Я набрал номер Александра Монина: “Саша, я нашел на сайте “Специального радио” пару песен ВИА МОЛОДЫЕ ГОЛОСА – “Дедушка играет на гитаре” и “В разгаре лета”. “Да неужели?! – сразу ожил голос Монина. – Вот уж не думал, что эти записи где-то еще сохранились…”
Договориться об интервью было делом секунд, и вот я уже мчался в Лыткарино, где расположена штаб-квартира группы КРУИЗ, ведь Александр Монин более известен, как вокалист этой легендарной группы. – Я родился в Венгрии 19 декабря 1954 года, – начал свой рассказ Монин. – Кстати, мой отец служил в эскадрильи под командованием отца Риты Пушкиной, и, как я потом узнал, она тоже там жила, но знакомы мы с ней тогда не были, потому что мы жили в разных гарнизонах.
– То есть ты – “оккупант”?
– Да, – смеется он, – мой отец – военный летчик, был награжден в 1956 году за подавление венгерского путча Орденом Красной Звезды, которым очень гордится. Когда Хрущев начал сокращать войска, моего отца перевели в Россию. Мы жили в Ростове-на-Дону, в Кургане и, наконец, переехали в Омск. Там я поступил в медицинский институт на педиатрический факультет, потому что педиатр может лечить и детей, и взрослых, и я, таким образом, становился специалистом широкого профиля. В медицинском я собрал команду СОЛЯРИС, в которой пел и стучал на барабанах. Но в 1976 году басиста группы и моего лучшего друга Кольку Андина выгнали из института. Ну, а я с горя тоже бросил институт.
В начале 1976 года гитарист другой омской группы Володя Ополовников предложил поехать на заработки в Сургут, и 13 февраля 1976 года я устроился на работу музыкальным руководителем в … СНГ. Я проработал там год. Можно сказать, что я прожил в СНГ на год больше остальных наших граждан. Правда, тот СНГ расшифровывался как “Сургутнефтегаз”.
Меня зачислили в штат, но у них не было ставки музыкального руководителя, и меня провели как бригадира стропальщиков, а это – самая высокооплачиваемая в Сибири рабочая специальность. Они торопились, потому что хотели к 23 февраля устроить праздничный концерт. Я пробежался по городу, чтобы собрать толковых ребят, и за 10 дней сколотил группу. Она тоже называлась – “СНГ”. Мы исполняли песни из репертуара ВЕСЕЛЫХ РЕБЯТ, САМОЦВЕТОВ, то есть – общесоюзные хиты тех лет.
Мы играли на танцах в ДК “Геолог”. Там была танцевальная веранда, которая вмещала до тысячи человек, но обычно набиралось две тысячи. Я это знаю точно, потому что мы работали на процентах от входа. А распределение процентов было такое: нам – 70%, а ДК – 30%. Билет стоил 1 рубль. Мы “бабки” гребли – никогда потом столько не было! И когда нам в ДК “Геолог” сказали, что распределение прибыли должно стать 60 на 40, мы гордо ушли оттуда.
Осенью 1976 года в Сургут из Молдавии приехала группа КОРДИАЛ, (что переводится как “Сердечный”). Мы сразу прослышали, что приехала какая-то круто запакованная команда. Мы и сами были хорошо запакованы, у нас были барабаны “Амати”, гитары “Музимы” и три комплекта “Регента-60”. У некоторых столичных команд, приезжавших в Сургут на гастроли, был только один комплект “Регента-60”, и даже они очень бледно смотрелись на нашем фоне. А тут у людей – барабаны “Тама”, тарелки – “Paiste”, двухмануальная “Вермона”, большой “Лесли Хаммонд” (играть на нем – удовольствие, зато таскать – мученье), а у гитариста – белый, по тем временам совершенно нереальный американский “Телекастер”! Этого было достаточно, чтобы умереть от зависти. Короче говоря, они нас убрали. И когда меня пригласили в эту команду (руководитель КОРДИАЛА Марат Кавалерчик на слова Заболоцкого написал рок-оперу “Зодчие” и искал под нее еще одного вокалиста), я долго не упирался.
КОРДИАЛ – это гитарист Валера Гаина, барабанщик Сева Королюк, басист Саня Кирницкий и три девчонки-вокалистки – Неля Мисаутова, Вера “Веранда” Власова и Маша Томас. Они жили в общаге, в двух комнатах, с женами и детьми. У них была рында. И в шесть часов утра Марат бил в эту рынду и будил всех. После завтрака и до обеда у КОРДИАЛА было чтение нот и игра с листа. Пели “фирму”, свои вещи, но основная работа – “Зодчие”.
Я пришел к ним в феврале 1977 года, а в апреле в Сургут на гастроли приехали НОВЫЕ ЭЛЕКТРОНЫ, работавшие от Амурской филармонии, и их руководитель – Герман Александрович Леви предложил нам влиться в их состав. Его команда, видимо, взбунтовалась, так он решил всех бунтарей уволить и набрать новый состав.
Музыканты в вокально-инструментальные ансамбли набирались как в рекруты. Как правило, годок отработав, они начали врубаться, где администратор тырит бабки, и “наезжали” на него. В итоге “руководитель” всех выгоняет и рекрутирует новый состав – и опять поехали… Но так было везде.
НОВЫЕ ЭЛЕКТРОНЫ – это такой сборный оркестрик с Дальнего Востока, был у них какой-то смешной аппарат, а у нас-то – солидная команда! Они приехали к нам в ДК на танцы, и как увидели, на чем мы играем, так в обморок попадали! Мы тоже пришли посмотреть их концерт: понравилось даже, в восторге мы не были, но музыканты они были нормальные – в то время не было плохих музыкантов, а была плохая программа. Ну, и как обычно в те времена – миднайт-сейшн, на котором, видимо, Марат и “перетер” с тем руководителем. И они нашли какие-то точки пересечения.
– А как же быть с самолюбием Марата? Он перестал был руководителем?
– Так он руководителем и остался. Леви был как бы менеджером, а Марат числился художественным руководителем, и все полномочия были именно у него… В мае 1977 года мы приехали в Москву и сели на репетиционный период. Жили в гостинице “Россия”. Она еще пахла пожаром, и во внутреннем дворике пристраивали аварийные лестницы, ведущие к верхним этажам. Репетировали в концертном зале “Россия”, но не на большой сцене – там шел международный кинофестиваль, а в служебных помещениях.
В августе мы сдали программу и в сентябре уехали на работу в Амурскую филармонию. Наша группа теперь называлась МАГИСТРАЛЬ, это название отобрали у Юрия Антонова и дали нам.
Теперь наш состав был таков: Сева, Манкиз, Кирико, я и три вокалистки. Кроме того, там остались и некоторые музыканты из прежнего состава: Сергей Богданов по прозвищу “Доха”, универсальный музыкант, игравший и на тромбоне, и на гитаре, и на клавишах, Коля Филюшкин, трубач, добрейшей души человек и саксофонист Женя Боярский.
Кличка у Жени была “Маугли”, потому что он по три девочки снимал в день: первая – в одиннадцать, вторая – в час дня, а третья – в три часа. Это было как часы: только Женя провожал последнюю, как духовики тут же начинали раздуваться, играя в шкаф. В гостинице же нельзя шуметь, – поэтому они играли в шкафы. Открывали платяные шкафы, где шмотки висят, и дудели туда, чтобы громко не было. Гитарист, как утром просыпается, садится с гитарой, барабанщик по табуреткам или по фипсам молотит, а все духачи – в шкаф играют. Получалось что-то типа глушилки.
В Благовещенске мы отработали год, а потом Марат, видимо, врубился, что Леви делает на нас деньги, а с ним не делится. Они поругались, и вскоре мы закончили с этим руководителем всяческие отношения.
Что делать дальше? Марат решил идти в ансамбль к Кодряну. Это тоже были музыканты из Молдавии, и мы их всех прекрасно знали, но нам к Кодряну идти не хотелось, так как там были свои дудки, и нашим духовикам сразу бы сказали “до свиданья”. Но мы же – одна семья! Тогда Доха начал искать работу.
Как раз мы приехали в Москву то ли из Братска, то ли из Красноярска, и получили огромные по тем временам отпускные: около 900 рублей каждому – таких денег даже на Севере люди не зарабатывали! И это только отпускные, не говоря о том, что и за концерты нам заплатили. Итак, приехали мы в Москву, поселились в гостинице “Киевская”, где нас шикарно и ограбили…
Как? Мы забросили все свои шмотки в камеру хранения гостиницы, а сами на недельку разъехались по домам. А когда вернулись, то обнаружили, что пропал Гаиновский “Телекастер”, синтезатор “Крумар”, который Марат купил себе на отпускные и часть благовещенской зарплаты.
Явно хотели стырить “Крумар”. А почему получилось, что украли еще и гитару? Дело в том, что “Крумар” запакован в огромный чехол, и “Фендер” – это тоже большой чехол. Пришли ловкие ребятки к бабушке в камеру хранения и сказали: “Мы – музыканты, и нам надо взять инструменты, которые мы тут у вас оставили. Мы сейчас в номере порепетируем и все вернем обратно…” Бабушка говорит: “Да берите!” И они взяли самый большой чехол, думая, что там “Крумар”, а это оказался “Телекастер”. Облом: гитара стоил максимум полторы тысячи рублей. Тоже хорошо, но хотели-то десятку! Вытащили они гитарочку, чехольчик закрыли – и снова к бабушке. “Спасибо, – говорят, – бабулечка, очень вы нас выручили, вот мы вам возвращаем, а теперь надо нам вон ту мандулу взять и на ней тоже позаниматься”. Они хапают “Крумар” и… были таковы. В общем, ребята поднялись по тем временам на неплохие бабки. Так никого и не нашли. Легче было купить новый синтезатор взамен украденного.
– И у кого же его можно было купить в СССР?
– В основном у югославов. Зарубежные команды, которые приезжали сюда на гастроли, уезжая, все свои “Маршала”, “Фендера” и “Гибсоны” оставляли здесь. Поскольку на таможне они должны были предъявить какой-то комплект аппаратуры, то им давали какие-то “КИНАПовские” колонки, плохонькие гитарки, которые они и увозили с собой. А все “фирму” они сбрасывали в Москве. Курс доллара тогда был смешной: за 60 копеек давали один доллар. Поэтому многие из югославских музыкантов на, вырученные за проданные в Москве инструменты, у себя дома дворцы уже себе понастроили.
Зато пока мы уезжали по домам, Доха прослышал, что в Тамбовской филармонии есть МОЛОДЫЕ ГОЛОСА, руководитель которой – Матвей Аничкин набирает новый состав.
Просто однажды в конце февраля Матвей, возвращаясь после концерта из области в Тамбов, перепутал дорогу. В Тамбов дорога шла прямо, а он поехал на “клеверный” мост, на развязку, и вылетел с моста. Он был уставший после концерта, а тут еще – ночь, снег, зима. Он помнил, что дорога вроде бы должна прямо идти, а тут она вдруг начала уходить вкось. И он не врубился, что поехал-то не туда, и спрыгнул с моста на самой высокой точке этого “клевера”. В машине сидели сам Матвей и бас-гитарист Люсик Шапиро. Их спасло то, что они попали в столбик, что стоят вдоль дороги. И они прямо в снег – шмяк! А если бы они носом ударились, был бы взрыв – и куча трупов. А в итоге Мотя всего лишь раздробил пятку, да Люсик разбил нос об гитару, которую держал перед собой.
И вот – Аничкин в гипсе, а команда… Походила-походила – “руководос” приболел, работы нет. И началось постепенное расползание коллектива. Ушли “дудки”. За ними потянулись и остальные…
Вот в такой непростой момент к Аничкину и приехал наш Доха. Аничкин его прослушал: “Все ништяк, – говорит, – ты работаешь!” – “Да я-то ништяк, – отвечает Доха. – Но у меня еще и команда есть офигительная! А у тебя, я смотрю, полкоманды разбежалось” – “Какая команда?” – тут же заинтересовался Аничкин. И Доха рассказал Матвею, что на завтра в гостинице “Киевская” в Москве намечен общий сбор команды МАГИСТРАЛЬ. “Поехали! – позвал он Аничкина, – посмотришь на команду, познакомишься с ребятами”. Тот вскочил на костыли и – в Москву!
А мы сидим в гостинице, грустим по поводу того, что у нас все стырили, – и гитару, и “Крумар”, – как вдруг пошел по коллективу слух, что… Я и сам видел, как в номер к Марату проковылял какой-то человек на костылях. “Кто это?” – спрашиваю. “Да вот Доха кого-то из Тамбова привез…” – отвечают. Марат переговорил с Аничкиным и объявил, что МАГИСТРАЛЬ едет в Тамбов полным составом!
Но не все музыканты ушли из МОЛОДЫХ ГОЛОСОВ. Остались: барабанщик Коля Чунусов, басист Люсьен Шапиро, вокалистка Ирина Грачева и ее муж Владислав – клавишник (погиб в 1978 году во Владивостоке, летая на вертолете). Поэтому мы работали в две барабанные установки – Коля Чунусов и Марик по кличке “Пиндос”, в две бас гитары – Кирницкий и Люсик, а Сева Королюк стучал по конгам. Тогда каждая группа обязана была иметь конги. А если у группы не было конгов, то это – не группа. Люди могли прийти на концерт и, не увидев конгов, уйти уже в начале концерта.
– Ты хочешь сказать, что два барабанщика одновременно были на сцене?
– Да! Мы встретились, пообщались – и те пацаны классные, и эти, выгонять кого-то жалко, и мы решили, что никогда не знаешь наперед, как жизнь сложится, а пока поработаем в две установки, тем более, что звучало это мощно, ведь у тех был “Премьер”, а у нас – “Тама” и тарелки “Пэйст”, то есть все “центровое”.
“Коля, ты не помнишь, какая у Марика была фамилия? – обратился Монин к вошедшему в комнату Чунусову, который теперь играл в КРУИЗЕ и тоже приехал на репетицию. – “Нет: Пиндос и Пиндос”, – равнодушно ответил Чунусов.
– Духовая секция включала наших трех человек да плюс Аничкин, он тогда еще на трубе играл (кстати, Матвей сменил в МОЛОДЫХ ГОЛОСАХ Валерия Гольденберга, будущего директора групп АРАКС и МАСТЕР) и лишь иногда садился за клавиши, – продолжил рассказ Монин. – Но из тех трех девочек-вокалистов, что у нас были, осталась только Вера, а двое других ушли: Маша в Германию уехала, а Неля занялась торговым бизнесом.
Но все равно у нас была очень сильная вокальная группа: Ирина Грачева, Володя Пустынкин и Боря Доронин уже работали вокалистами в МОЛОДЫХ ГОЛОСАХ, а туда пришли я и Вера “Веранда”. Врубись, какая команда была! И мы так чесали, что будь здоров! Программу сделали такую, что народ на уши вставал!
– Что играли-то?
– Песни советских композиторов да пару песен иностранных авторов… – ответил за Монина Чунусов.
– Не важно что, а важно как! – сказал Монин.
– Мы играли то же самое, что и все ВИА… – продолжил Чунусов.
– Только играли по-настоящему! – договорил Монин. – С дудками, как у Chicago или Blood, Sweat & Tears, поскольку наши духовики тащились на этом и, естественно, вносили свою струю. У нас была даже своя джаз-роковая композиция, которая называлась “Время, вперед!”.
Первый наш концерт состоялся в кинотеатре “Киргизия” в Новогиреево. Его только-только построили, там еще краской пахло. А база у нас была в АЗЛК, который еще достраивали.
А в сентябре 1978 года мы поехали на фестиваль “Сочи-78”, где, не дав никому взятки, заняли 3 место! Первое место получила ЛЕЙСЯ, ПЕСНЯ, второе – какая-то ФАНТАЗИЯ, а третье – мы.
В качестве награды за ту победу мы и получили возможность записать пару песен на фирме “Мелодия” – “Дедушка играет на гитаре” и “В разгаре лета”. Как раз вот эти две песни!
А уж в Тамбове как мы всех удивили! Никто такого успеха от нас не ожидал, и мы стали очень авторитетной группой. Но после Сочи в “Голосах” начались перетрубации: Марат с Матвеем не нашли общего языка, и Марат ушел. Вернее, сначала-то все было нормально, мы катались по Крыму, веселились, но, в конце концов, Марат послал Аничкина куда подальше: не смогли два медведя ужиться в одной берлоге.
Уходя, Марат был на сто процентов уверен, что стоит ему только пальчиком поманить, и ребята, как мышки, побегут за ним. Поэтому он пришел к нам и объявил: “Значит так, ребята, мы все уходим. Я нашел одно место, там все ништяк…” – “Куда?” – спрашиваем мы. “Это неважно, – отвечает Марат. – Сейчас как раз ведутся переговоры…” – “Минуточку! – говорим мы. – Зачем уходить-то? Там что, выгоднее работа?” Нам не хотелось уезжать из Тамбова, где нас все устраивало. Тем более что до этого мы работали то на Севере, то на Дальнем Востоке, а тут – центр России…
– И Москва рядом… – добавляет существенную деталь Чунусов.
– И в итоге мы все остались в Тамбове, а Марат гордо удалился, забрав с собой барабанщика Марика, которого, год спустя, забрили в армию…
А нам после успеха в Сочи стало западло просто песенки играть – и мы начали репетировать рок-оперу “Звездный скиталец”, либретто которой написал Боря Доронин. Это была фантастическая история, рассказывающая о войне добра и зла, по сюжету мы путешествовали по разным планетам, встречали какие-то миры, с некоторыми из которых возникали конфликты, но, в конце концов, все заканчивалось ништяк – пафос, мир, дружба, сардельки, сосиски.
Специально к “Звездному скитальцу” были пошиты костюмы, сделаны декорации, на первый план был повешен занавес из тюля, который поднимался вверх, а потом опускался к барабанной установке. Получалось, будто облака. По тюлю скользили цветовые пятна прожекторов, дыма тогда еще не было, и тюль заменял дым – было очень красиво.
Когда мы ставили “Звездного скитальца”, я приехал в Волгоград к отцу, который командовал там летным училищем, рассказал ему о наших планах, он страшно затащился и надавал мне кучу десантных парашютов – эдакие оранжевые медузы, которые мы подвешивали определенным образом, и они, специально подсвеченные, летали у нас, как кометы!
Я пел, стоя на подиуме, сделанном из ящиков, в которых мы возили аппаратуру. Меня дважды било током, когда я, держа в руках микрофон, хватался за металлический ящик, но это только придавало драйва.
В 1979 году мы нашли Сергея Сарычева. Он родом из города Волжский, и работал он тогда в какой-то волгоградской команде. Мы с ним познакомились во время тура по Краснодару. Он попросил его подвезти, в автобусе мы разговорились, и оказалось, что он клавишник, а Аничкин как раз искал второго клавишника, потому что и программа усложнилась, и самому ему не хотелось много играть. Сарычев сказал, что у него есть самопальный синтезатор, который он купил у кого-то за две тысячи рублей. Мы стали играть совсем другую музыку – настоящий арт-рок, который был очень моден в то время. У нас тогда было уже шесть синтезаторов: Аничкин играл на “Роланд пиано”, “Мини-муге” и “Ямахе”, а перед Сарычевым высилась гора из двух “Крумаров” и еще какой-то “Ямахи”.
– Но в полифоническом синтезаторе типа “Крумара” было слишком много ручек, и на каждую – своя синусоида. Поэтому во время концерта Сарычеву приходилось встраивать огромное количество параметров. Там же на миллиметр ручку выставил не так – и уже другой звук! Мы не раз наблюдали, как, приближаясь к своему сольному куску, Сарычев начинал накручивать ручки – и… не успевал! Мы уже проскочили тот кусок, а он ругается и бегает вокруг своих электронных клавиш: “Эх, опять не успел!” – хохочет Чунусов.
– Когда мы сделали “Звездного скитальца”, то духовики все посваливали, – продолжает Монин, – потому что это была навороченная синтезаторная музыка, “дудкам” там нечего было делать. Ребята увидели общие тенденции, почувствовали, что уже нарастает чисто гитарная музыка, и начали уходить.
В первом отделении мы исполняли “Звездного Скитальца”, во втором – попурри по истории страны, где мы пели революционные, предвоенные и военные песни (открывалась программа песней “Ударила точно “Аврора”), а завершало все попурри из дискотечных хитов. Так мы отработали 1979 и 1980 годы.
Но “Звездный скиталец” почему-то очень напрягал всех этих третьих секретарей обкомов и горкомов КПСС, которые занимались идеологией. И если они позже и до “Волчка” добадывались, то уж к “Звездному скитальцу” еще легче можно было дободаться. Их раздражало то, что в либретто была какая-то Красная планета войны – Планета зла…
– И, в конце концов, за эту “Планету зла” нам дали по жопе и посадили на репетиционный период, – подтвердил Чунусов. – Но должен сказать, что…
– …что это было дело привычное! – рассмеялся Монин. – И вот тогда мы пришли к Аничкину с предложением играть гитарную музыку, но для Матвея существовала только вокально-инструментальная музыка и больше никакой. Тогда мы поставили ему ультиматум. “Хорошо, – сказал Аничкин, – пробуйте, люди, но только в составе группы”. Мы написали пять песен – “Волчок”, “Виза для круиза”, “Кошмарный сон” и т.д., – которые исполняли в конце программы.
Первое представление этих песен состоялось в Новороссийске на летней площадке. Она вмещала человек семьсот, и на наш первый концерт, начинавшийся в 19.00, пришло человек четыреста. Зато на концерт в 21.00 собралось три тысячи человек! Смели часть забора, у теток-билетерш разорвали куртки, так что титьки видны стали! Короче говоря, на этом концерте Аничкин окончательно сломался. Он увидел, что самая большая отвязка наступает именно на нашем выступлении.
В итоге нас осталось только пять человек: я, Гаина, Кирницкий, Королюк и Сарычев, – а всем остальным ребятам сказали “до свиданья” (Чунусов еще до этого пошел играть в АРАКС).
И дальше начинается история КРУИЗА, первое сольное выступление которого состоялось в Харькове в сентябре 1981 года…
Для Специального Радио. Май 2005
