стене.

…Совсем недавно один мой знакомый, ветеран дубненского джаза и рока Борис Гетманов принес мне три катушки магнитной ленты «тип 6». Каково же было мое удивление, когда я обнаружил на них собственные песни, записанные в 1968, 1969, 1971 и 1972 годах. Много лет я искал эти записи, и вот кое-что из них ко мне вернулось. Две песни, «Не вини меня» и «Окна» совершенно точно записаны осенью 1968 года в этом самом умывальнике. Первую вещь я исполняю один, вторую мы играем с Иштваном – он имитирует на простой гитаре партию баса. Более того, на одной из катушек оказалась песня «Это золото купить нельзя», которую играет бит-группа «Пульсар» самого Бориса, сделанная в 1971 году, когда я служил в армии. Конечно, пленки осыпались, качество звучания плохое, фонограмма дрожит из-за чудовищной вибрации двигателя «Кометы», скорость записи – 4,75 и 9,5 см/сек. Для того, чтобы все это прослушать, пришлось искать и ремонтировать магнитофон «Тесла В-43», на которую когда-то Борис переписал мои пленки, которые я считал утерянными навсегда. Но все получилось, и представьте только, какие чувства я испытал, слушая самого себя спустя 35 лет?!!.

сентябрь 1968 года, студотряд картошка.
сентябрь 1968 года, студотряд картошка.

Записи тогда для нас были рабочим инструментом: мы контролировали себя, придумывали аранжировки, слушая фонограмму, экспериментировали с инструментами.

Еще мы выступали – сначала на студенческих вечерах, потом приняли участи в конкурсе самодеятельности среди московских ВУЗов. Я и Иштван играли на акустических гитарах, Саша исполнял роль перкуссиониста, меняя бубен и маракасы. Пели мы все, и довольно слаженно. В итоге нам досталось почетное третье место и роскошный цветной фолиант, посвященный архитектуре Москвы.

В январе, поболев и повалявшись в больнице, я взял академический отпуск, но продолжал часто ездить в Москву на репетиции. В Дубне же, дабы не терять электрическую практику, устроился играть в местную команду «Бриз» под руководством Влада Пржегорлинского, а чтобы не обременять молодым аппетитом родительский холодильник, пошел работать продавцом мороженого.

Летом наступило творческое затишье: кто-то ушел в отпуск, кто-то копался с родителями в огородах. Иштван и Саша успешно закончили 1-й курс и разъехались – Иштван отбыл в родную Венгрию, а Саша отправился в путешествие на моторной лодке. В это время на телевидении появилась программа «Алло, мы ищем таланты!», пользовавшаяся большой популярностью. Зрители всерьез верили, что программа и лично ее ведущий Александр Масляков занимаются поиском неординарных творческих личностей, чтобы дать им путевку в большую артистическую жизнь. И я решился, пока все были в разъездах, испытать себя и свои песни.

Мучительно долго я добывал нужные телефоны, с кем-то созванивался, доводя по вечерам до возможного блеска свое исполнительское мастерство. Наконец, проткнув все телебюрократические препоны заточенным на улицах упрямством, я узнал время и место рандеву с отборочной комиссией. Почистив бархатной тряпочкой гитару и натянув, «одолженную» у друга модную белую «водолазку», я явился на Шаболовку.

Пройдя по каким-то коридорам, я оказался в небольшом зале, стены которого были выкрашены в розовый цвет. Почти посредине зала стоял рояль, за роялем сидел известный всей стране диктор Виктор Балашов и что-то негромко наигрывал. Оробев от близости небожителя, я никак не решался спросить, куда мне идти дальше, Балашов продолжал теребить клавиши. Наконец, не поворачивая головы, он спросил:

– Вы к кому, молодой человек?
– Я на отборочную комиссию «Алло, мы ищем таланты!»
– Вам нужно в «голубой» зал, вон в ту дверь – ответил Балашов. – Только зря вы пришли, ничего у вас не получится, не пройдете, – продолжил он.
– Но у меня хорошие песни, я сам их пишу, и пою неплохо, – защищался я.
– Ну, как знаете, я вас предупредил, – закончил всесоюзно-известный диктор, давая понять, что разговор зрячего с глухим окончен.

Я прошел в указанную им дверь и увидел длинный стол, за которым сидело несколько человек, среди которых нашелся и сам Александр Масляков. Зал действительно был выкрашен в голубой цвет, оттененный белой лепниной на потолке и по углам. Мне предложили сесть на стул, стоящий перед столом комиссии, и рассказать, кто я, откуда, и что собираюсь представить на их суд.

Я рассказал, что пишу песни для бит-группы, в которой играю, что мы успешно выступаем на студенческих концертах, что мои песни исполняют и другие группы. Мне предложили что-нибудь спеть, и я исполнил «Это золото купить нельзя», «Некрасивую» и что-то еще. Члены комиссии переглядывались между собой, и по выражению лиц я понял, что что-то их не устраивает, но что – понять не мог. «А кроме своих песен вы что-нибудь еще исполняете?» – спросил кто-то из сидящих напротив. Я обрадовано заявил, что могу спеть что-нибудь из Beatles или Rolling Stones. «Да нет, что-нибудь наше, советское…» – получил я уточнение.

Я честно сказал, что нет.

И действительно, в 1967-70 годах, все время, пока существовала группа «Фобос», в нашем репертуаре не было ни одной советской песни – только свои, копии западных хитов и несколько песен венгерских бит-групп, так как в нашей команде был натуральный венгр Иштван Ланг, а венгерские группы, такие, как «Иллеш», «Метро» и «Омега», нам очень нравились. Из-под перьев и пальцев советских композиторов и таких же поэтов тогда не выходило хоть что-нибудь достойное репертуара настоящей бит-группы. Более того, наслушавшись Beatles, Who?, Hollis, Cream и т.д., мы все глубоко презирали этот жанр культурной импотенции.

Какая-то женщина, сидевшая в центре стола, сказала, что прослушивание закончено, и о его результатах мне сообщат. Сообщения я ждал довольно долго, но так и не дождался. Пришлось еще раз пробить телефоном бюрократическую стену и узнать, что я и мои песни отбор не прошли. Я, конечно, ожидал услышать именно такой вердикт, но все же было обидно. Несмотря на молодость, мне было совершенно ясно, что в этом была некая предопределенность, не связанная с достоинствами или недостатками моих песен, что это не слушатели отвергают меня – такого, как раз, не было ни тогда, ни сейчас, – а, скорее, меня хотят не пустить к зрителям.

Пришлось смириться с неуспехом предприятия, который в то время я объяснял для себя борьбой с западной идеологией и буржуазным образом жизни, влияние которых чувствовалось в моих песнях через ноту… …Спустя несколько месяцев, уже осенью, я, Саша Неганов и еще пара приятелей решили посетить недавно открывшийся на Новом Арбате модный пивной бар «Жигули». Пиво там, как нам говорили, в два раза дороже обычного, из бочек на колесах, которых тогда было много в Москве, но качество этого пива – заметно выше. А еще там есть креветки, редкий деликатес в 60-е. Оккупировав столик, мы заказали по кружке и тарелку креветок.

лето 1967 года, трудовой отряд. В это время, на этом месте, с этой гитарой написал первую песню.
лето 1967 года, трудовой отряд. В это время, на этом месте, с этой гитарой написал первую песню

Пиво действительно оказалось очень вкусным, современный стеклянно-деревянный интерьер давал ощущение комфорта, а наши разговоры никогда не были скучными. Неожиданно за одним из столиков я заметил Александра Маслякова в какой-то компании. Как и мы, простые смертные, он пил пиво и о чем-то разговаривал. Мне сразу вспомнилась отборочная комиссия, зарубившая меня на корню, кислые мины ее членов, среди которых Масляков был единственно улыбчивым персонажем и, как мне казалось, немного мне сочувствовал.

Надо сказать, что экранный образ Александра Маслякова в то время для многих был олицетворением молодости, динамизма и интеллигентности, выигрышно смотревшийся на фоне тягомотных «Вестей с полей» и беспрерывных интервью с передовиками производства, которые все никак не могли произвести все необходимое. Он вел передачи, которые смотрела вся страна – «КВН» и «Алло, мы ищем таланты!». Не зная кухни телевидения, мы считали их главными действующими и решающими лицами, не подозревая, что ведущий – чаще всего кукла в руках редактора и цензора, что даже то, что он говорит, ему пишут, а он учит или читает с телесуфлера…

…Когда мы выпили по второй кружке, во мне появилась желание как-то сообщить Маслякову о своем присутствии. Посоветовавшись с ребятами, которые были в курсе произошедшего, я подозвал официанта и попросил отнести от нашего стола Александру Маслякову кружку пива. Официант очень удивился моей просьбе: он, конечно, знал, кто такой Масляков и прекрасно понимал унизительность моего предложения. Дело в том, что по ресторанным традициям советских времен посылать со стола на стол в качестве презента или знака внимания можно было или шампанское (женщинам), или коньяк (мужчинам). Посылать водку уже считалось дурным тоном. Но я был настойчив, а официант в силу профессии достаточно циничен.

Он принял заказ, и мы все наблюдали, как был озадачен Масляков, когда официант сгрузил перед ним с подноса кружку пива, а потом жестом показал на нашу компанию. Масляков посмотрел в нашу сторону: расстояние было довольно большим, и в его взгляде сквозила неуверенность – знает он кого-нибудь из нас или нет? На всякий случай он улыбнулся и помахал рукой.

Мы заказали себе еще по пиву и еще примерно час просидели, ловя на себе взгляды телезвезды. Наконец, мы засобирались, расплатились с официантом, и пошли в гардероб. Там нас и догнал Александр Масляков – в конце концов, он меня узнал. Дальше был монолог, изредка прерываемый моими не очень внятными междометиями, о том, что песни у меня, конечно, замечательные, но плохо то, что я их и написал. Вот если бы это были песни каких-нибудь наших известных советских композиторов, мои шансы были бы выше. А его личное, хорошее впечатление от меня и моих песен мало бы что изменило: он ведь был в меньшинстве.

Я сразу вспомнил женщин из комиссии, – некоторые из которых были явными «синими чулками», обремененными сексуальным воздержанием со школьной скамьи, – и серых мужичков – латентных алкоголиков, которых всегда хватало на советском ТВ. Эти люди приходили из ниоткуда, чтобы, порешив чьи-то судьбы, уйти в никуда, оставляя после себя лишь следы перхоти на суконном столе, пустую чекушку в портфеле и детей со спецшколовскими аттестатами и комплексами неполноценности. Они были твердо уверены, что музыку должны писать члены Союза композиторов, а стихи – члены Союза писателей. Некоторые из них и сами были членами этих союзов, но кто их сейчас слушает? А тем более читает…

Александр говорил, а я слушал. Да, я его понимал, я понимал, какую цену он платит за то, чтобы его улыбку видела вся страна. Мои друзья молча стояли в стороне: они тоже все слышали и все понимали. В конце концов, Масляков сказал мне какие-то теплые слова и признался, что понял, почему ему послали именно кружку пива. Но добавил, что обиды не держит, что мой жест был в чем-то справедлив. Попрощались мы вполне дружески: он сочувствовал мне, а я ему, да и выпито было немало. Мы с друзьями спустились в метро и поехали в сторону Армянского переулка, где один из нас снимал квартиру – хотелось продолжить вечер, так своеобразно начавшийся. Продолжить удалось кубинским ромом, купленным где-то в соседней подворотне у спекулянта.

…А вообще этот случай научил меня одному: нет «великих» людей, есть просто люди – каждый на том месте, куда занесли его талант, характер, связи, сексуальная ориентация или судьба. Я перестал испытывать какой-либо пиетет перед известными личностями, и если жизнь случайно сталкивает меня с ними, просто не обращаю на них внимания: у каждого своя дорога, и не факт, что на каждой из них – меньше колдобин.

На этом история с конкурсом «Алло, мы ищем таланты!», как ни странно, не закончилась. В 1971 году руководитель «Красных дьяволят» Саша Соловьев и его барабанщик попали в самый первый состав «Цветов» – вместе с Александром Лосевым и Стасом Наминым. Этот первый состав исполнял некоторые мои песни и тоже принимал участие в популярной передаче. Но тогда у Стаса что-то не получилось, что-то не заладилось, и призового места группа не получила. Тем не менее, в составе участников передачи они ездили с концертами по стране, побывав и в Дубне. Стоит ли говорить, с каким восторгом принимала их публика, когда они исполнили мою песню «Водовоз», которую в городе уже хорошо знали.

Еще одна песня из тех, что я исполнял перед той сумеречной комиссией, – «Некрасивая», – неожиданно всплыла сначала на каком-то конкурсе Российского телевидения летом 1993 года. Девушка лет 16-17, которая ее исполняла, честно призналась, что не знает, кто автор, но песня ей очень нравится и, поэтому, она ее поет.

Я сам наблюдал за происходящим из постели: только проснулся, только нажал на кнопку, и – на, тебе. А еще одна захватывающая история произошла весной 1996 года.

Как-то вечером ко мне прибежал сосед и сказал, что по «Евровидению» кто-то поет мою «Некрасивую». Я не поклонник этого конкурса и смотрел что-то другое. Переключил канал, но посмотреть свою песню не успел. Зато выяснил, что это опять РТР, и что идет российский финал конкурса «Евровидения», который должен выявить победителя и дать ему путевку уже в европейский финал. Пришлось опять, спустя 27 лет, ехать на Шаболовку и добывать запись.

Оказалось, что песню исполнял некий Тимур Горский, объявленный так же и автором текста, а музыку якобы написал Игорь Величковский, известный всем по «Технологии», Ладе Дэнс и «Стрелкам». Сама песня была в очень странной аранжировке: из баллады ее превратили в диско с какими-то девочками на подпевках. Один куплет где-то потерялся, и вместо него был дописан другой.

«Программа А», организатор всего этого действа, пошла мне навстречу, когда я предъявил им оригинал. В одном из своих эфиров они сопоставили обе мелодии и текст – нарушение авторских прав было бесспорным и вполне очевидным. Я подал в суд, оказавшийся не скорым и не правым…

Но это отдельная история и весьма увлекательная. В итоге Тимур оказался Мухтаром из Дагестана и куда-то пропал. Суд же, признав меня автором песни, написанной в 1967 (!) году и незаконно исполненной на РТР в 1996, материальную часть моих требований не удовлетворил: не удалось установить, кто же поставил Горского и Величковского в титрах авторами; последний же утверждал, что он этого не делал. В приватной беседе Величковский признался, что «Некрасивую» предложил ему Мухтар, певший ее в детстве, а он просто сделал аранжировку и протолкнул ее через знакомых на конкурс «Евровидения». Я в ответ рассказал ему историю о том, как моя знакомая, будучи в студенческом отряде в Казахстане, слушала ее в одном из колхозов в исполнении женского хора как народную. Ей было даже не смешно.

…Когда на 1-м канале я иногда натыкаюсь на «Фабрику звезд», то вспоминаю, что наиболее удачную характеристику этой передачи услышал из уст Юрия Шевчука – «Шоу хомячков». В 1969 году это тоже было «Шоу хомячков», только называлось оно «Алло, мы ищем таланты!» и шло в черно-белом изображении. И где они теперь, те первые хомячки-победители? Не знаю. А вот пиво люблю по-прежнему.


Для Специального радио

Май 2004

Вы должны войти на сайт чтобы комментировать.