Послушав, я вполне заинтересовался, единственно сразу решив, что проект с названием «Ракета» раскрутить невозможно, поскольку с таким названием уже существует достаточно проектов и провалившихся исполнительниц (с Людой Ракетой пытался записываться в Москве и Костров и Леша Павлов – это получалось неинтересно). И я предложил: «Ребята, поскольку у вас используются сэмплы и стилизация под музыку из мультфильма «Тайна Третьей Планеты», почему бы не назваться, например «Ким и Буран»? Тем более что в сценическом воплощении вас двое».
Когда я приехала к нему, предупредив, что выезжаю, он к вокзалу через семь дней подошел в задумчивости, зная, что никто к нему через эти семь дней не доезжал. Поведал он мне о своей службе в войсках, как в Египте людей клал из пулемета и у этого трезвого мужика текли слезы, когда он рассказывал о том, как ждал этих брондохлыстов. Он за детей так не переживал когда эти друзья потерялись на просторах нашей Родины, чуть не поседел из-за них.
Вспомнил, как ехал из Москвы в Сочи, на родину. Была пролита красного шипучего и прямо на обложку сингла Окуджавы, и многие годы эта обложка нагоняла на меня настроение южной дороги. И когда недавно из Бразилии мне прислали пачку пластинок, на которые я поменялся винилом «Егор и Опизденевшие» и Янки Дягилевой, в этой огромной кипе экзотической музыки одна из них была залита красным вином. Сильно напомнила мне ностальгическую тему. Очень хорошая, кстати, эта бразильская пластинка 1962-го года, на создание которой исследователи потратили два года, как на ней написано. Скрип панцерной сетки, охи-вздохи с учащающейся амплитудой – типично бразильская запись.
За счет того, что мы были такие дикие с Германом, возможно, так оно и получалось, хотя рождалось оно в яростных спорах и конфронтациях. Влад, абсолютный интриган, постоянно находил себе жертву в группе и дружил против нее со всеми остальными. Персонажи менялись местами, но дружить против кого-нибудь в группе он не переставал. После репетиций мы выходили охрипшие настолько, что слова не могли вымолвить, потому что орали друг на друга, психовали как дети, ей богу. Один Витя был всегда таким спокойным эльфом. Он никогда не играл на концертах импровизации. У нас был период более года, когда не было репетиционной базы, и мы репетировали новые песни прямо на концерте.
Был там балет с неграми в программе, потом мы с показом, а после нас выступал Кузьмин, который пытался нас подковырнуть со сцены типа у него сейчас все будет по-настоящему, не то, что у этих предыдущих. Я ему предложил выступить живьем под сэмплер, чтобы секвенсоры вовремя включались, и обработки: попробуй – сыграй! Герман тогда у нас ди-джействовал – сводил шумы, пленки, подыгрывал и бубнил иногда в микрофон. Деньги платили немалые – косарь грина за вечер. Приходилось серьезно готовиться – работать кропотливо, сроку дали две недели, приезжал Герман, и мы отбирали сэмплы, думали, что как будет, что подходит, что не нравится. Виктору эта история не нравилась и в 1994-м группа распалась.
В былые времена Герман, модный и красивый пел со сцены «Третьего Пути» свои оптимистические песни вместе со своей громкой и задорной группой «Матросская Тишина». А теперь где-то здесь витает его свободный бесплотный дух. Хорошо, что за мониторной колонкой спряталась бутылка перцовки наполовину пустая, наполовину полная. Перцовкой я поприветствовал дух Германа и пожелал ему счастливого пути по бескрайним космическим просторам. Германа с нами больше нет, но в сети по ссылке «Маша пляшет пого» можно увидеть яростный концерт «Матросской Тишины в ДК Горбунова. Там публика запрыгивает на сцену и делает отчаянный слэм, а Герман молод и героичен, а в интервью блещет умом и юмором.
Дембельский миньон Вова родил сразу же, по возвращению. Пленку мне прислали почтой, а там: «Девки, водка, деньги, мясо, родительский дом. Кино, концерты, дискотеки – так было давно. Сменил гражданские ботинки на сапоги. Мотаю длинные портянки, забыл про носки. Появление, школа, армия, смерть. Появление, школа, армия, смерть!». Технология была та же, звук отчаянно плохой, а вокал задиристый и с напором, несмотря на непроходимую солдатскую грусть: «Все дни друг на друга похожи, как лица восточных друзей. Зато много здесь молодежи и серых больных голубей. Госпиталь, госпиталь – солдатская забава, до конца не долечили, выпустили раньше. Рано!».
Однажды мне позвонили доверенные лица и сообщили, что нас уже заложили и вот-вот придут по домам с обысками именно, кстати, по теме запрещенного творчества. Я тогда, к своему стыду сломал и тихо выбросил оригиналы-негативы обложек двух альбомов, сделанные на стеклянных пластинах. Очень не хотелось нервировать родителей по пустякам, тем более, что параллельно я упражнялся дома игрой на альт-саксофоне, чем довел пэрентов до белого каления, хотя инструмент был красивый, серебряный, чешский, с инкрустацией.
Достаточно было всего одного такого выступления на новогоднем вечере, чтобы вся школа выпала в осадок от невероятности происходящего – вместо новогодних вальсов, хороводов и белого танца – гитарист на коленях на сцене, барабанщик в мамином парике и вокалист спиной к публике с песнями о завоевании космических далей. Завуч школы даже похвалила за художественность образа. Ну а потом – цыганочка свое взяла все-таки, и белый танец состоялся как надо. После этого настала магнитофонная эпоха и ребята, побросав инструменты, взялись за девичьи прелести, наливающиеся соком и за сам сок в виде вина. Выпьют, свет потушат, и давай танцевать и обжиматься – ведь нашу молодежь не задушишь, не убьешь.
Недалеко от новорожденного города за годы того времени действовала полевая лаборатория по изучению действия радиоактивности на разные сорта культурных растений. И действительно, к концу 70-х там проросло много чего, подтверждаю. Идея набрать молодых специалистов из ведущих ВУЗов страны, чтобы поставить их под крыло оборонной отрасли на удаленной и достаточно изолированной территории привела к появлению настоящего города с площадью Ленина и дворцом культуры «Октябрь», с танцплощадками, школами, пляжами, кинотеатрами, бульварами, стадионами и своим радиовещанием, а позже – телевидением.
В середине девяностых мы с Сергеем Хазовым решили сделать проект, посвященный кинематографу и назвали его «Черные стрелы амура», где по задумке, каждая песня соответствует жанру кино: песня-вестерн, песня-триллер, песня-комедия, песня мелодрама и прочее. Даже персонаж на обложке альбома – собирательный образ персонажей жанрового кино – он и Зорро, и самурай, и мумия, и терминатор. Инструменты использовались те же самые, которые у нас были: гитары и Roland MC-505. Альбом был записан, отремастирован и выложен на сайте www.captainnemo.ru, откуда песни можно скачать.
Самый первый проект назывался «Катарсис» – с этим названием и пришли Орлов с Хазом к нам в «Химик». Потом «Катарсис» разбился на «Гималаи», которые мы сделали с Хазом, и – «Николай Коперник», который сделал Юрик. Тогда только начали появляться знакомые с музыкальными базами, где репетиция стоила смешные деньги – три рубля, и все наши проекты мы репетировали на громком звуке. Мне удалось выкупить у Андрея Отряскина из группы «Джунгли» легендарную двухгрифовую гитару, сделанную очень хорошим рижским мастером Жорой. С этой гитарой потом меня Юрий пригласил в «Коперник», в состав, где играли Игорь Лень и арфистка с настоящей арфой.
Сейчас мне самому кажется странным, что я тогда столько времени тратил на слушание радио, следил за расписанием программ, не спал ночами, записывал «Top-20» на магнитофон, но тогда это был единственный оперативный канал информации, и не было ни Интернета, ни спутникового вещания, а журналы («New Musical Express», «Melody Maker») поступали нерегулярно. Вещание на БиБиСи было поставлено так, что одна и та же программа повторялась трижды для разных частей света: для Южной Америки в одно время, для Индии в другой день и другое время, для Европы в третий день и третье время, причем условия приема на коротких волнах были таковы, что у нас лучше ловилась одна передача, другой раз другая и т.д. в зависимости от метеорологии, от времени года…
У меня есть некая система ценностей по жизни и такие явления эстетики как кино, литература, публицистика, литература движут меня по тому направлению, которое у меня есть. Это мой вектор. И когда я смотрю хороший фильм, то понимаю, что он добавил что-то в плане моей эволюции, моего развития, поддержал меня каким-то полезным опытом. Когда же я слушаю «Звуки Му», я не получаю оттуда никакой информации, а та информация, что от них до меня долетает, носит для меня негативный характер, она не вписывается в ту систему «хорошо и плохо», в которой я существую.
Родители одного моего ученика, очень продвинутые химики, по полгода работающие в Ганновере, в институте Планка как-то сказали: «Да вы поймите, вокруг вас чудеса творятся! То, что раньше было сказками, стало чудом реальным, а вы принимаете это как должное… На самом деле это – чудеса!». Но нет таких чудес, чтобы в один прекрасный день было сказано человеку: «Ты свободен, отдыхай!». Без человека ничего не будет работать и искусства не будет без человека. Его ответственность только возрастает.
Когда я начал заниматься своим ансамблем, я познакомился с самыми ведущими композиторами-авангардистами. София Губайдуллина, Эдисон Денисов, Альфред Шнитке – мои друзья, которые написали для моего ансамбля около двухсот произведений для ударных. Ударные – это не только барабаны, это и маримба и вибрафон, звуковысотные, шумовые инструменты. Сейчас я пишу книгу об ударных. Написал я ее тридцать лет назад, а сейчас посмотрел и ужаснулся: насколько она устарела. Приходится заново переписывать, по сути, писать новую книгу, потому что up-grade ничего не дает и сразу видно, что это – старый кусок, а это – новый. Издатели хотят печатать, но им придется подождать.
Как-то мы сидели на кухне, и Тропилло долго, упорно, с большим энтузиазмом учил меня жить и указывал на недостатки в работе. А я по мере сил отбивался. Свинья, наконец, не вытерпел: «Слушай, он хочет, чтобы ты сказал: «Да, я – мудак!». Скажи это – и он успокоится. Я, вот, спокойно могу сказать про себя: «Да, я – мудак!» Что тут такого?».
Около года я ждал, что Петя одумается, но единственной уступкой, на которую он пошел, стал последний «трек», в котором он смешал вырезанные куски – и в результате получился некий отзвук, сон от этих концертов, пропущенный через нынешнюю Петину голову. Конечно, моему горю этот трек никак не помогал. Но это было, в первую очередь, его детище, а не мое. Поэтому я не сдался, отдуплившись ответной статьей, которая так и живет в двойнике «П.Мамонов 84-87» рядом со статьей Автора. Зато Петр лично сделал лицевую обложку: раскрасил доску-пятидесятку и прибил к ней гвоздями свою фотографию. Получилась такая «псевдоикона», которая мне очень понравилась, хотя она, больше подошла бы к виниловой пластинке.
Как-то Саша Липницкий договорился с Брайаном Ино об издании в России “OPALовского” альбома “Звуков Му”. Уже хлебнув много всякого разного с российскими музыкантами и прожив достаточно долго в Ленинграде, Ино ни на какие деньги не претендовал, просил только договориться между собой. А вот, как раз, это и было самым сложным. Я был готов удовлетворить и группу и Петра: мне казалось, что надо прорваться сквозь этот тяжелый бред, а определить, кто, сколько получит – это уже дело техники.
Потом мы с Аней (Умкой) устраивали там Обэриутское шоу, где принимали участие Африка, Тимур Новиков, Гарик “Асса”, Агузарова читала их тексты. Защитился я 1989-м по теме “Исследование механизма разрушения и восстановления жесткой фазы в термоэластопластах на примере трехблочных сополимеров стирол-бутадион-стирол”. Потом я работал в институте неорганической химии, пока меня не позвал Мамонов работать в свою студию. Сначала удавалось совмещать и то и другое, но постепенно дело перевалило в сторону Мамона.
Обход территории и павильонов занял пару часов, зато наш новоиспеченный поверенный поведал о некоторых специфических обстоятельствах, связанных с будущей работой. Выписать пропуск в студию на ночь не представлялось возможным, зато под бетонным забором, ограждающим Мосфильм от остальной Москвы, существовал проверенный и налаженный сотрудниками лаз в виде ямы с утрамбованными покатыми краями. Он служил для ночных походов за водкой и поэтому был местом если не святым, то свято оберегаемым, в чем мне пришлось удостовериться в процессе полуторагодичного пролезания «туда». Обратно, на волю мы выходили утром через красивые ворота и пост, прямо к Ботанической улице.
Дэмиса, кстати, погубила та самая стремная деятельность, он связывался все с более темными личностями, будучи ко всему прочему и законченным эротоманом, висел на крючке и где-то оборвался – не найдешь концов. О сомнительности его спутников могу привести пример, что единственный раз в жизни моя сука-ризеншнауцер Марфа категорически не пустила типа, которого притащил однажды Дэмис в нашу московскую квартиру. Сука просто озверела, почуяв черную энергию и шлейф человеческих кровавых агрессий. Пусть ей будет хорошо в собачьем раю…
Итак – нет места, некуда ставить технику, а заниматься творчеством, ой как хочется – всяко лучше чем бухать без продыху. На убереженные от пьянства деньги покупается мини-композер (Роланд, к примеру), где вместо подушечек пальцев используется изящная ручка, а сам приборчик легко умещается в кармане – и вы абсолютно мобильный и независимый композитор… Конечно, потом придется явиться на поклон к большому брату-компьютеру, но зато в ваших руках будет заветный миди-файл с возможностью замены любого звука из арсенала малыша-композера на другой возжеланный.
Не очень бы хотелось вспоминать случаи такого синтеза, когда любимая драм – машина или клавиши с ручками-контроллерами превращались непосредственно в алкоголь ввиду захлестнувшей музыканта привязанности и зависимости, и безвозвратно исчезали в неспокойных вин-водочных вихрях, или даже те случаи прозрения, когда инструменты, имеющие в социуме определенную ценность шли на оплату избавления от той же зависимости. Похожее, по деструктивности впечатление оставило выступление известнейшего DJ Грува на одном из Максидромов в Олимпийском – он публично разбил свой синтезатор Yamaha SX1 синего замечательного цвета во время, понятно дело, своего выступления.
